Другое человечество. Здесь кто-то побывал до нас... - Маслов Алексей Александрович - Страница 25

Например, детеныш орангутана рождается почти также как и человек, через 9 месяцев, взрослая мужская особь весит около 85 кг и достигает 140 см. В среднем три года его воспитывает мать, а уже к десяти годам он достигает половой зрелости (самки – к восьми годам). И это – замечательная возможность для быстрейшего продления рода.

Но можно возразить – человек и живет дольше других приматов, а поэтому у него такой «затянутый» цикл развития. Безусловно, это так – но только это справедливо для людей сегодняшних дней. А вот в древности кроманьонцы едва доживали до 30–35 лет. Почти столько же живет и горилла. Горилла носит на руках свое дитя лишь первые три месяца. Ее рост близок к человеческому (1,7 м), а вес достигает в дикой природе 135–220 кг. Кстати, всю эту массу горилла питает плодами и растениями – она вегетарианка и вполне поддерживает «спортивную форму» и без мясных белков. Шимпанзе живут до 45 лет в дикой природе и доживают до 58 лет в неволе, то есть в этом плане они максимально приближены к человеку. Но цикл развития у них тоже сильно укорочен – детенышей воспитывают до 2 лет, а в 13 лет они могут начинать производить потомство. И все это, безусловно, оправданно с точки зрения сохранения рода. А вот человек, казалось бы, создан таким, что теоретически он не смог бы даже выжить.

Вообще заметное увеличение жизни человека произошло очень поздно, лишь в конце каменного века, что удалось установить по степени износа зубов. Но даже это увеличение показалось бы незначительным по сравнению с продолжительностью жизни современного человека. Анализ показал, что около 30 тысяч лет назад доля людей, доживавших до 30 лет, возросла в пять раз. Эти люди – глубокие старики по меркам того времени – уже вполне могли иметь внуков и участвовать в их воспитании. Как полагает ряд ученых, в частности, Рашель Каспари из Мичиганского университета и Ли Сангхи из Калифорнийского университета, такой демографический сдвиг способствовал выживанию детей и улучшил передачу накопленного опыта от поколения к поколению. По их мнению, это должно было привести к росту численности первобытных племен и ускорить процесс социальной организации. Возможно, так и было, но даже такой прирост в возрасте и наличие «стариков» в племени не сильно отличают «прогрессивного» человека того времени от продолжительности жизни вполне «примитивного» шимпанзе. Последний, впрочем, жил, вероятно, даже дольше.

На первый взгляд человек, проигрывая всем остальным представителям животного мира, в том числе и обезьянам, практически во всем, очевидно, выигрывал в другом. Он имел возможность многократного совокупления в течение всего года, без каких бы то ни было циклов и ограничений. Да, у него были самые слабые младенцы, которые жили меньше обезьян. И вырастали они существами, значительно более слабыми и неловкими по сравнению с другими представителями животного мира. Но человек мог их произвести на свет очень много, причем мы не знаем, сколько младенцев умирало почти сразу после рождения. И здесь количество вполне могло подменить собой качество. В человеке действует какой-то совсем иной механизм, загадочная программа постоянного и бесконтрольного самовоспроизводства, которая не имеет объяснений в области «накопления мутаций».

Так может быть, они – наши предки – были смелы, отважны и удачливы на охоте? Добывали много мяса, и от избытка белковой пищи изменился их цикл жизни, в том числе и половой цикл? И тем самым они обеспечивали себя более качественной пищей, чем обезьяны? Ведь сколько известно популярных повествований о великих удачливых охотниках древности!

Но вот исследования последних лет показали, что древние люди были никудышными охотниками. И вообще, вероятно, охотились редко – замечательные художественные фильмы об удачных охотниках на мамонтов и саблезубых тигров страдают изрядной долей фантазии.

Мясо они получали не совсем благородным способом – в основном они собирали падаль. Джеймс О’Коннел из университета Юты со своей группой сравнил древние отметины с зазубринами на костях, полученные опытным путем. Оказалось, что вид следов и их взаиморасположение на костях подозрительно напоминают те, которые оставляют люди-падальщики из современного племени хадза, сохранившегося в Восточной Африке. Значит, древние люди в основном питались падалью, поскольку вряд ли могли действительно одолеть крупных животных. Так откуда же пошли рассказы об удачных охотах на мамонтов, медведей и тигров? Откуда все истории о «великих охотниках в шкурах»? Прежде всего, из наших предположений – ведь в действительности восстановить, что же происходило на самом деле, невозможно. Никто не мог видеть, как они копали огромные «волчьи ямы», накрывая их травой, и сидели в засаде в ожидании попавшегося животного. Никто в точности не расскажет, собирались ли они вместе, чтобы загнать большое животное, например, тигра и оленя. Да и зачем это, когда можно спокойно питаться павшими животными, не рискуя погибнуть во время охоты. Даже сегодня, обладая самым изощренным огнестрельным оружием и большим опытом охоты, далеко не всегда можно придти с охоты с хорошей добычей – об этом вам расскажет любой охотник. Так почему же мы должны поверить в то, что люди, вооруженные палками, были лучшими охотниками, чем мы сегодня?

Гориллы нередко ассоциировались с агрессией и силой, хотя стоят по строению ДНК не так далеко от человека. (Иллюстрация из рассказа о том, как гориллы якобы выкрадывают человеческих женщин)

Так может быть, само совместное питание падалью и являлось важнейшим фактором эволюции: ряд специалистов полагают, что людям приходилось заниматься собирательством и развивать свои навыки коммуникации между собой?

Но племенами (стадами) живут не только люди. Гориллы, шимпанзе, бонобо, орангутаны, – все они проживают группами до 30 особей. И это никак не отражается на их изменениях – никто еще не видел, как, скажем, шимпанзе, генетически ближайший родственник человека, эволюционировал в какой-то другой вид или хотя бы изменил свой цикл жизнедеятельности из-за того, что живет стадами.

Люди на всем протяжении своего существования в течение миллионов лет были собирателями, а не охотниками. Точнее, они могли охотиться, но вряд ли сделали бы это удачно. Нередко из этого делается вывод о том, что на первый план выходила роль женщины-собирательницы, а не мужчины-охотника. Но, как показывают наблюдения за современными племенами в Австралии и Полинезии, собирательством занимается как раз все племя, здесь просто нет охотников. Мужчины могут отогнать заостренными палками животных, но не более того. И после этого все равно принимаются за собирательство. А подавляющее число охот для них оканчивается полным крахом, и если бы окружающий лес не давал столько плодов, то люди просто бы умерли с голоду, надеясь лишь на удачную охоту.

Итак, наши предки вовсе не были отважными охотниками, и вряд ли сумели бы за счет охоты прокормить потомство. Человек, наверное, был самым неудачливым охотником, да и вряд ли он этим занимался всерьез.

Одним из важнейших факторов, отличающих хотя бы чисто внешне человека от обезьяноподобных предков, является его относительная безволосость, не случайно человека нередко полушутя называют «безволосой обезьяной». Факт потери волос относят к следствиям эволюционных трансформаций, хотя логически он мало объясним.

Почему вообще в процессе эволюции человек должен был терять волосы? Почему он потерял их не все и густой волосяной покров сохранился на голове, лобке, в подмышечных впадинах?

Так может быть, волосы выпали под воздействием усиления солнечной радиации? От радиации, действительно, происходит выпадение волос, но обычно это заканчивается либо гибелью самого человека, либо потерей способности к детопроизводству, что практически одно и то же.