Персиваль Кин - Марриет Фредерик - Страница 25
- Предыдущая
- 25/58
- Следующая
До самой полночи я не мог заснуть. Жар был нестерпимый. Я помню, что мне снилось убийство, и корабль, объятый пламенем; потом как будто кто-то звал меня по имени, и потом все стало тихо. Мне послышался шум воды; вода плеснула на меня, и я пробудился. Все было темно и тихо; я протянул руку и протянул ее в воду. Где я? Неужели за бортом? Я вскочил в испуге и увидел, что был на прежнем месте, но вода была выше моей постели.
Я тотчас понял, что судно шло ко дну, и стал кричать, но никто не отвечал мне. Встав на ноги, я очутился по горло в воде, и добравшись кое-как до трапа, вышел наверх.
Было совершенно темно, и я не мог никого ни видеть, ни слышать. Я стал звать людей, но никто не откликнулся. Тогда я убедился, что все уехали со шкуны, видя, что она тонет, и оставили меня тонуть вместе с нею. Здесь можно заметить, что матросы, увидя, что судно наполняется водою, в страхе выбежали наверх, сказав рулевому, что шкуна тонет и, притянув катер к борту, бросились в него, чтобы спасти свою жизнь; но они вспомнили обо мне, и урядник спускался в каюту, чтобы взять меня; но каюта была полна воды, и, не получив ответа, он думал, что я утонул, и возвратился наверх.
Катер отвалил, и меня предоставили моей судьбе. Однако я все еще не хотел этому верить и стал кричать громче и громче, но напрасно; тогда я понял, что все кончено. Мое положение было ужасно. Я стал молиться, готовясь умереть, но грустно было умирать пятнадцати лет.
Молитва успокоила меня, и я стал думать, нет ли каких-нибудь средств к спасению.
На палубе лежало множество досок, и если бы был день, то я мог, связав их вместе, сделать плот, который бы поддержал меня на воде. Я с беспокойством ожидал рассвета, опасаясь, чтобы судно вдруг не пошло ко дну. Ночью ветер засвежел, и волны с шумом разбивались о тонувшую шкуну.
Ожидая рассвета, я стал думать, каким образом это могло случиться? Мне пришло на мысль, что пираты прорубили дно судна, чтобы потопить его, и я не ошибался.
Наконец, стало рассветать, и я принялся за работу. Прежде всего я хотел узнать, сколько прибыло воды в шкуне с тех пор, как я вышел из каюты, и я спустился вниз, чтобы смерить ее. Я знал, как высока была вода, когда я пробирался через нее, и теперь, к моему удивлению и радости, нашел, что она не выше прежнего.
Я думал, что, быть может, я ошибаюсь, и чтобы точно удостовериться в истине, обозначил вышину воды па трапе и через несколько времени увидел, что она не возвышается.
Это заставило меня предполагать, что шкуна, будучи нагружена лесом, вероятно, не погрузится глубже, и я отложил на время свою работу.
Три часа я наблюдал и нашел, что вода не прибывает, но ветер свежел и, наполнив паруса, сильно накренил шкуну.
Я стал бояться, чтобы ее не перевернуло; рулем править было некому. Найдя на палубе топор, я влез на рею и отрезал паруса, которые упали на палубу. Эта работа продолжалась около часа, но без парусов шкуну перестало кренить.
Я, кстати, взял эту предосторожность; скоро ветер стал еще свежее и грозил превратиться в бурю. Я был чрезвычайно утомлен и сел на палубу.
Мне пришло на мысль, что доски, набросанные на палубу, только увеличивают тяжесть суда, и что их необходимо выбросить за борт; но прежде я хотел подкрепить себя пищею и нашел ее в изобилии в котле, где матросы готовили себе ужин накануне.
Потом я приступил к работе и в продолжение дня успел выбросить все доски за борт; тогда я взглянул на высоту воды у трапа и увидел, что шкуна поднялась на шесть дюймов. Это ободрило меня. Между тем ветер стих, и волнение сделалось меньше.
Я поужинал и, поручив себя воле Божией, прилег на палубу при закате солнца и крепко заснул, утомленный дневными работами.
Я проснулся около полуночи; звезды ярко блестели, и море чуть колыхалось.
Я стал думать о матушке, о тетушке Милли, о капитане Дельмаре и вспомнил о кожаном мешочке, висевшем у меня не шее. Он был на месте.
