Выбери любимый жанр

Во что бы то ни стало - Перфильева Анастасия Витальевна - Страница 38


Изменить размер шрифта:

38

А когда переехали в Москву совсем, Лена, по протекции одного из товарищей Николая Николаевича, была принята ученицей чертежницы в учреждение с длинным и звучным названием «Акционерное общество промышленного отопления и вентиляции», сокращенно «А/О Отовент».

Условия для ничего не знающей девушки были блестящие. Шесть часов работы (охрана труда подростков!), оклад двадцать один рубль семьдесят копеек в месяц. Оклад! В этом слове было что-то волнующее, вроде клад. Не какая-нибудь там получка или зарплата, а оклад, как черным по белому было напечатано в приказе управляющего.

Николай Николаевич отдал Лене старую готовальню. Блестящие, с винтиками и заклепками циркули и рейсфедеры лежали каждый в своей бархатной колыбельке. Ольга Веньяминовна, порывшись в бесчисленных ящиках орехового туалета, торжественно подарила медальон: маленькое золотое сердце с цветным камнем. Лена убежала к себе в комнату, даже не поняв брошенных вслед со смехом слов:

— Только не вздумай снести его в Торгсин!

— Зачем? В какой Торгсин?

— Говорят, скоро откроют. Торговлю с иностранцами. На валюту и золото будет буквально все.

Лена померила медальон перед зеркалом. Кого посадить в него? Перешвыряла в шифоньере белье, где-то под ним была спрятана их единственная детдомовская фотография: вытянутые лица воспитанников, в центре — Марья Антоновна, Андрей Николаевич, воспитатели…

Лена искромсала ножницами фотографию. Дина в сердце не лезла, сидела на переднем плане, нянечка вышла страшно похожей на повариху. Алешка был ничего, но кто-то сзади приставил ему рожки. Лена остригла рожки и запихала в медальон всех, друг на дружку — Кузьминишну, обрезанную Дину и Алешку. Никому не обидно!

А наутро, торжественная и молчаливая, в новом платье, медальоне, с готовальней во вспотевшей от волнения руке, Лена шла от трамвайной остановки по Лубянской площади.

Утренняя Москва была необыкновенна. Неслись куда-то грузовики с рабочими, дом на углу был весь в лесах. Девушки в красных платочках и седых от известки спецовках карабкались по пружинящим доскам, и одна, белозубая, заметив Лену, крикнула:

— Эй, внизу, с побрякушкой! Лезь к нам, подкрасим.

А товарки ее дружно захохотали.

Площадь перегораживало окруженное рвами и канавами строение. За фанерным щитом грохало, звенело, тарахтело, блестели слепящие даже в дневном свете вспышки — наверное, рыли тоннель метро, сваривали что-то. А из-за строения, с обеих сторон и наискось через площадь, разноцветными цепочками двигались торопливые, воркующие служащие, спеша к тесным, забитым учреждениями переулкам, где помещался и Отовент. Поток служащих подхватил Лену, она тоже свернула в переулок. Вот и отовентовский подъезд.

Хлопала без конца дверь, бежали по лестницам, мелькая сумочками, «пишмашки», солидно поднимались «завы», величественно попирали ступени брюхатые «спецы» в потертых, нэпманских времен, костюмах. Медленно шли «ответработники» во френчах военного покроя. Отовент был типичным проектным бюро или конторой, каких в те годы расплодилось в Москве великое множество.

Лену посадили на высокий табурет за наклонный стол в комнате, где точно так же сидело еще человек пятнадцать чертежников и копировщиц. Учительницей Лены милостиво согласилась быть усатая крашеная блондинка, то и дело выходившая покурить, так как в комнате висела надпись: «Не кури, здесь сидит твой товарищ!»

Все было удивительным: и первые робкие штрихи ускользающего из пальцев рейсфедера, и первая смазанная линия, при виде которой Лена вскрикнула так громко, что все столы обернулись, и звонок на перерыв, и ринувшиеся в шумный коридор учрежденцы (ринулись они в буфет, где продавали сосиски с капустой и булочки с кремом), и громкий, с раскатами голос главного инженера, от которого в священном страхе замирали «пишмашки» и копировщицы, а конструкторы и старшие чертежники делали вид, будто по уши погружены в работу.

Самое же удивительное было через две недели, когда Лена уже привыкла по утрам мчаться в трамвае и входить без пяти минут девять с толпой сослуживцев в двери. Она постояла в очереди у кассы с окошечком, как в тюрьме, и получила половину своего оклада, впервые в жизни расписавшись в ведомости, начеркала что-то неразборчивое с хвостом.

