Постоялец со второго этажа - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 2
- Предыдущая
- 2/3
- Следующая
На полпути ко второму этажу находилось большое, полное солнца окно, состоящее из шестидюймовых кусков оранжевого, пурпурного, синего, красного и цвета бургундского вина стекла. Чарующими ранними утрами, когда солнечный луч падал сквозь него на лестничную площадку и скользил по перилам, Дуглас стоял у этого окна завороженный, разглядывая мир сквозь разноцветные стекла.
Вот синий мир, синее небо, синие люди, синие автомобили и синие семенящие собаки.
Он передвинулся к другому стеклу. Вот янтарный мир! Две лимонного цвета женщины вышагивали рядом, словно дочери Фу Манджу! Дуглас хихикнул. Сквозь это стекло даже солнце становилось более золотистым.
Было восемь часов. Внизу по тротуару брел мистер Коберман, возвращаясь с ночной работы; трость торчала из-под локтя, к голове приклеилась запатентованным маслом соломенная шляпа.
Дуглас приник к другому стеклу. Мистер Коберман – красный человек, в красном мире с красными деревьями и красными цветами и… чем-то еще.
Что-то с мистером Коберманом.
Дуглас скосил глаза.
Красное стекло что-то выделывало с мистером Коберманом. С его лицом, одеждой, руками. Одежда, казалось, тает. В одно ужасное мгновение Дуглас почти поверил, что он может смотреть внутрь мистера Кобермана. И то, что он увидел, заставило его сильнее прильнуть к крошечному красному стеклышку, моргая от удивления.
Мистер Коберман взглянул вверх, увидел Дугласа и замахнулся своей тростью-зонтиком словно для удара. Он быстро побежал по красной лужайке к входной двери.
– Молодой человек! – закричал он, взбежав вверх по лестнице. – Чем вы занимаетесь?
– Просто смотрю, – ошеломленно сказал Дуглас.
– И все? – крикнул мистер Коберман.
– Да, сэр. Я наблюдаю сквозь стекла. Всевозможные миры. Синие, красные, желтые. Все разные.
– Всевозможные миры, вот что! – Мистер Коберман взглянул на стекла, лицо его было бледным. Он взял себя в руки. Вытер лицо носовым платком, силясь улыбнуться. – Да. Всевозможные миры. Разные. – Он подошел к двери комнаты. – Иди играй, – сказал он.
Дверь закрылась. В коридоре стало пусто. Мистер Коберман удалился.
Дуглас пожал плечами и приник к новому стеклу.
– Ах, все фиолетовое!
Где-то через полчаса, играя в песочнице за домом, Дуглас услышал грохот и оглушительный звон. Он подскочил.
Минуту спустя на заднем крыльце появилась бабушка. В ее руках дрожал старый ремень для правки бритв.
– Дуглас! Сколько раз я тебе говорила: не играй в мяч возле дома!
– А я здесь сидел! – запротестовал он.
– Иди посмотри, что ты наделал, противный мальчишка!
Большие куски оконного стекла, разбитые, радужным хаосом покрывали верхнюю площадку. Его мяч валялся среди осколков.
Прежде чем Дуглас успел сообщить о своей невиновности, на его спину обрушилась дюжина жгучих ударов. Как он ни пытался увернуться, ремень снова находил его.
Позже, спрятавшись в песок, словно устрица, Дуглас лелеял свою ужасную боль. Он знал, кто кинул этот мяч. Человек с соломенной шляпой и застывшим зонтиком и холодной, серой комнатой. Да, да, да. У него текли слезы. Ну погоди! Ну погоди!
Он слышал, как бабушка вымела разбитое стекло. Она вынесла его на улицу и выбросила в мусорный ящик. Синие, розовые, желтые метеориты стекла сыпались, сверкая, вниз.
Когда она ушла, Дуглас, скуля, потащился спасать три куска необычного стекла. Мистеру Коберману не нравятся цветные стекла. Значит – он позвенел ими в руках, – стоит их сохранить.
Каждый вечер дедушка возвращался из своей редакции газеты в пять часов, чуть раньше остальных жильцов. Когда в коридоре звучала медленная, тяжелая поступь и громко стучала толстая, красного дерева трость, Дуглас бежал, чтобы прижаться к большому животу и посидеть на дедушкином колене, пока тот читал вечернюю газету.
– Привет, дед!
– Привет, там внизу!
– Бабушка сегодня опять потрошила цыплят. Так интересно смотреть! – сказал Дуглас.
