Ванесса - Арсан Эммануэль - Страница 29

• Предыдущая
• 29/44
• Следующая

— Массовый психоз.

— Но не такой массовый, как у остального человечества, когда все стремятся быть похожими друг на друга.

— Не все. Ведь в мире то и дело проявляется недовольство, вспыхивают восстания, совершаются перевороты. Сивахцы не восстают и не проявляют недовольство. Они счастливы верить, что отличны от других. У вас в стране, — продолжал Мехди, — люди тоже предаются иллюзорным надеждам, уходят в секты, уединяются.

— Да, но сивахцы откололись от остального человечества две тысячи лет назад, — возразил Гвидо. — Такая невероятно длительная бравада не может не заинтересовать.

— Это тревожный симптом? — спросил Мехди.

— Напротив. По-моему, очень обнадеживающий. Вы ведь сами говорили, что сивахцы никогда не восстают.

Мехди в молчании дожевал жестковатое мясо жареного козленка.

— Я не уверен, что твои боги заинтересуют меня, — сказал Гвидо на следующее утро, когда Вана пригласила его в храм Амона.

— Если ты не познакомишься с богами, то не сможешь рассмотреть людей.

— Мои глаза широко открыты. Я не виноват в том, что вижу только то, что вижу.

— Никто не может отгородиться От веры.

— Я знаю, что существуют мифы и ритуалы. Но разве достаточно этого, чтобы поверить в призраков?

— Но твои соотечественники верят, — напомнила Вана. — Если бы все были счастливы, для религии не нашлось бы места на Земле. Но люди несчастны.

— И все же критика религии лежит в основе любой другой критики.

— Эта мысль не пугает меня, потому что я признаю, что в основе всего лежит материя.

Агхорн находится почти в двух милях от Сивах-эль-Кабира. Когда-то он славился своими храмами, колоннадами, форумом, каменными домами и мощеными улицами. Сегодня большая часть древнего Амония, града Амона, обратилась в прах.

От храма Сум Беды, построенного в четвертом веке до нашей эры, и следа не осталось. Когда-то он располагался неподалеку от святилища Амона. Если бы путешественники ожидали увидеть здесь монументальное здание, соперничающее величием и красотой с храмами Карнака, где также чтили Амона, они были бы глубоко разочарованы. Храм многократно ремонтировался, достраивался и перестраивался, что изувечило его не меньше, чем разрушительная работа времени. Вана и Гвидо напрасно искали дорожку со статуей сфинкса, которая вела к ограде из местного кирпича. Эту ограду не раз укрепляли цементом, тоже рассыпавшимся на глазах. Остатки пилонов были окружены каменными плитами в форме маленьких пирамид. На них можно было различить полустертые изображения персонажей древнеегипетской мифологии: буйволов, коров, антилоп, лошадей, собак, деревьев и — обычно в профиль — фараонов, держащих в руках ветку смоковницы и анх — символ бессмертия. Но иероглифы, иерархические символы и более поздние демотические письмена вокруг них были кое-где варварски заляпаны штукатуркой.

Колонны, устоявшие под натиском времени, напоминали те, что украшали дом губернатора в Сивахе. В заброшенном святилище было пусто. Несколько искусственных цветов, выцветших флажков и жалких остатков украшений были единственными приношениями на алтарь некогда величественного храма. Наос, центральное помещение храма, где обычно устанавливались статуи богов, был закрыт, но Вана знала, что там нет ничего, кроме осколков изваяний. Само каменное изображение божества давно уже было увезено далеко за море и хранилось где-то в музее. В соседней комнате хранился единственный подлинник — низкая платформа, на которой бога выносили глотнуть свежего воздуха. Именно это не замедлили сделать Гвидо с Ваной. Снаружи им легче было представить, как идол выносился на обозрение толпы. Вокруг святилища, должно быть, росли оливковые и шелковичные деревья. И не смолкал птичий гомон. Казалось, одна природа еще помнила древнего бога. Его рабы и богатства давно перешли к другим хозяевам.

