Выбери любимый жанр

Рассказы для выздоравливающих - Аверченко Аркадий Тимофеевич - Страница 8


Изменить размер шрифта:

8

Хозяин, в сущности, не знал, о чем и как беседовать с неразговорчивым гостем, но правила гостеприимства, которые он твердо помнил, несмотря на отуманенную, отягченную вином голову, заставляли его поддерживать пустой бессодержательный разговор.

– Моррозы! Да?

Гость ответил неопределенным жестом руки.

– Уж-жа-сные! Представьте, вышел я на улицу, а калоши – трах! Моментально примерзли к тротуару. Хочу поднять одну ногу – не могу! Хочу другую – не могу! Хочу треть… Гм! Да… Очень сильные морозы.

Помолчали.

– Это очень хорошо, что вы пришли. Нужно, знаете ли… духовное общение… Подъем!..

Хозяин сочувственно взглянул на гостя; вглядевшись попристальнее, он заметил в одежде гостя беспорядок: галстук был развязан и воротничок, петля которого оборвалась, торчал одним концом у самого уха.

– Что это, голубчик, с вами? Воротничок-то подгулял, а? Хе-хе.

Оба долго смеялись, плутовски подмигивая друг другу.

Потом тема разговора иссякла.

– Сильные морозы, а? Пре-же-сто-кие. Во!

Гость сжал руку в кулак с таким видом, будто хотел иллюстрировать крепость мороза, но ничего не сказал.

– Да… Очень, очень большие морозы. Вот вы заметьте – летом не бывает морозов – почему? Потому что – смешно! В июне снег! В июле – мороз! Как так? Засмеют!! Ей-богу. Дико!

Снова собеседники замолчали, неприязненно поглядывая друг на друга.

– Пришел и молчит, – подумал хозяин. – И еще – одну калошу снял, а другую не снял. Как не стыдно, право… Свиньи, а не люди! Черт с ним! Закурю лучше…

Он полез в карман, вынул портсигар, взял одну папиросу и протянул портсигар гостю, но тот тоже достал портсигар и уже протягивал его хозяину.

– Благодарю вас! Свои курю, – сухо сказал хозяин. – Позвольте прикурить только.

Он вытянул голову, прикоснулся папиросой к папиросе гостя и затянулся.

– Кой черт! Ведь у вас не горит. Чего же вы даете мне закуривать?.. Эх вы! Сейчас!

Хозяин встал, нашел спички, зажег папиросу, дал закурить от своей папиросы гостю, и оба они, окружив себя облаками табачного дыма, погрузились в молчание.

– Да, – сказал хозяин. – Очень большие морозы…

Гость иронически промолчал, очевидно, недовольный однообразием темы разговора и будто выжидая, не скажет ли хозяин что-нибудь более интересное…

– Свирепые. Я на одном доме нынче видел – градусник к стене примерз. Чесссн… слово.

Гость дипломатично промолчал.

– Может, коньяку выпьете, – неожиданно предложил хозяин. – Чрезвычайный коньяк есть! Совсем забыл за этими разговорами. Хе-хе.

Хозяин оживился и заметил, что при упоминании о коньяке оживился и гость.

– Любит, наверно, дрызнуть, – с легким укором подумал хозяин. – Ишь, как глазки сразу заблестели…

Он вышел в столовую, натыкаясь на стулья и тихонько посмеиваясь. Достал бутылку коньяку, рюмку и, вернувшись, сказал:

– Вот коньячок и две рюмочки. Ни-ни – и не отказывайтесь! Дело праздничное…

Гость облизнулся и потер руки.

– Любишь, каналья, – с ласковой укоризной подумал про себя хозяин.

Он наполнил единственную рюмку, отодвинул горлышко бутылки на вершок влево, налил немного вина на скатерть и подмигнул гостю:

– Ну… ваше здоровье! Выпьете, может, развеселитесь…

В руках гостя уже была рюмка. Оба звонко чокнулись и, опрокинув головы, выпили.

– Ну, как дома у вас… все благополучно? – спросил хозяин, снова садясь на стул.

Гость ни слова не ответил на этот простой вопрос.

– Слушайте! Вы! Я вас спрашиваю, – с легким раздражением возвысил голос хозяин. – Вы все время молчите – нельзя же так! Я могу это счесть за нас…мешку! За презрение к хозяину дома! Или – хе-хе – вы уже так набрались, что и говорить не можете?

Гость усмехнулся, но по-прежнему остался безмолвен, как дерево.

Хозяин горько засмеялся.

– Конечно! Мы люди маленькие… Разве нас удостоят разговором эти большие господа… Они нас, видите ли, презирают… Нисходят до нас! А в наш дом, – крикнул он, – они приходят! Наш коньяк пьют! Зачем тогда было приходить – шли бы к себе домой…

Голос хозяина принял оттенок язвительности.

