Увертюра к смерти - Марш Найо - Страница 28

• Предыдущая
• 28/67
• Следующая

Тогда! Тогда!

Звон колокола, призывавшего прихожан на восьмичасовую службу, пробудил её от радужных планов. Она поднялась, оделась и вышла из дома в тёмное осеннее утро.

Ректор в семь часов утра был уже на ногах. Сегодня воскресенье, и через час он должен быть в церкви. Он поспешно оделся, не в состоянии больше лежать и думать о событиях прошедшей ночи. У него в голове проносились всевозможные воспоминания, и в них присутствовала женщина, которая была убита и превращала воспоминания в ночной кошмар. У него было такое чувство, будто на нем лежит несмываемое пятно вины и он никогда не избавится от этих ужасных видений. Его мысли были хаотичны, и он с трудом их контролировал.

Задолго до того, как зазвонил колокол, он тихонько выбрался из дома и отправился, как он делал это каждое воскресенье в течение двадцати лет, вниз по подъездной дорожке, через ореховую аллею, и затем поднялся по ступенькам, ведущим во двор церкви.

Оказавшись совсем один в церкви, он упал на колени и начал читать молитву.

Где-то далеко стучали в дверь. Бум, бум, бум. Должно быть, старая Идрис выбивает из инструмента эту проклятую мрачную мелодию. Блэндишу не следовало запирать Элеонору внутри рояля. Как исполняющий обязанности главного констебля, я возражаю против подобных вещей. Это вам не крикет. Выпустите её! Если она начнёт стучать громче, все кругом разлетится на куски, и тогда не придётся обращаться в Скотленд-Ярд. Бум, бум…

Эсквайр проснулся с натянутыми до предела нервами.

— Кто-о-о?

— Отец, это я, Генри! Я хочу поговорить с тобой.

Когда Дина услышала, что её отец вышел из дома гораздо раньше обычного, она поняла, что он не спал, чувствуя себя несчастным, и сейчас он пойдёт в церковь и будет молиться. Она надеялась, что он не забыл надеть под сутану шерстяной кардиган: чаще всего он подхватывал простуду именно в церкви. Она почувствовала вчера вечером, что для них обоих наступили трудные времена. По какой-то необъяснимой причине он уже начал обвинять себя в этой трагедии, говоря, что как приходской священник проявил слабость и нерешительность и был недостаточно усерден в выполнении своих прямых обязанностей.

Дина была не способна понять размышления своего отца и с замиранием сердца спросила его, подозревал ли он в ком-либо убийцу мисс Кампанула. Это было вчера вечером, когда они пришли домой, и воспоминание о поцелуе Генри придало ей сил.

— Папа, ты уверен, что знаешь?..

— Ты не должна спрашивать меня, дорогая.

А затем она догадалась, что он думал об исповеди. Что же такое сказала ему в пятницу Идрис Кампанула? Что сказала ему Элеонора Прентайс? Что-то очень сильно огорчило его, Дина была в этом уверена. Что ж, одна из них покинула этот мир и больше не будет сеять раздоры. Бесполезно жалеть. Дине не было жаль, ей было только страшно, при каждом воспоминании о мёртвом теле её сердце наполнялось ужасом. Это была первая смерть, которую она видела так близко.

Конечно, для всех было очевидно: ловушка была подстроена Элеоноре Прентайс. Отец должен это понимать. Тогда у кого же был мотив для убийства Элеоноры?

Похолодев от ужаса, Дина села на кровати. Она вспомнила о той встрече на дороге, в пятницу после полудня, те слова, что сказала тогда Элеонора, и то, что ответил ей Генри.

“Если она расскажет им, что он говорил, — подумала Дина, — они решат, что у Генри был мотив”.

И она попыталась послать Генри мысленное предупреждение.

Но Генри в этот самый момент барабанил в дверь спальни своего отца, и его возбуждённое сознание не восприняло предупреждающих сигналов Дины. Но в этом не было большой необходимости, так как он уже был напуган.

Доктор Темплетт мирно спал глубоким сном, когда у его кровати зазвонил телефон. Тотчас же, с точностью движений, выработанной путём долгой практики, он в полумраке дотянулся до телефонной трубки.

— Доктор Темплетт слушает, — произнёс он, как всегда, когда телефон звонил чересчур рано. Он подумал, что, возможно, у молодой миссис Картрайт уже начались роды.

Но это была Селия Росс.

— Билли! Билли, письмо у тебя?

