Под знаком тигра - Вороной Олег Николаевич - Страница 8
- Предыдущая
- 8/27
- Следующая
Неотрывно следя за действиями таёжного владыки, поворачиваясь к нему, пытаюсь подальше отогнать страх, перехватывающий горло. Понемногу перестают дрожать колени; монолог, превратившийся в молитву, звучит увереннее, спокойнее.
Успокаивается и тигр. Он останавливается, равнодушно оглядывается вокруг, словно рядом и нет никакого человека, – но его подвижные уши сторожат меня, не отвлекаются. А я умоляю и умоляю царственного зверя освободить меня от его присутствия, уйти и больше к человеку так близко не приближаться!
Язык послушно работает, а голову распирает один-единственный вопрос: «Что делать? Что делать? Что делать?
Зажечь спички? Хорошая мысль! А может, закурить? Вдруг запах дыма убьет его желание познакомиться со мной поближе?»
Рука тихонечко заползает в карман, нащупывает коробок спичек и извлекает эту маленькую надежду на свет божий. Пустой! Запасные спички в рюкзаке, в боковом кармане. Спиной ощущаю, как они там лежат, уютненько завернутые в полиэтиленовый пакет.
Пробую скинуть с плеч лямки, но это движение выводит тигра из спокойного состояния, и он с угрожающим видом делает несколько шагов ко мне, опять норовя зайти со спины.
Поворачиваюсь к нему, уговариваю, умоляю одуматься и понемногу снимаю рюкзак. Вот он, родимый, уже в руках! Но под моей ногой вдруг громко хрустнула веточка.
Резкий поворот – и тигр, низко пригнув голову, решительно двигается на меня.
На спине его при каждом шаге поднимаются и опускаются бугры лопаток, словно отсчитывая каждый метр. Хвост полосатым удавом извивается то с одного бока, то с другого, подстегивая своего хозяина подойти ближе, ещё ближе. Он словно передаёт состояние натянутых до предела тигриных нервов, выписывая в воздухе дикую диаграмму. Прижатые уши тигра красноречивее всего свидетельствуют о серьезности его намерений.
Мои руки, стиснувшие рюкзак, немеют, не способные остановить полосатого дьявола…
Но тот опять останавливается, опять не может перейти границу, вымоленную мной у всех возможных богов и очерченную человеческой волей. Тигру не дано, оказывается, долго быть с натянутыми до отказа нервами. И неожиданная зевота искажает мгновение назад такую хищную и решительную морду. Челюсти словно отталкиваются друг от друга, из глотки вылетает рокочущий стон нервного расслабления. Алый язык выгибается, слюна тягуче шлепается на сухие листья. Клинки громадных клыков янтарно светятся на солнце: раздвинулись, подрагивая в зевоте, и с хищным лязгом сомкнулись. Во время зевка глаза его меркли, закрывались, но, как только захлопнулась пасть, вспыхнули удивленной желтизной от нескончаемой монотонности человеческой молитвы.
Но вот зевота прошла, и тигр… стал тереть антенны усов и бакенбарды о прутья лещины, снимая нервное напряжение. Откусил веточку и, легонько ею похрустывая, стал гонять по пасти, словно щекоча каждый зуб.
А может, кинуть изуверу что-нибудь? Рука нащупала в рюкзаке банку тушенки.
– На-ка говядинки!
И банка, сверкнув жестью, подкатилась к ногам супостата. Розовый нос закружился над банкой, глаза заискрились, словно отражая блестящую жесть. А ноги мои сами: шажок, другой, третий. Великое волнение овладело зверем, а рука моя уже стянула с головы шапку и швырнула на растерзание.
– На, ирод, чтоб ты подавился!
Лохматую, теплую, пахучую шапку осторожно сдавили клыки. Заторопившиеся ноги, стремясь унести меня подальше от тирана, скользнули вдруг на крутом подтаявшем склоне, и я… падаю!
От неожиданности тигр вздрогнул, изготовился к прыжку. Отчаянье подбросило меня на ноги и с новой силой выплеснуло из опустошенной уже души заклинанье против этой нечистой силы, что неотвратимо надвигалась со вздыбленной шерстью и оскаленной пастью…
Ему остался только шаг. Уверенно и злобно его глаза смотрят прямо в мои. Этот взгляд выводит из моего повиновения всё, кроме языка-спасителя, не дающего мощью человеческой речи сделать этот шаг.