Дедушка ответил, не отрываясь от газеты:
– Цыплята уже во второй раз на этой неделе. Она цыплячья женщина. Тебе нравится смотреть, как она их потрошит, а? Хладнокровие с чуточкой перца! Ха!
– Просто я любопытный.
– Ты-то! – прогромыхал хмуро дедушка. – Помнишь тот день, когда погибла девушка на вокзале? Ты просто подошел и смотрел на кровь и все остальное. – Он засмеялся. – Чудак. Оставайся таким же. И не бойся ничего, никогда ничего не бойся. Я думаю, ты унаследовал это от своего отца, ведь он военный, а ты был очень близок ему, пока не переехал сюда в прошлом году. – Дед вернулся к своей газете.
Долгая пауза.
– Дед?
– Да?
– Вот если есть человек без сердца, легких или желудка, а он все равно ходит, живой?
– Это, – прогромыхал дед, – было бы чудом.
– Я не имею в виду… чудо. Я имею в виду, что если он совсем другой внутри. Не как я.
– Тогда бы он был не совсем человек, ведь так, мальчик?
– Наверное, дед. Дедушка, а у тебя есть сердце и легкие?
Дед фыркнул:
– По правде говоря, я не знаю. Никогда их не видел. Никогда не делал рентген, никогда не ходил к врачу. Может быть, там сплошная картошка, а что там еще – я не знаю.
– А у меня есть желудок?
– Конечно есть! – закричала бабушка, появляясь в дверях комнаты. – Я же кормлю его! И легкие у тебя есть, ты так громко орешь, что мертвых разбудишь. У тебя грязные руки, иди и вымой их! Ужин готов. Дед, пошли. Дуглас, шагай!
Если дед и намеревался продолжить с Дугласом таинственный разговор, то поток жильцов, спешащих вниз, лишил его этой возможности. Если ужин задержится еще, бабушка и картофель разгневаются одновременно.
Постояльцы смеялись и болтали за столом, мистер Коберман сидел с мрачным видом. Все затихли, когда дедушка прочистил горло. Несколько минут он рассуждал о политике, а потом перешел к интригующей теме о недавних загадочных смертях в городе.
– Этого достаточно, чтобы старый газетчик навострил уши, – сказал он, разглядывая их. – На этот раз юная мисс Ларссон, которая жила за оврагом. Найдена мертвой три дня назад, без видимых причин, вся покрытая необычной татуировкой и с таким странным выражением лица, что и Данте бы содрогнулся. И другая девушка, как ее звали? Уайтли? Она ушла и больше не вернулась.
– Ага, так оно всегда и бывает, – сказал, жуя, мистер Бритц, механик гаража. – Видели когда-нибудь списки в Агентстве по поиску пропавших? Такие длинные, – пояснил он. – И неизвестно, что случилось с большинством из них.
– Кому еще гарнир?
Бабушка раскладывала на равные части цыплячье нутро. Дуглас наблюдал, размышляя о том, что у цыпленка два вида внутренностей: созданные Богом и созданные человеком.
А как насчет трех видов внутренностей?
А?
Почему бы и нет?
Разговор продолжался о таинственных смертях тех-то и тех-то, и, ах да, помните, неделю назад Марион Варсумиан умерла от сердечного приступа, а может, это не связано? Или связано? Вы с ума сошли! Прекратите, почему нужно говорить об этом за ужином? Так.
– Никогда не узнаешь, – сказал мистер Бритц. – Может, у нас в городе вампир?
Мистер Коберман перестал есть.
– В тысяча девятьсот двадцать седьмом году? – сказала бабушка. – Вампир? Продолжайте.
– Ну да, – сказал мистер Бритц. – Их убивают серебряными пулями. Или еще чем-нибудь серебряным. Вампиры ненавидят серебро. Я когда-то где-то читал. Точно.
Дуглас взглянул на мистера Кобермана, который ел деревянными ножом и вилкой и носил в кармане только новые оловянные пенни.
– Глупо рассуждать о том, чего не понимаешь, – сказал дедушка. – Мы не знаем, что собой представляют хобгоблин, вампир или тролль. Это может быть все, что угодно. Нельзя распределить их по категориям, и увешать ярлыками, и говорить, что они ведут себя так или эдак. Это глупо. Они люди. Люди, которые совершают поступки. Да, именно так: люди, которые совершают поступки.
- Предыдущая
- 2/3
- Следующая
