Обманчивый блеск мишуры - Марш Найо - Страница 50

• Предыдущая
• 50/51
• Следующая

Портмоне для наличных. Заперто. Папка для карт. Матерчатые сумочки, затянутые у горловины красной лентой. Круглый картонный футляр. Манильские конверты, помеченные “К, к Б.Ф.”, “Б.Ф, к К.” Очевидно, в них собраны все их письма.

“Рецепты”, “Общая переписка”, “Путешествия и, т.п.”, “Разное”. Документ в большом конверте. “Нашей дорогой и любимой…” Спокойнее. Не терять голову. Не копаться в бумагах, а действовать методично и целенаправленно. Разумно.

Запертая коробка, внутри что-то гремит. Украшения, которые она не надела. Наконец, кожаная папка для документов. Тоже заперта.

За дверью кто-то прошёл. Без паники! Показалось. Все равно ключи вынуты, так что открыть дверь нельзя.

Порыв немедленно уйти вместе с папкой и разобраться на досуге был почти непреодолимым, однако такой поступок создал бы новые трудности. Знать бы, как справиться с этим замком! Быть может, решат, что его сломал Маульт? Язычок… Что если его удастся убрать…, отжать… Или лучше сорвать запор совсем? Кочерги уже нет, но остались клещи с плоскими острыми концами. Как раз пролезут. Да. Засунуть их поглубже и сильно нажать.

Так!

Дневник. Большой конверт. “Моё завещание”. Не запечатано. Быстро проглядеть. Неважно. Положить назад. Скорее! Вот оно: аккуратно вскрытый по боку конверт, а внутри бумага. Документ, составленный по-немецки, заполненный и подписанный. Заявление, написанное рукой полковника Форестера. Заключительные слова: “…объявить моей дочерью”. Подпись: Альфред Маульт.

Положить на место папку. Скорее! Скорее!

Запереть железный ящик. Назад его, в гардероб. Теперь конверт. Под халат его и прочь отсюда.

Она встала, задыхаясь.

Двери отворились, и в комнате мгновенно очутились люди. Она даже не успела вскрикнуть, как Аллен подошёл к ней и сказал:

— Боюсь, это все.

И во второй раз за время их короткого знакомства Крессида завизжала во весь голос.

— Все просто, — сказал Аллен. — Мы оставили библиотечную дверь приоткрытой, чтобы дать понять, что путь свободен. Фокс вынул ключ от замка. Крессида Тоттенхейм сказала, что идёт в кабинет и с удовольствием передаст его полковнику. Мы поднялись наверх, спрятались и застигли её врасплох. Конечна замысел мог сорваться, и тогда пришлось бы вести бесконечные рутинные допросы. Разумеется, о многом сказала её первая реакция. Она была ошарашена, растеряна и призналась в самых основных чертах.

— Рори, а когда ты…?

— Ах, это!… Почти с самого начала. Видишь ли, получалось, что все, если принять за правду её рассказ о выступлении Маульта вместо полковника, полностью обеляло её, превращая набор улик — я имею в виду парик, одеяние и так далее — в сущую чепуху. А вот если предположить, что вместо полковника выступала она сама, все становилось на свои места.

Она ударила Маульта кочергой в гардеробной, очевидно, в тот момент, когда он высматривал Винсента из окна, а тот, кстати, видел его и, согласно плану, немедленно повёз санки к фасаду. В этот момент зазвонили колокола. Они заглушили все остальные звуки. Она сняла с тела парик и костюм друида, который легко расстёгивается по спинному шву. Ей было тем проще сделать это, что тело повисло на подоконнике. И вовсе никаких сложностей с тем, чтобы спихнуть его вниз.

Труднее было спуститься по лестнице, однако она знала, что, пока звонят колокола, все в доме, включая слуг, будут в библиотеке. Если бы даже кто из слуг и заметил её, он не удивился бы, что она несёт костюм и парик. Она спустилась в гардеробную, засунула за щеки два клочка ваты, надела костюм, парик, бороду с усами и корону из мишуры. А также меховые сапоги и вязаные перчатки полковника, которые, как вы все решили, он забыл снять. Затем вышла во двор, где её ждал ничего не подозревавший Винсент. Потом покружила у ёлки, вернулась в гардеробную и занялась алиби. Спустя пять минут она уже спрашивала у тебя, хорошо ли выступил Маульт, потому что ей было плохо видно из-за спин.

— Рори…, а где она?

