Его отец. Сборник рассказов - Иркутов Андрей Дмитриевич - Страница 4

• Предыдущая
• 4/12
• Следующая

— Я имею самые лестные отзывы о вас, капитан.

— Рад слышать, ваше превосходительство, — вытянулся Святцев.

— Да, самые лестные. Мм... так вот. Я могу на вас положиться, я думаю?

— Рад служить, ваше превосходительство.

— Так, так. Ну вот... да... что это я, — генерал много кутил последнее время, и память стала изменять ему. — А вот. Надо поехать с бумагами к его превосходительству генералу Деникину и... Ну, одним словом, серьезное поручение, понимаете. Я позабочусь о том, чтобы вас оставили там и поручили ответственное командование. Да..

— Премного обязан, ваше превосходительство.

— Да. Документы и все поручения получите у моего адъютанта. Помните. Кругом кишат их агенты. При встречах осторожно. Ну, да я полагаю...

Удивительно четко поворачивается этот Святцев. И так ритмично идет. Генерал с удовольствием смотрит ему вслед.

— Одну минутку, капитан!

— Слушаю, ваше превосходительство.

— Вы какое училище окончили?

— Павловское военное, ваше превосходительство.

— Можете идти.

II

Двадцать четыре года это очень немного.

Но когда в них десять лет, целых десять лет напряженной борьбы, трудной и ответственной работы в подполье, под вечной угрозой ареста, ссылки, смерти, может быть, тогда двадцать четыре года — это большая жизнь.

С детства в душных, отравленных пылью свинца комнатах типографии, с детства под непосильной тяжестью работы. Работа с раннего утра до поздней ночи. С детства вокруг брань и побои. С детства зверская нужда, железными пальцами рыданий сдавливающая горло.

И только одно светлое пятно на серых днях его прошлого, один образ, раз навсегда оставшийся в памяти, врезавшийся в нее глубоко, глубоко. Незабываемый образ.

Наборщик Лядов. Высокий худой, с ввалившейся грудью, то и дело разрываемой припадками кашля, с усталыми, глубоко запавшими глазами, и такими ласковыми пальцами покрытых свинцовой пылью рук.

Вспомнишь и так вот и представишь себе его руку на взъерошенных детских волосах и ласковый голос:

— Что, Петька, трудно?

Всегда плакать хотелось и смеяться вместе, когда он говорил так.

Каморку его вспоминаешь, в которую взял он мальчишку, когда отец с перепоя нырнул под какой-то барский автомобиль, и в которой впервые услышал Петька странные и красивые слова о свободе, о борьбе и о том, чему он теперь отдал всего себя — о партии.

Здесь и началось. Вначале, когда к Лядову приходили по вечерам товарищи, Петьку отсылали:

— Пойди-ка, посиди на кухне немного.

Потом отсылать перестали. Потом дали какое-то пустяковое поручение, потом еще и еще, и, наконец, маленький Петька стал товарищем Петром, членом РСДРП и самым ярым, непримиримым большевиком.

Самое тяжелое, пожалуй — это годы военной службы. Досрочный призыв по случаю того, что немцы намяли русской армии шею в Карпатах, и вот товарищ Петр — рядовой учебной команды, потом унтер-офицер на фронте. Хорошо, что недолго — год только. Пришел семнадцатый и разметал старые полки для того, чтобы на их месте строить новые, красные отряды, волею рабочих и крестьян.

И вот сегодня он, Петр, сидит в маленькой комнатке на пятом этаже большого каменного дома и внимательно выслушивает слова боевого приказа.

— Вы ведь знаете английский язык, товарищ?

— Да. Я вместе с Лядовым был три года в Америке.

— Ну так вот. Мы достали вам прекрасные документы. Вы, Джон Хьюг, лейтенант английской службы. До завтрашнего утра у вас есть время изучить свой паспорт и свои удостоверения. Едете с секретным поручением в штаб Добрармии. Определенных заданий не даем. Основное: получить максимум сведений, принести максимум вреда, наладить связь с нашими частями. Сегодня вечером займите номер в самой лучшей гостинице. Пароход отходит завтра утром. Все в порядке. Есть виза—пропуск.

Несколько минут в комнате было тихо. Как-то-не хотелось сразу разорвать напряженное молчание. Потом лейтенант английской службы Джон Хьюг поднялся, пожал руку человека, сидевшего за столом.

