В погоне за призраком, или Испанское наследство - Марвел Питер - Страница 37
- Предыдущая
- 37/86
- Следующая
– В общем, один конец! – вздохнул пожилой матрос с добродушным круглым лицом, одетый в короткие штаны и потрепанную куртку. – Дело ясное, кто с дьяволом свяжется, тому уж добра не видать!
– Не скажи, Гордон! – возразил ему молодой рыжий моряк, говоривший с явным ирландским акцентом. – Слышал я, что Джин Ричардс побывал в лапах морского дьявола, а между тем ушел от него целый и невредимый и потом еще семь лет плавал по морям, пока не умер от желтой лихорадки на бразильском побережье.
– А ты и уши развесил, О'Брайен! – презрительно сказал Лейтон. – Да я за такие байки ломаного гроша не дам! Не родился еще человек, который дьявола провести мог.
– На то он и дьявол! – назидательно заметил пожилой моряк.
– Так оно и есть! – убежденно сказал Лейтон. – Один только Черный Билл вздумал тягаться с дьяволом, и вот однажды, когда тот вышел очередной раз на охоту и затрубил в свой рог, Билл схитрил и заткнул уши пенькой. Только так и сумел он подплыть на своей шхуне под самый нос дьяволу. Тот, понятное дело, удивился, кто посмел так непочтительно с ним обойтись и пойти ему наперекор. Выплыл он к Биллу верхом на огромной рыбине и говорит: хочешь, я сделаю тебя самым известным и богатым пиратом на всем испанском Мэйне? А Черному Биллу только того и надо. Заложил он дьяволу в обмен за славу и богатство свою душу, и подписали они договор. Только в подтверждение этого договора обязался Черный Билл каждый год отправлять не какую-нибудь, а что ни на есть христианскую душу дьяволу в подарок. Так с тех пор и повелось. Каждый год кто-то из людей Билла отправляется прямиком в ад. А самому Биллу дьявол вместо печати на шее когтем поставил свою отметину. И чтобы ее спрятать, отрастил Билл свою знаменитую бороду и вокруг шеи ее теперь всегда обворачивает...
– Да, ты все верно рассказал, Лейтон! – удовлетворенно заметил кто-то из матросов. – Я и сам этот рассказ слышал – слово в слово. Значит, так все и было.
Моряки одобрительно закивали головами. Уильям, который не очень верил в морского дьявола, историю выслушал тоже не без интереса, потому что, в отличие от дьявола, персона злодея, прозванного Черным Биллом, или Черным Пастором, интриговала его куда больше. Уильям понимал, что жестокая слава этого человека заработана отнюдь не службой у морского дьявола – это были всего лиши матросские побасенки, – а вполне материальными грабежами и убийствами, но сама слава существовала, и деяния Черного Билла в самом деле весьма смахивали на дьявольщину. Достаточно вспомнить, как он поступил с сэром Кроуфордом или с той супружеской парой, которую обрек на мучительную смерть.
Кроуфорд был легок на помине, и стоило Уильяму вспомнить о нем, как он тут же и объявился, выйдя из-за фок-мачты. Посмеиваясь, он взял Уильяма под локоть.
– Я заметил, с каким увлечением вы слушали эти байки! – сказал он, отведя Уильяма к самому борту. – Моряки большие мастера на всякие истории. Однообразие плавания располагает к подобным бесхитростным развлечениям, тем более и карты и кости строго запрещены. Однако рассказам этим не хватает блеска. Что поделаешь, матросы – народ грубый и излишне прямой. Трудно ожидать от них изящества в изложении. Впрочем, сей стиль тоже может потрясать души. Признайтесь, история вас задела!
– Меня больше интересует, каким образом люди становятся пиратами, – сказал Уильям. – Понятно, что морской дьявол тут ни при чем. Но что-то их толкает на этот гибельный путь!
– Без дьявола тут все равно не обошлось, – усмехнулся Кроуфорд. – Как и без проданной души... А зло, что же... Зло влечет нас, Уильям, как влекло и наших прародителей. Мнимые вседозволенность и безнаказанность поначалу сулят нам невиданные наслажденья, власть и могущество... Разве не о том мечтает каждый из нас? Просто в один прекрасный момент выбор между добром и злом может сузиться настолько, что уподобится пресловутому игольному ушку, в которое трудно просунуть даже нить Ариадны... Впрочем, объяснить словами это так же трудно, как показать на пальцах синеву небосвода. Возможно, однажды ты сам все поймешь. Но стоит ли тратить драгоценное время на столь метафизические предметы? Почему бы нам с тобой не посидеть за бутылочкой хорошей малаги, снятой с какого-нибудь испанца теми же самыми каперами? Если у тебя нет дел поважнее, то приглашаю тебя к себе в каюту. Пройдоха-капитан дал мне лучшую, но содрал втридорога – дружба с голландцами да жидами даром не проходит.
