Государева охота - Арсеньева Елена - Страница 25

• Предыдущая
• 25/75
• Следующая

А та, другая женщина не находила нужным сдержаться. Она испустила протяжный вопль, похожий на рычанье удовлетворенной самки.

Испуганный конь громко заржал.

Миллесимо вскочил, рывком поднял с травы Екатерину и метнулся вместе с ней в чащу, под прикрытие частокола деревьев. Однако бросилась наутек и женщина, перепуганная звуком собственного голоса. Конь перестал бить копытами, успокоился и снова потянулся к траве.

— Что это было? — в ужасе прошептала Екатерина, кое-как одергивая юбку. — Нас увидели? Кто там? Там кто-то есть?

Миллесимо напряженно вглядывался в сплетенье ветвей. Что-то коричневое мелькало там, и он не сразу понял, что это круп его собственного коня.

— Кажется, никого, — ответил он неуверенно. — Я помню, как заржал Байярд...

— Да, но кто-то кричал, кричал так ужасно! — пробормотала Екатерина, едва владея дрожащими губами. — Это был какой-то нечеловеческий голос. Нас видели, я чувствую это! Это шпионы отца, я знаю! Этот проклятущий Стелька... — Ее голос оборвался испуганным рыданием. — Мы пропали!

— Если бы нас видели шпионы твоего отца, то вряд ли стали бы так дико вопить, — рассудительно ответил молодой граф. — Сама посуди: им нужно было не спугнуть нас, а выследить. Верно?

Екатерина слабо кивнула.

— Скорее всего, это какая-то крестьянка забрела в чащу за ягодой или грибами и наткнулась на Байярда. Испугалась, может быть, даже приняла его за медведя или еще какого-то ужасного зверя, вот и заорала, ну а он, конечно, тоже струхнул, заржал... Так вполне могло быть, верно?

Екатерина опять кивнула, изо всех сил пытаясь уверить себя, что так, именно так все и было, но никак не могла успокоиться. Сердце чуяло беду. Если их видели, если донесут отцу... Ведь Миллесимо так и не удалось убедить графа Братислава о необходимости скорейшего отъезда из России. И сколько еще придется убеждать — неведомо. А за это время всякое может произойти. Если бы можно было прямо сейчас сесть впереди Альфреда на его коня, как в тех французских книжках с картинками, которые граф ей приносит и в которых храбрые рыцари запросто похищают своих возлюбленных в любое удобное для них время! Но жизнь — это не книжка с картинками. В ней все сложнее, все проще, все страшнее. Семья не потерпит бесчестия, они вынудят императора принять такие жуткие меры после ее бегства... Да его и вынуждать не придется. Может быть, Екатерина и не больно-то нравится ему, но сама мысль о том, что женщина, которой он оказывал внимание, может предпочесть другого, заставит его потерять голову от ярости. Хоть Петр и мальчишка еще, но Екатерина боится этого мальчишки, ибо знает, что в его жилах течет кровь бешеного императора Петра Первого. Судьба его первой жены, Евдокии Лопухиной, проведшей жизнь в самом суровом монастырском заточении только за то, что Петр полюбил другую, судьба его неверной подруги Марии Гамильтон, расставшейся с головой, потому что она осмелилась полюбить другого...

Надо как можно скорее вернуться домой, решила Екатерина, убедиться, что никто не заметил ее отсутствия. Скажет, ей стало дурно по-женски, такое бывает после целого дня бешеной скачки. Матушка поможет отовраться...

Миллесимо пытался удержать возлюбленную, но понял ее состояние и все, что мог, это проводил на тропку, ведущую к усадьбе. Крепко обнял на прощание, чувствуя, как напряжено ее тело. Впервые Екатерине хотелось, чтобы свиданье закончилось как можно скорей, даже поцелуй казался слишком долгим, опасно долгим!

Кое-как высвободившись из рук графа, она побежала по тропке — и вдруг вскрикнула, метнулась в сторону:

— Змея!

Змей, лягушек, ящериц она боялась еще сильнее, чем отца, чем даже императора.

Миллесимо схватил валявшуюся в траве коряжину, кинулся на помощь, но с облегчением расхохотался:

— Да это просто какая-то тряпка!