Мгновения томительно тянутся, складываясь в секунды, десятки секунд…
Голова тигра наклоняется, испытующий взгляд его сливается с моим обреченно-отрешенным. Шевельнулись мышцы его груди, и крючья когтей потянулись к моей ноге…
Руки мои медленно опускают рюкзак – призрачную преграду для мощной тигриной лапы…
Безысходность. Всего меня поглотившая безысходность. Минута. Другая. Третья…
Неожиданно взгляд зверя дрогнул. Задрожали над глазами длинные, утолщенные в середине волоски. Узкие ноздри осторожно вдохнули запахи рюкзака. Упругие усы громко зашуршали по грубой поверхности брезента. Воздух наполнился густым кошачьим ароматом, перебиваемым тошнотворным смрадом из тигриной пасти. Шаг назад и… зверь-исполин мирно улегся у моих ног…
Величавую грудь парадно украшает горностаевая белизна царского воротника, чистоту которого будто высвечивали сбегающие к середине груди чёрные полосы. Огненным жаром полыхает мех на плечах и боках. Эти цвета подчеркивают необыкновенность роскошного меха. Словно сигнальными лампами светит белизна пятен тыльной стороны ушей. Мощные мускулистые лапы придавили жухлый ковёр прошлогодних листьев, поблескивая сталью смертельных когтей. На широком лбу отпечатался замысловатый иероглиф, он очень чётко выделяется на светлом фоне.
Протяни руку и трогай таёжное чудо. Это высшее совершенство семейства кошачьих отряда хищных. Но тронь попробуй! И попробуй уйди!
Чудо лежало совершенно спокойно, внимая моему голосу, который сменил тему с молитв на современное состояние и перспективы охраны редких животных и, в частности, его – тигра. Как оказалось, очень неблагодарного, бесчувственного, злого. В общем, настоящего узурпатора. Неожиданно померкли краски цветастой шкуры: скрылось солнце. Яркий мех набирал синеву сумерек и на глазах растворялся в густоте вечерних красок, превращая тигра в невидимку.
Ночь в тайге рядом с тигром?! Только не это! Немедля нужно уходить! Потише, аккуратней, без резких движений, с уверенностью в голосе. Только уверенный голос может спасти, защитить от нападения. И отвлекать тигра, откупаться от него всем, что есть в рюкзаке и на мне.
При первом же моем движении красавец встает и с угрозой ко мне потягивается. Стою, говорю – он не двигается, стоит, слушает. Делаю попытку шагнуть – с угрозой обнажаются клыки. Нога шагает от тигра, тигр тянется ко мне, а сумерки спускаются к тигру.
И голос мой зазвучал на полную мощь, неестественный и чуждый в этом сумеречном застывшем мире. Маскируя и заглушая шум моих движений и держа на расстоянии настырного хищника, делающего угрожающий выпад при каждом треске сучьев под моими ногами.
Шажок, другой, третий. Ухожу! Ухожу с этого проклятого места, хоть и под беспрестанным вражьим наблюдением. Неуклюже пятясь, спотыкаясь и натыкаясь спиной на кусты и деревья.
Качнулась чернеющая небесная синь. Падаю! Проклятый подтаявший за день склон! Свободная рука отчаянно хватается за ближайшую ветку. Поздно! Тупая боль медленно заполняет тело, входит в голову. Наваливаются со всех сторон тусклые силуэты деревьев. Вдруг из них вырисовывается что-то очень знакомое, ужасно знакомое… Оно плавно приближается, становится все больше, больше, заслоняет небо… Голова тигра! Рука отмахивается от ужасного видения, из нее почему-то вылетает моток веревки. Залетает прямо в пасть, сдавливается клыками. Ноги сами оттолкнулись от склона, и я – стою. Одна рука крепко прижимает к груди рюкзак, вторая вцепилась в дерево. Рядом тигриные челюсти увлеченно откусывают по кусочку от прочнейшего капронового фала.
В голове исчезает боль, возвращается нормальное восприятие, а ноги, спасительницы-ноги, потихонечку: шажок, другой, третий. Рука шарит в рюкзаке новую дань. С новой силой заработал язык, заклиная чудовище:
– Прекрати, наконец, издеваться над человеком!
Рука вытаскивает из рюкзака меховую душегрейку-безрукавку. Новая светлая овчина привлекла внимание тигра. Легкое движение – и душегрейка вырвана из рук. Отнеслась, беспощадно терзаемая, в сторону, безвольно трепыхнулась в клыках туда-сюда, роняя вырванные клочки овечьей шерсти. Клыки разжались – и меховушка покорно легла беспомощным ковриком у ног таежного царя.
- Предыдущая
- 8/27
- Следующая