Восторг, потрясший Лену, державшую первые заработанные собственным трудом деньги, можно было, пожалуй, сравнить только с восторгом начинающего поэта, увидевшего свой напечатанный стишок.

Накануне Ольга Веньяминовна сказала:

— Завтра ты получаешь первое жалованье…

— Почему жалованье? Оклад! Зарплату!

— Не все ли равно? Пойди и купи себе туфли. Недорогие, но приличные. Только, пожалуйста, не в какой-нибудь «Госкоопподошве»! Есть же чудесный комиссионный магазин на Столешниковом.

Лена сказала:

— Ладно. Пойду в чудесный магазин на Столешниковом. Если зайдет нянечка, пусть, пусть она меня подождет!

Однако в тот день Лена не дошла до магазина. По дороге страшная сила толкнула ее в сверкавшую, пахнущую ванилью кондитерскую.

— Дайте мне два пирожных эклер с заварным кремом и один наполеон, — сказала она кокетливой официантке. — Сколько это стоит?

Лена съела все три и заказала еще два. Но почувствовала тошноту, боль в желудке, да и деньги порядком убыли. Покупку туфель пришлось отложить.

А потом, в один из тусклых осенних дней, когда небо висит над домами мутной кисеей, улицы кажутся меньше и крыши не просыхают от моросящего дождя, с Леной случилось вот что.

Она собиралась вернуться из Отовента домой пораньше — Найле шепнула, что забегал Васька, они с Алешей сегодня придут чинить мотоцикл Николая Николаевича.

Лена с трудом дождалась конца работы. Мигом убрала тушь, готовальню, опережая сослуживцев, побежала по лестнице. Каблуки недавно купленных туфель-лодочек отщелкивали ступеньки. Лена сбежала с последней, хлопнула дверью и, ойкнув, запрыгала на одной ноге по затоптанному мокрому тротуару, держа в руке отлетевший грязный каблук.

— Здравствуйте, Леночка! — услышала она вкрадчивый голос.

Лена удивленно подняла голову. От дверей Отовента к ней подходил одетый в роскошное драповое пальто молодой человек с желтым, перетянутым ремнями портфелем, по виду типичный отовентовский инженер.

Лена оробела и тотчас вся зарумянилась: это же был Всеволод Рогожин, боровихинский теннисный кумир, о котором Ольга Веньяминовна заговаривала с ней не раз и на даче и в Москве!

— Что случилось? Почему у вас такое несчастное лицо? Каким образом вы здесь?

Она ответила как могла задорнее:

— Меня подвел комиссионный магазин на Столешниковом. Вот, видите?

— Ай, какая беда! Позвольте, здесь за углом есть так называемый холодный сапожник. Обопритесь о меня, сейчас мы прибьем ваш каблучок.

Лена уцепилась за драповый рукав. Видели бы ее Динка, Вася, особенно Алешка! Всеволод бережно подвел ее к усатому армянину, как божок сидевшему на стульчике у лотка с гуталином. Пока «божок» выстукивал лодочку, словно доктор пациента, Всеволод прочно держал Лену под руку (ногу в забрызганном чулке она подогнула, как цапля).

Божок протянул лодочку. Лена не успела моргнуть, Всеволод небрежно вынул деньги, бросив: «Сдачи не надо!» — вытер — о, ужас! — белейшим носовым платком починенный каблук, нагнулся…

— Все в порядке? — спросил, надевая лодочку.

— Да-а… — Лене было неловко, приятно, смешно.

— Нет, но что же вы здесь делали?

— Как — что? Я работаю в Отовенте.

— Странно. Почему же я до сих пор не встречал вас? Я тоже в Отовенте. Проектировщик, часто бываю в конструкторской. Вы, конечно, чертежница?

— Откуда вы знаете?

— Теперь всех девушек из хороших домов устраивают в чертежницы. Спокойно и перспективно. А дом вашего дядюшки, насколько я знаю… — Он мягко сжал Лене локоть.

Она шла, шагая так, как никогда еще не приходилось. Кто его знает, надо крупнее, чтобы с ним в ногу, или пусть он подлаживается? В жизни еще не ходила под руку!

Темнело, но дождь кончился, и пасмурное солнце прорвало облака. В верхних этажах домов засверкали окна.

38
Перейти на страницу:
Мир литературы