Мне пришло на мысль, что меня может спасти какой-нибудь корабль.
Я сказал самому себе: теперь я нахожусь в лучшем положении, чем был в лодке с Пегги Персон; но тогда я спасся, отчего же мне не спастись теперь?
Я ободрился, прилег и опять заснул.
Был уже день, когда я пробудился; я взял свою трубу и осматривая горизонт, заметил в нескольких милях судно шедшее прямо ко мне. Это обрадовало меня.
Ветерок стал свежеть. Судно подошло ближе, и я увидел легкую, красивую шкуну. Через два часа она подошла ближе, и я стал махать шляпою и кричать, сколько было силы.
Шкуна была полна людей и проходила близко; она была прекрасно вооружена и, несмотря на тихий ветер, быстро неслась по воде. Вдруг я подумал, что быть может это разбойничье судно, за которым гнался фрегат.
Оно хотело уже пройти мимо, но я снова закричал:
— На шкуне! Пришлите шлюпку!
Но когда я стал думать, что, быть может, это судно разбойничье, сердце сжалось в моей груди.
Шкуна легла в дрейф и спустила шлюпку, которая стала держать ко мне. Все гребцы на ней были негры.
Один из них сказал:
— Скачи сюда, белый мальчик; следующий скачок твой будет к акуле в рот.
Я спустился в шлюпку, и мы отвалили от борта. Я считал себя погибшим и какого сострадания мог я ожидать от пиратов, будучи морским офицером?
Когда шлюпка пристала к шкуне, мне приказали влезть на палубу; я повиновался, держа трубу в руке. Соскочив на шкафут, я очутился посреди толпы матросов, между которыми не было ни одного белого.
Двое из них грубо схватили меня и повели к негру, стоявшему поодаль. Такой зверской рожи я еще никогда не видел. Он был огромного роста и сложен, как Геркулес.
— Ну, мальчик, кто ты таков? — спросил он. — И как ты попал сюда?
Я рассказал в коротких словах.
— Так ты принадлежишь к фрегату, который гнался за ними третьего дня?
— Да, — отвечал я.
— Какой это фрегат?
— «Каллиопа».
— Он славно ходит.
— Да, он лучший ходок во флоте.
— Ну, больше мне ничего от тебя не нужно; теперь ты можешь идти.
— Куда идти? — спросил я.
— Куда идти? Конечно, в воду, — отвечал он с усмешкою.
Сердце замерло во мне, но я имел еще бодрость сказать:
— Очень благодарен; но если тебе все равно, то для меня лучше было бы остаться здесь.
Негры засмеялись моему ответу, и я немного ободрился; я видел, что одна только смелость может спасти меня.
Капитан смотрел на меня несколько минут и, наконец, сказал:
— В воду его!
— Благодарю за внимание, — сказал я, — но вот прекрасная зрительная труба, которую я оставляю тебе в наследство, и я подошел к нему и подал свою трубу.
О, как билось мое сердце, когда я это сделал.
Негр взял трубу и стал в нее смотреть.
— Хорошая труба, — сказал он, отнимая ее от глаз.
То была труба бедного Грина, который отдал мне ее за масонские знаки.
— Хорошо, белый мальчик, я принимаю твой подарок. Теперь прощай.
— Прощай; но исполни последнюю мою просьбу, — сказал я, чувствуя, что мой час пришел.
— Какую? — спросил негр.
— Вели привязать к ногам ядро, чтобы я прямо пошел ко дну.
— Так ты не просишь меня пощадить твою жизнь? — спросил негр.
— Вот первый белый, который об этом не просит! — сказал один из негров.
— Правда, — заметил другой.
— Да, первый, — прибавил третий.
О, как хотел я знать, что сказать в эту минуту! Замечания негров заставили меня думать, что лучше не просить пощады; а мне так дорога была жизнь. Наступила ужасная минута; мне казалось, что я прожил год в продолжение нескольких минут.
— Что ж ты не отвечаешь, мальчик? — спросил капитан негров.
— Зачем я стану просить пощады, когда уверен, что мне откажут? Если вы пощадите мне жизнь, я буду очень благодарен; уверяю вас, что я не имею особенного желания умереть.
— Я дал клятву никогда не щадить белого человека. В первый раз мне жаль, что не могу ее нарушить.
— Если это есть единственное препятствие, то я мальчик, а не человек, — отвечал я. — Держите меня, пока я вырасту.
- Предыдущая
- 25/58
- Следующая