— Что?..

Он все ещё продолжал лежать, прижимая трубку к уху и слушая тяжёлые удары своего сердца.

— Билли! Ты меня слышишь?

— Да, — сказал он, — да. Все в порядке. Не стоит волноваться. Я загляну сегодня.

— Пожалуйста, Бога ради.

— Хорошо. До свидания.

Он повесил трубку и лежал, глядя в потолок. Что же он сделал с этим письмом?

Аллен и Фокс завтракали, а Найджел ещё спал, когда в комнату вошёл суперинтендант Блэндиш.

— Должно быть, вы уже стали сомневаться, есть ли в полицейском участке Грейт-Чиппинга ещё кто-нибудь, кроме этой тараторки Роупера, — сказал он, пожимая им руки. — Мне очень жаль, что я не смог вчера уделить вам должного внимания. Но зато нам с вами теперь есть где разгуляться, особенно в связи с этим происшествием в Мортон-Парке.

— Чертовски не повезло. Два таких серьёзных случая одновременно, — ответил Аллен. — Я понимаю, вам, конечно, хотелось бы самому заниматься расследованием. Вы уже завтракали?

— Ни крошки не было во рту с шести часов вчерашнего вечера.

Аллен выглянул в дверь и крикнул:

— Миссис Пич! Ещё одну яичницу с ветчиной, если вам не трудно.

— Что ж, не откажусь, — сказал Блэндиш и сел. — Я также не буду отрицать, что мне самому хотелось бы расследовать этот случай. Но, как говорится, беда не приходит одна.

— Вы правы, — согласился Фокс. — У нас в Скотленд-Ярде то же самое. Хотя в последнее время было довольно спокойно, не так ли, господин Аллен?

Блэндиш хихикнул.

— Похоже, теперь нам придётся расплачиваться за былое спокойствие, — сказал он. — Что ж, господин Аллен, нам будет очень полезно посмотреть, как вы работаете. И, само собой, мы изо всех сил постараемся помочь вам.

— Спасибо, — сказал Аллен. — Нам понадобится помощь. Случай необычайно странный. Вы ведь были в числе зрителей?

— Да, и честное слово, я испугался. Казалось, что ратуша взорвалась. Старый рояль гудел Бог знает как долго. Даю слово, мне пришлось призвать всю свою выдержку, чтобы не заглянуть под крышку рояля до отъезда в Мортон. “Но нет, — подумал я, — раз ты передаёшь это дело другим, то лучше тебе не вмешиваться”.

— Необычайная предусмотрительность. Мы вам очень признательны, не так ли. Фокс? Я думаю, ваш словоохотливый сержант обо всем уже доложил?

Блэндиш состроил выразительную гримасу.

— Мне удалось заставить его заткнуться после второго сольного выступления, — сказал он. — Роупер хочет участвовать в расследовании. Но он довольно своеобразно мыслит, поэтому мне хотелось бы услышать ваш отчёт.

Пока Блэндиш поглощал яичницу, Аллен поведал ему о том, что происходило в ратуше ночью. Он дошёл до того момента, когда в кармане пиджака доктора Темплетта была обнаружена записка. Блэндиш отложил в сторону нож и вилку и в изумлении уставился на инспектора.

— Невероятно! — воскликнул он.

— Я знаю.

— Черт возьми, — проговорил Блэндиш. — Я хочу сказать, это очень щекотливая ситуация.

— Да.

— Если говорить напрямик, господин Аллен, это чертовски щекотливая ситуация.

— Так и есть.

— О, Боже, теперь мне уже почти и не жаль, что не я расследую этот случай. Возможно, все это пустяки, но, конечно, на это нельзя не обратить внимания. Мы с доктором приятели, затрудняюсь сказать, с каких пор.

— Он вам нравится?

— Нравится ли он мне? Что ж, пожалуй, да. Думаю, да. Мы всегда с ним прекрасно ладили, с удовольствием общались, знаете ли. Да, я.., ну, я привык к нему.

— Вы, наверное, понимаете, о чем мы хотим вас спросить. В делах такого рода нам приходится обращать внимание на местные сплетни.

Аллен прошёл в дальний угол комнаты, взял свой портфель и вынул оттуда найденную записку. Она лежала, разглаженная, между стёклышками, скреплёнными между собой клейкой бумагой. На уголках, на обратной стороне и на полях бумаги виднелись тёмные отпечатки пальцев.

• Предыдущая
• 28/67
• Следующая