— Да, благоденствие Амона кончилось, — вздохнула Вана. — Знаешь ли ты, что его владения были обширнее и богаче владений самого фараона? Необозримые земельные угодья, стада, виноградники, шахты. Может, его утешает мысль о том, что здесь есть еще и нефть?

— Конечно, если он уже достаточно араб.

— Почему нет? Амон — современный бог. Он жил за каких-нибудь две тысячи лет до нашей эры. По сравнению с шестью-семью тысячами — я имею в виду Гора Нефертума — он совсем юный бог.

— Наверное поэтому Хатшепсут была от него без ума, — насмешливо сказал Гвидо.

— Кстати, во многом благодаря ей он стал главным среди богов.

— Значит, она была не просто шлюшка, как ты ее изображала?

— Твои римляне сделали все, чтобы стереть с лица земли Амона и его религию. И все же она жива, как видишь.

— Я лично ничего не вижу. Где верующие?

— Египетские храмы не для публики. За исключением особых случаев и праздничных церемоний. Обычно забота о храме входила в функции жрецов. Они были ответственны за то, чтобы бог был доволен — его слух услаждали пением, его обмывали и умащивали благовониями и, конечно, берегли от разрушения.

— Здесь не больше жрецов, чем верующих, — заметил Гвидо. — Короче говоря, боги похожи на людей — стремления их ничтожны, а финал жалок. Чем ты объясняешь закат его культа?

— Сейчас мы не можем с уверенностью назвать его причины. Важно то, что египетские жрецы всегда очень тщательно следили за соблюдением ритуала. Здесь же, чтобы делать все вовремя, они следили за движением светил. Теперь мы называем таких людей астрологами.

— Мы все в неоплатном долгу перед ними за ежемесячные гороскопы.

— К нам это не относится, — поправила его Вана. — Египтяне не увлекались астрологией. По крайней мере, до тех пор, пока ее не насадили ваши греко-римские завоеватели. Я трижды права, утверждая, что твой народ виновен в оболванивании моих предков.

— Не преувеличивай, Вана. У. твоих предков не было времени советоваться со звездами: они были слишком заняты толкованием снов. Именно они, а не римляне, обогатили мир этим умением. Мы квиты.

— Что мне действительно нравится — это значение, которое они придавали именам.

— Что бы они подумали обо мне, если бы узнали, что я избрал женщину своим гидом? — рассмеялся Гвидо.

— Они были достаточно великодушны, чтобы подумать, будто ты хочешь последовать за мной по пути, ведущему к двум добродетелям, которые они ценили превыше всего: правдивости и справедливости.

— Не слишком ли высоко ты сама оцениваешь их? — с сомнением спросил Гвидо.

— Тогда почитай «Книгу мертвых», главу «Суд сердца». Когда фараон предстал перед высшим судом загробного мира, возглавляемым Осирисом, возле которого стояли Исис, Нефитис, Ра и еще сорок два божества, его сердце положили на одну чашу весов. Кто же еще мог стоять на другой, как не Маат, воплощение правды и справедливости.

Взглянув на девушку, Гвидо тихонько усмехнулся, но она продолжала, устремив вдаль невидящие глаза, точно вглядываясь в картины, проходящие перед ее мысленным взором.

— Бог смерти Тот с птичьей головой следил за чашами весов. И если зло перевесит, то адское чудовище разорвет лживого фараона на части.

— Почему лживого?

— Потому что прежде чем сердце его было брошено на весы, он произнес «Декларацию невинности»:

Тронутый необычными нотками в голосе девушки, Гвидо заглянул ей в глаза. В них стояли слезы.

В отеле Гвидо и Вану додала записка от Мехди Яссерита. Учитель приглашал их на чай в дом одного из местных жителей, с которым он познакомился в свой прошлый приезд. За ними пришлют такси.

На чай собралось много гостей, разодетых, словно на посольский прием. Гвидо и Вана были удивлены — они явно не ожидали такого размаха. К ним сразу подошел Мехди Яссерит, и все прояснилось.

• Предыдущая
• 29/44
• Следующая