Поднял ее — и нахмурился. Тряпка? Нет, это пояс со множеством карманов и пряжек. Он сделан из очень тонкой и прочной кожи, а изнутри подшит мягкой тканью, чтобы не натирал голое тело. Ведь такие пояса обычно прячут под одеждой. В них носят деньги, драгоценности, секретные письма. Но все карманы этого пояса были пусты, содержимое их исчезло бесследно. Нет, не все... один карман был застегнут, и в нем Миллесимо обнаружил розовый яшмовый сосуд с золотой крышечкой. Сосудец был маленький и плоский, выточенный в форме сердечка, а крышечка притерта настолько плотно, что, как ни старался граф, не мог ее повернуть. А может быть, тут был какой-то секрет, кто знает.

Екатерина взяла из рук возлюбленного сосудец, восхищенная его красотой и тонкостью работы. Даже на миг забыла об опасности. Поглядела на пояс — и вдруг смутное воспоминание воскресло в голове. Как это кричал перепуганный Никодим Сажин, обвиненный в краже золота у испанского курьера? «Не было у него мошны! Был токмо пояс с карманчиками...»

Не тот ли самый пояс держит в руках Екатерина? Но коли так, кто обронил его? Похищен в Лужках, а валяется здесь, близ усадьбы Долгоруких?

Она вспомнила, как волокли на конюшню преступного Никодима. А дочь его? Где была в это время его омерзительная дочь? Бегала по лесу, где и потеряла пояс, который, должно быть, украла у отца. А может, Никодим сам отдал его дочери, предварительно опустошив карманы. Но не все... Понятно — не смог открыть сосуд. Что же там может быть?..

— А, какая разница! Духи, нюхательные соли — что еще? Главное другое — кричала жутким голосом в лесу, спугнула их с Альфредом именно эта девка, Мавруха, что ли. Мало ли почему она орала, с убогих да скорбных разумом спрос невелик! Как говорится, моча в голову вдарила. Слава Богу, бояться нечего!

Екатерина перевела дыхание, улыбнулась Миллесимо, который сразу засиял в ответной улыбке, увидев, что его возлюбленная успокоилась.

— Я заберу этот пояс, — сказала она. — Думаю, этот испанский курьер узнает его.

— Какой испанский курьер? — изумился граф.

Только тут Екатерина вспомнила, что Миллесимо ничего не знает о случившемся. Раньше ей было не до рассказов, слишком стремилась поскорее оказаться в его объятиях. Но времени на долгие объяснения не было и теперь. Кое-как, перескакивая с пятого на десятое, она рассказала об ограблении курьера, об убийствах, чинимых одним из крепостных отца. Миллесимо остолбенел от изумления.

— Я немедленно извещу де Лириа! — возбужденно воскликнул он.

— С ума сошел! — всплеснула руками Екатерина. — Тогда все поймут, что это я тебе рассказала, а значит, мы виделись. Молчи, погубишь и меня, и себя. Пускай отец сам пошлет нарочного к испанцам...

Мысль об отце вновь наполнила ее сердце страхом. Кое-как поцеловав Миллесимо, она побежала по тропе, раздраженно волоча за собой подол амазонки. Граф подождал, пока стихнет шелест травы под ее проворными ногами, и, вскочив на коня, погнал верхом в противоположную сторону.

Вечер опускался на лес. Стало тихо...

Из донесений герцога де Лириа архиепископу Амиде. Строго конфиденциально:

"Ваше преосвященство, сие письмо мое будет всецело посвящено тому же самому, о чем я писал в письме прежнем. Великая княжна в отчаянном положении, теперь уже не только упомянутая ранее Анна Крамер, но и осторожный Остерман, и даже лейб-доктор Блументрост почти во всеуслышание признают, что дни ее сочтены. В связи с этим невольно задумываешься о судьбе этого императорского дома. Смерть, угрожающая великой княжне, заставляет меня трепетать за царя, который нимало не бережет себя, подвергаясь суровости непогоды с невыразимой небрежностью. Случись, умри этот монарх — здесь произойдет ужаснейшая революция; не берусь предвещать, что последует. Скажу только, что Россия возвратится к своему прежнему состоянию, без надежды подняться, по крайней мере, в наше время. Какова в таком случае будет судьба Венского союза и государств, которых строят свою политику в расчете на союз с этой непредсказуемой империей? Вы сами понимаете, ваше преосвященство, что интерес наш состоит в том, чтобы его величество русский государь Петр Второй оставался у власти как можно дольше. Не то дела наши здесь могут оказаться неожиданно плохи.

• Предыдущая
• 25/75
• Следующая