– А знаете что? Наплевать мне и на вас и на ваши разговоры! Идите домой и – надеюсь – никогда не встречусь с вами. Тоже… гость!.. Пришел, когда хозяина дома нет, – это разве можно! А может, я тебя не желаю принять? «Илья Чепцов нынче болен и никого не желает принимать!» Слышишь! А ты лезешь. Потрудитесь уйти, я спать хочу – вот что-с!

Но гость и не думал об уходе; наоборот, он развалился в кресле и бросал на хозяина вызывающие взгляды.

– Слушш… Уходите отсюда! Довольно-с. Пора спать, милоссс… государь! А то я поговорю с вами иначе!

Ярости и возмущению хозяина не было границ, когда гость вдруг ни с того ни с сего погрозил хозяину кулаком и уперся руками в бока.

Хозяин, дрожа от злости, встал со стула… Встал и гость.

Чувствовалось, что сейчас произойдет что-то ужасное.

– Вон! – крикнул хозяин, размахнулся и – получил сильнейший удар по своему сжатому кулаку.

– А-а, – слабо улыбаясь, сказал бледный хозяин. – Драться? Да? Пришел в гости и дерется?

Рука его горела от удара, а обида на сердце скопилась в целое бушующее море…

– Его коньяком угощаешь, разговар… как с порядочным человеком, а он – драться!..

Было жалко себя, своей загубленной молодости, сердце щемила обида и унижение.

– Хоррошо! – неожиданно сказал хозяин. – Черт с тобой… Ты не уйдешь – уйду я. Ха-ха-ха! Видали, люди добрые? Хозяина выгоняют из его же собственного дома… Прекрасно! Я уйду, милый… Уйду… Пусть! Человечество меня гонит, у меня нет крова – пойду и усну, как собака бездомная под забором. Замерзну… (он заплакал). И кто будет виноват? Ты! Что ж… Мало ли нас, бездомных странников… умирает… под забором. Эх! Доехали… Доехали Илью Чепцова!

Он поднял с полу свою шубу, надел ее, нахлобучил на уши шапку и, не глядя на грубого человека, оскорбившего его, ушел с великой тоской в растоптанной душе…

Сердце под скальпелем

Глава I Замечательный попутчик

Стройная красивая дама вошла на остановке в наше купе, положила на диван небольшой ручной сак и сейчас же вышла, – вероятно, с целью проститься с провожавшими ее друзьями.

Мой сосед кивнул в мою сторону с плутовской улыбкой и сказал:

– Занятная штучка. Я думаю, на номер четвертый ее можно было бы поймать.

Я не знал этого человека – мы с ним только что познакомились. Наружность его была самая ординарная и незначительная. Никто не мог бы предположить в нем удивительной, оригинальной натуры: среднего роста, худощавый, с черными, опущенными книзу усиками и лицом, темным, будто от загара; глаза быстрые, искательные.

Я, признаться, не понял сразу – что это за номер четвертый, на который, по словам моего соседа, «можно поймать» даму.

Такой термин мог быть у коммивояжера – торговца дамскими вещами, у сыщика охранного отделения или, еще проще, у вора, милого добродушного экземпляра, почему-либо принявшего меня за одного из своих.

– Вы говорите, четвертый номер? – неопределенно спросил я.

– Да. А вы не согласны? Не думаете же вы, что с ней можно обойтись первым или вторым номером – это слишком для нее примитивно!

Надеясь что-нибудь выведать у него, я спросил, заинтересованный:

– Второй номер – работа без инструментов?

– О господи! Все номера – работа без инструментов. Какие там, к черту, инструменты!

– Так вы больше склоняетесь к четвертому номеру?

– К четвертому. Э, чертова работа! Да вы, вероятно, не знаете четвертого номера?

Я не знал ни одного номера – от первого до последнего, и мог признаться в этом с чистой совестью.

Но, не желая показать себя неопытным простаком, заявил:

– Четвертого, действительно, я как будто не знаю.

Незнакомец заговорил монотонным деловым тоном:

– Исключительная заботливость и предупредительность. Подчеркивается, что вы знаете обычаи света, и если берете ее за руку после десяти фраз и целуете, то это якобы простая фамильярность, в дороге допустимая. Номер четвертый основан на том, что все ваши подходы и любезности как будто кем-то где-то уже установлены и против них нельзя возражать, боясь прослыть смешной и синим чулком. Тем более что предыдущая заботливость и предупредительность обязывает к снисходительности. К номеру четвертому существует небесполезное примечание: «Полезно при первой встрече принять вид человека, остолбеневшего от удивления и восторга перед красотой обрабатываемого объекта. Можно быть даже неловким от смущения в первый момент – это всегда прощается».

8
Перейти на страницу:
Мир литературы