Игрушка Двуликого - Горъ Василий - Страница 12

– Не останавливай мой удар: тебе все равно не хватит силы! Просто отодвинь его на ладонь в сторону или отодвинься сама, а когда кулак пролетит мимо – бей!

– Бить мне пока рановато… – вздохнула Мэй. – А отводить пока не получается: у тебя не рука, а таран…

…Тренировать Мэй было до безумия приятно – она, ощущающая неумолимый бег времени так же остро, как и я, вкладывала душу в каждое упражнение. И настолько в него вживалась, что не столько вдумывалась в мои ощущения, сколько чувствовала, что я хочу ей сказать. И, естественно, хватала правильные движения раза в полтора быстрее, чем первачи Кручи. В результате часа через два после начала тренировки она уже довольно неплохо гасила мои удары «Шлепками Медведя», а через три смогла повторить первое дуновение[69] парного танца[70] Ветра.

Само собой, делала она его крайне медленно и не особо правильно, но делала! До тех пор, пока поднимались руки. А когда перестали – продолжила отрабатывать переходы.

Я удивился, так как представлял, насколько она устала. Дал поработать еще минут пять, потом остановил и похвалил:

– Молодец…

А остальное – то, что горжусь тем, что у меня такая добросовестная жена, – сказал взглядом. И чуть не утонул в бездонных синих колодцах ее глаз, в которых, кроме беспредельного счастья и искренней благодарности, появилось ОБЕЩАНИЕ!

Желание тренироваться тут же пропало: я посмотрел на Уресса, все еще тягающего свои ил’личе, обрадованно отметил, что и его конечности ощутимо подрагивают, и неожиданно для себя взял и закончил тренировку:

– Все, на сегодня – хватит!

Мальчишка расстроился – видимо, рассчитывал, что я уделю ему хотя бы пару минут. Но озвучивать свое желание не стал – поблагодарил меня за тренировку и унесся по своим делам. А мы, переглянувшись, пошли мыться…

…Я смыл с себя пот минут за десять. И, выбравшись из бочки для омовений, быстренько оделся. А когда вылетел из бани, обнаружил, что Мэй уже стоит во дворе. Собирая мокрые, нечесаные волосы в самый обычный «хвост»!

«Я тебя люблю…» – взглядом сказал я.

«Я тебя тоже…» – улыбнулась она. И, дождавшись, пока я пройду мимо, заняла место за моим левым плечом[71].

Делая вид, что никуда не торопимся, мы прошли по двору до высокой двери, зашли в сарти, поднялись на пятый этаж и одновременно заскрипели зубами, увидев, что стену напротив двери в нашу комнату подпирает Унгар Ночная Тишь.

– Силы твоей деснице и остроты твоему взору, баас’ори’те! Полной чаши твоему дому и плодовитости лону, ашиара! – учтиво поздоровался хейсар. Потом поднял с пола тяжеленный сверток и показал его Мэй: – Я принес все, что ты просила. И готов заниматься.

Мэй виновато посмотрела на меня и опустила взгляд – мол, решай сам…

Решил. И следующие два с лишним часа умирал от ревности: моя жена, сидя за столом бок о бок со своим бывшим женихом, учила его правильно собирать налоги. Нет, разумом я понимал, что эти занятия – часть ее долга перед своим родом. Но только разумом – сердце рвалось на части всякий раз, когда я слышал, как она обращается не ко мне, а к НЕМУ.

«Он будет управлять леном Атерн, когда мы уйдем…» – раз за разом повторял я про себя. Но довод не успокаивал – я ЗНАЛ, как Унгар относится к Мэй. И помнил, как он на нее смотрел во время виот’ун’иара!

Довод «теперь она моя жена» тоже не убеждал – Аютэ тоже была замужем. Однако это не помешало Негзару Мыши ее похитить.

«Унгар – тоже Аттарк. Значит, мой родственник…» – твердил я. И изо всех сил сжимал кулаки – похищение женщин в Шаргайле было нормой. Значит, Ночная Тишь МОГ ХОТЕТЬ ЭТО СДЕЛАТЬ!