— В своей спальне, дверь в которую охраняет констебль. А что?

— Она…, испугана?

— Когда я оставил её, она была в ярости. Даже попыталась ударить меня. Слава Богу, я был начеку, так что повторить номер с вазой ей не удалось.

Аллен посмотрел на жену.

— Знаю, любимая. Твоя способность жалеть соизмерима со шкалой Достоевского. — Он ласково обхватил её рукой за талию. — Ты прекрасна. Не говоря уж о том, что неприлично гениальна. Я так и не смог привыкнуть к тебе. За все эти годы. Странно, не правда ли?

— Она действовала преднамеренно?

— Нет. Это не было разбойным нападением. Скорее, импровизация. Токката. А сейчас она перешла к фуге.

— Но…, все шуточки…, скипидар, анонимки?

— Попытка восстановить Билл-Тосмена против слуг. Она предпочла бы капризную супружескую пару из Греции.

— Бедный Хилари.

— Да. Но она действительно не сахар. Впрочем, есть смягчающие обстоятельства. К ним, как ты знаешь, относят угрожающую опасность.

— Продолжай.

— Да, угрожающую опасность… Я не знаю, на какой стадии полковник Форестер почувствовал себя, согласно кодексу чести, обязанным вмешаться. Из документов, которые хранились в проклятом железном ящике, следует, что она была дочерью Маульта и немки, умершей родами, а также, что именно Маульт отважно спас жизнь полковнику, оставшись навеки обезображенным, каковое обстоятельство он мучительно переживал. У Маульта были средства, включающие неплохое наследство родителей, владевших табачной лавкой, его собственные сбережения — зарплату военного и слуги. Полковник всю жизнь чувствовал себя перед ним в неоплатном долгу. Вот так. А Маульт, как многие из его класса, был отъявленным снобом. Он захотел, чтобы его обожаемая дочка была воспитана “настоящей леди”. Чтобы об этом позаботился полковник. А самому ему хотелось наблюдать за этим процессом только издалека, совершенно анонимно, оставаясь гораздо ниже на социальной лестнице. Так оно и было до тех пор, пока время, как водится, не принесло горькие плоды. Хилари Билл-Тосмен встретил её в доме своих дяди с тётей и решил, что она вполне годится На роль хозяйки Холбедза, поскольку соответствует всем необходимым параметрам, включая заодно и его личные вкусы. Фамилия “Тоттенхейм”, например. Исключительно хороша, просто идеальна.

— Разве? Впрочем…, да. А почему Тоттенхейм?

— Я спрошу у полковника, — пообещал Аллен.

— Маульт, — начал полковник, — был страстным приверженцем Рыцарства с большой буквы. Потому он и выбрал такую фамилию.

— Нас это совершенно не волновало, — вставила миссис Форестер. — Фред пытался предложить Болтон или Вулфхемптон, однако Маульт никогда не слышал о них. Она стала Тоттенхейм.

— Что же вызвало кризис? — поинтересовался Аллен.

Полковник скорбно уставился в пространство.

— Расскажи, Клу.

— Помолвка. Фред…, мы оба чувствовали, что не можем позволить Хилари жениться, основываясь на фальшивых притязаниях. Она наговорила ему всякой чепухи…

— Подождите. Так она знала?…

— Нет, конечно, нет! — хором запротестовали супруги. — Она знала только, что она сирота без всяких родственников. — Такова была договорённость с Маультом, — продолжил полковник. — Она выросла с этим убеждением. Разумеется, когда она гостила у нас, он видел её.

— Глаз не сводил, — вставила миссис Форестер. — Водил в зоопарк…

— …на “Питера Пэна” и так далее, — подхватил полковник. — Боюсь, он позволял себе забываться и забил ей голову всякими сказками об аристократах-родителях и тому подобное.

Впрочем, вскоре выяснилось, что Крессида и сама вообразила о себе Бог знает что, а когда в полной мере проявилась склонность Хилари к военной аристократии, постаралась представить себя во всем блеске.

— Видите ли, — расстроенно сказал полковник, — Хилари придаёт огромное значение подобным вещам. И она, надо признать, не без причины, решила, что когда он узнает о её происхождении, то посмотрит на их знакомство более серьёзно. Я целиком и полностью виню себя, но когда она не отступила от своего плана, я велел ей выкинуть всю чушь из головы и, боюсь, зашёл ещё дальше.

• Предыдущая
• 50/51
• Следующая