Вот так и получилось, что Уильям снова оказался втянут Кроуфордом в очередную попойку, которая затянулась до позднего вечера. Большого удовольствия от выпивки Уильям никогда не испытывал, но отказывать Кроуфорду было неудобно, тем более что Уильяму ужасно хотелось вызнать у него, где это он обретался на Барбадосе да что там у него за друзья, – эти вопросы не давали ему покоя, и он полагал, что за стаканом вина язык у Кроуфорда по обыкновению развяжется.
Получилось, однако, все наоборот – ничего он у Кроуфорда не выспросил, зато его странный приятель к заходу солнца уже знал все, что хотел, и даже немного больше о чувствах Уильяма к дочке Абрабанеля, о его сомнениях и надеждах. Надо отдать должное – Кроуфорд не стал иронизировать над доверившимся ему юношей.
Когда стемнело, они выбрались на бак, пребывая в той приятной стадии опьянения, когда расположение друг к другу увеличивается, а настроение улучшается. Вино сгладило разницу в возрасте и мировоззрении, тем более что оба они принадлежали к одному сословию, оба получили классическое образование и поговорить им, стало быть, было о чем.
– Послушайте, Фрэнсис, а вам никогда не приходило в голову, что когда люди из народа быстро обогащаются, они тратят все свои богатства на роскошь?
– Милый друг, это все оттого, что нынче людей ценят только по обедам и пышности их экипажей. Кстати, это вы о ком?
– Да нет, это я просто вспомнил про публику на Барбадосе. Колонии, как я погляжу, отличный способ стать первым в провинции, будучи последним в Риме.
– Колонии – это ступенька, Харт. Выжимая из плантаций натуральный продукт и сырье, их владельцы меняют их на положение в обществе. Таким образом, табак и сахар превращаются в титулы. И им нет никакого дела, что зависящее от колоний и сырьевых вливаний государство нищает, а его могущество зиждется на обмене товаров, каждый из которых ни на что не пригоден, если он выйдет из моды. Тщеславие – вот истинный двигатель торговли сегодня, Уильям.
– Что ж, значит, роскошь терзает богатых, как нужда терзает бедняков.
Они стояли у борта, опершись на планшир, и, глядя на волны, слушали шум ветра в парусах. Вдруг Кроуфорд издал какой-то нечленораздельный звук и вытянул руку вперед, указывая на что-то. Уильям обернулся и оцепенел – посреди бегущих навстречу кораблю волн, словно исторгнутая из морских глубин, стояла женщина в белом платье с развевающимися на ветру черными волосами. Она гневно погрозила им рукой, а потом исчезла, растворясь в ночном воздухе, подобно облачку дыма после мушкетного выстрела.
– Это она! – прошептал Кроуфорд. – Проклятие!
Фрэнсис выглядел так скверно, что Уильям не решился задать ему ни одного вопроса. Глядя перед собой пустыми глазами, Кроуфорд ушел к себе, начисто позабыв о собеседнике. В полном смятении, испытывая небывалый трепет в душе, Уильям также покинул палубу и заперся в каюте. Была уже поздняя ночь, но сон никак не шел к нему. Уильям лежал в полной темноте и слушал, как скрипит деревянный остов корабля, как бьются в его ребра соленые волны, как взволнованно стучит его собственное сердце. Перед глазами у него стояла женщина в белом платье, а ее немые угрозы вызывали в нем целую бурю неясных предчувствий. Ощущение какой-то непоправимой беды завладело его душой.
В конце концов Уильям незаметно для себя уснул, так и не раздевшись, а лишь сняв с себя перевязь и шпагу. Покачивающийся на волнах корабль убаюкал его, как младенца в колыбели.
Пробудился он от зычного крика. Кто и что кричал, Уильям спросонок не разобрал, но шум от беготни сотен ног по палубе насторожил его. Схватив шпагу, Уильям выскочил из каюты и почти сразу же столкнулся с Кроуфордом. Тот крепко стиснул его плечо.
- Предыдущая
- 37/86
- Следующая