Видимо, обуревающие меня чувства все-таки вырвались наружу, так как в какой-то момент, повернувшись ко мне, Мэй изменилась в лице, тут же отодвинула от себя исписанный Унгаром свиток и слово в слово повторила слова, которыми я закончил сегодняшнюю тренировку:

– Все, на сегодня хватит!

Тон, которым она это произнесла, ясно давал понять, что оспаривать ее решение бессмысленно, однако Ночная Тишь все-таки попытался:

– Я не устал!

– Ты – нет. Зато устала я…

Парень ее «не услышал»:

– Но ведь еще толь…

– Я. Хочу. Провести. Время. С мужем! Ясно?!

– Да… Прости, ашиара… – опустив взгляд, как-то слишком недовольно буркнул Унгар. – Тогда я приду завтра. В это же время…

«Нет!!!» – мысленно воскликнул я, почувствовав, что за словами «приду завтра» скрывается нечто большее, чем обычное желание учиться.

– Нет! – твердо сказала Мэй. – Занятий со мной больше не будет…

Ночная Тишь недоуменно изогнул бровь:

– То есть как это не будет? Аннар сказал, что…

– …что леном Атерн после нашего ухода будешь управлять ты. Я не возражаю – управляй…

– Но я еще почти ничего не умею!

От Мэйнарии повеяло ледяным холодом.

– Если род не захочет оплатить тебе услуги хорошего наставника, то это сделает мой муж. Или мой опекун…

…Свитки и писчие принадлежности Унгар собирал минут пять. И, как мне показалось, ждал, что к двери его проводит Мэй. Ага, как бы не так – как только моя жена озвучила свое решение, я поднялся с кровати и закрыл супругу спиной.

Намек получился прозрачнее некуда. И парень был вынужден удалиться.

Закрыв дверь на засов, я подошел к своей Половинке, обнял ее за талию, заглянул в глаза и тихонечко поинтересовался:

– Почему?

– Он смотрит на меня как на женщину… – криво усмехнулась Мэй. – И думает совсем не о цифрах…

Ее ощущения настолько точно совпадали с моими, что я сжал зубы и заиграл желваками.

– Не волнуйся… – поняв, чего я опасаюсь, пообещала она. – Я не отойду от тебя ни на шаг…

Пятый день третьей десятины второго травника

Танцевала графиня Ялира бесподобно – каждое ее движение было таким же своевременным, безжалостным и смертоносным, как атаки Мастера Меча. Только вот ранило не тело, а душу. Например, переход от Свечи на Ветру к Полету Журавля[72] приковывал взгляд к крутой линии бедра, на мгновение прорисовывающейся под тканью платья, Поклон на Полдень заставлял смотреть во внезапно углубляющееся декольте, а самый обычный поворот головы во время Прощания с Заходящим Солнцем вызывал желание прикоснуться к белоснежной шее губами.

Кстати, так же, как и Мастер Меча, Тьюварр атаковала не только танцуя[73] – искусно подобранные притирания[74] придавали ее лицу томную белизну, ресницам и бровям – загадочную черноту, а губам – волнующую полноту и яркость, что вместе с потрясающе красивым платьем радовало взор. Дорогие благовония, навевающие мысли о греховной страсти, волновали обоняние. А легкая хрипотца, расчетливо подпущенная в голос, услаждала слух.

И тему для разговора Ялира тоже выбрала не просто так – Уламор Черный Локон жил и творил в эпоху Симайра второго, Хромца, а в то время большинство поэтов Белогорья воспевали не любовь и верность до последнего вздоха, а пламенную и неудержимую страсть, не признающую ни правил, ни границ. Поэтому его баллады должны были послужить хорошим мостиком, позволяющим плавно перейти к стихам Гайвара Медовоокого или Эренила Жеребца.

Послужили. Мостиком. Но не к стихам, а к рисункам Олли Ветерка к свитку «Тайны дворцовых альковов» – в какой-то момент графиня Тьюварр вдруг поинтересовалась, помнит ли он, король, «чарующие строки, которые барон Марен посвятил прекрасной незнакомке», затем, не прекращая двигаться в танце, чуть заметно прогнулась в спине, всплеснула руками – и перед внутренним взором Неддара появился рисунок, изображенный на серебряном поле[75] второй главы.