— Прощайте, товарищ.

— Прощайте... В коридоре осторожно. Не ударьтесь о шкаф.

III

Пароход переполнен пассажирами. Даже в столовой первого класса заняты все диваны. Двое генералов поместились в каюте капитана. Помощник залучил к себе двух шансонеток, едущих в штаб Добрармии развлекать героев.

Остальные по пять, по шесть жались в маленьких, тесных каютах.

Капитан мечется из стороны в сторону, бранясь и крича изо всех сил своего, простуженного вечными ветрами, горла, стараясь втиснуть всех имеющих билеты.

А тут еще этот англичанин. Непременно один. Секретное поручение. И эта удручающая бумажка с иностранной печатью и подписями каких-то знатных сэров.

— Не могу, не могу, — надрывается капитан.

— Мой ошень важная дел. Мой необходим. Мой ходит жалится консул.

— А черт бы побрал тебя, английская образина. Что с тобой делать?

— Виноват. Имею честь говорить с капитаном парохода?

— А что...

И вдруг капитан умолкает и застывает с открытым ртом. Рядом с англичанином стоит... тьфу ты, черт. Или от шума и возни в глазах двоится. Да ведь это тот же англичанин, только в форме русского офицера. Капитан свирепо трет свои глаза огромными кулаками. Нет, не помогает. Два одинаковых человека, только в разных костюмах. И тот второй, в русской форме, тоже требует отдельной каюты и сует в нос бумаги за подписью самого Гришина-Алмазова.

— Да не могу, господа. Не могу.

И вдруг соображает.

— Слушайте. Вы, сэр, и вы, господин офицер. Оба вы по секретному делу. Я вам дам одну каюту на двоих. Идет?

Офицер и англичанин смотрят друг на друга, потом переводят глаза на свои отражения в большом стенном зеркале, потом опять смотрят друг на друга и удивленно ширят глаза.

— Извините, сэр... сэр...

— Джон Хьюг, сэр.

— Сэр Джон Хьюг. Я поражен. Я...

— Странна... ошен... мой... тоже... как две куска вода.

— Да, да. Как две капли воды. Вот именно.

Капитан облегченно улыбается.

— Ну вот. Сам бог велел вместе. Двойники. Первый раз в жизни вижу такое сходство.

Офицер и англичанин согласны занять одну каюту.

IV

Англичанин говорил мало. Святцев плохо владел английским, и поэтому в каюте долгое время царило тоскливое молчание. Но скоро выяснилось, что если сэр Джон говорит плохо, то понимает русский язык прилично, и Святцев, к числу достоинств которого не принадлежало уменье молчать, принялся хвастаться перед Хьюгом своей блестящей карьерой.

Его молчаливый собеседник слушал внимательно, попыхивая трубкой, и только иногда в серых глазах его вспыхивал огонек презрения, которого впрочем капитан, за дымом крепкого трубочного табака, заметить не мог.

Через пару часов Джон Хьюг знал все о капитане Святцеве. Знал, где он родился, что делал, знал его боевые заслуги, знал, что он едет с важным поручением, что там, на Кавказе, у него нет ни одного знакомого однополчанина и что только благодаря хорошим рекомендациям одесского командования, да личному мужеству, он надеется занять ответственную должность.

Все это узнал англичанин во время длинного рассказа, в который он изредка вставлял свое отрывистое.

— Иес.

За рассказами Святцева незаметно подошел вечер, а скоро и ночь легла мягким и теплым телом на серую грудь моря.

Иллюминаторы вспыхнули кругами огней.

Сильный пароход, слегка покачиваясь, рассекал волны.

Все спали.

V

Часа в три ночи одиноко прозвучал револьверный выстрел.

Кто-то вскочил. Кто-то дико закричал со сна. Засуетились, забегали люди. Раздвигая толпу взволнованных пассажиров, показался капитан. Он направился к каюте, в раскрытой двери которой стоял человек в нижнем белье, державший в руке дымящийся еще «наган».

— Что случилось? Вы?.. — капитан замялся. Он не знал кто стоит перед ним, англичанин, или тот другой — офицер.

— Ничего особенного. Этот англичанин ночью залез в мой карман и хотел вытащить оттуда бумаги. Я застрелил его.

• Предыдущая
• 4/12
• Следующая