Иафет в поисках отца - Марриет Фредерик - Страница 8

• Предыдущая
• 8/80
• Следующая

Рыжий герой не мог устоять от нанесенного удара и отступил назад; но не страх был причиною его отступления. Он, вынув склянку с лекарством с надписью: «Сейчас же принять», бросил ее изо всей силы в Тимофея; стекло, разбившись, разрезало нос и щеку нашему храбрецу, а микстура, заливая раны несчастного, произвела в них невыразимую боль.

Тимофей, презирая нанесенную ему обиду, последовал примеру своего противника и, схвативши такую же склянку, даже еще большего размера, бросил в него с такой ловкостью и силой, что она разбилась между глаз рыжего Меркурия, и разлившаяся жидкость не позволяла ему ничего видеть; таково было начало достопамятного боя.

Любители приключений составили возле них кружок, но на таком почтительном расстоянии, что послания двух партий до них не долетали.

— Хорошо, рыжая голова! Браво, белый передник! — раздавалось отовсюду.

Коробки и разные жидкости встречались в воздухе, склянки разбивались и свистели, как стрелы, коробочки с пилюлями разрывались, как бомбы, и падали в виде картечи на землю… Толпа зрителей все более и более увеличивалась, но наконец стало уже недоставать зарядов, и Эбенезер Пледжид, услышав шум, а может быть, узнав запах своей собственности, прибежал на поле сражения, растолкал кружок, образовавшийся около двух соперников, и с поднятой палкой устремился на Тимофея. В эту минуту одна из собственных его склянок, брошенная рыжим его подчиненным, попала почтенному аптекарю прямо в разинутый рот и вышибла последние зубы; жидкость же, не находя препятствий, текла ему в горло. Получив внезапную порцию внутреннего эликсира, который сам приготовлял, он упал и был отнесен домой, где оставался несколько дней, не являясь в лавку продавать свои лекарства.

Читатели, вам, вероятно, известно единоборство рыцарей. Когда шлемы и щиты их потеряны, и шпаги изломаны, они вступают в брань на кинжалах. Точно то же случилось и с Тимофеем. Потеряв все свои воинские инструменты и не желая более драться на дальнем расстоянии, он с жаром напал на неприятеля и с первого раза опрокинул его. Потом, насев ему на грудь, выхватил последнюю оставшуюся склянку и ящик с пилюлями, у которого проломилось дно, высыпал в горло несчастного все сорок восемь пилюль и забил их в рот коробочкой, как пыжом. Наконец, победоносный Тимофей взял свою пустую корзину и при рукоплескании публики отправился домой. Побежденный же рыцарь старался высвободить из горла остатки картона, чтобы свободно вздохнуть, и потом был унесен домой.

Когда Кофагус увидел Тимофея, то сначала был не совершенно доволен потерей такого множества лекарств, но когда услышал конец истории, то так обрадовался победе над Пледжидом и его посыльным, что дал Тимофею полкроны. Пледжид был совсем не в духе от происшедшего дела и хотел было завести тяжбу, о которой более толковали соседи, нежели он сам.

Во время моего пребывания у Кофагуса ничего примечательного не случилось, исключая описанное происшествие, которое увеличило еще более неприязнь двух домов. Я пробыл у него с лишком три года и стал наконец ненавидеть мое заключение, тем более, что всегдашняя моя мысль: «Кто мой отец?» тревожила меня и во сне и наяву, и если бы я имел средства, то, наверно бы, оставил мои занятия, чтобы только искать отца.

К сожалению, я истратил большую часть полученных мною от мисс Джуд денег, а остальная сумма была слишком мала для того, чтобы предпринять что-нибудь решительное, потому-то я и был в беспрерывной меланхолии; сделался равнодушен к моим занятиям, от чего и наружность моя переменилась; к счастью, один случай избавил меня от этого состояния и доставил мне свободу в действиях.

Был торговый день. Толпы народа проходили мимо нашей лавки, суетясь, как обыкновенно. Но вдруг на улице послышался шум, крик, гам. Одни куда-то бежали, другие, выпучив глаза и разинув рты, стояли, будто окаменелые. Мы с Тимофеем полюбопытствовали посмотреть, и что же видим: разъяренный бык, крутя головой и хвостом, лягаясь, прочищает себе дорогу. Кофагус, стоя у окна, самодовольно рассчитывал предстоящие выгоды, но, не довольствуясь заочной сметой, выбежал на улицу поглядеть, далеко ли ушел благодетельный бык. Нужно заметить, что если люди чувствуют опасность, то всегда почти стараются избежать ее, в Англии же, напротив, сами бегут к ней, чтобы только удовлетворить свое любопытство.

Кофагус, зная хорошо эту черту англичан и видя, что народ бежит, предполагал, что бык еще далеко, и стал делать свои замечания, говоря:

— Не могу сказать… страх… гм… Пледжид близко отсюда… гм… выгоды все ему достанутся… раны, контузии… и так далее.

Но вдруг бык напал на Кофагуса и прежде, нежели аптекарь наш мог убежать, бык подхватил его на рога и швырнул в окно. Мы с Тимофеем перетащили его кое-как через конторку, но недовольный разлукой с Кофагусом бык преследовал его даже в лавке, где и нас порядком попугал. К нашему ужасу, он раза два или три пытался перескочить конторку, но ему не удалось, потому что с противоположной стороны напали на него мясники и собаки, которые дергали его за хвост, заставляя повернуться назад. Бык, фыркая с досады, бросился за ними в дверь и, выбегая, опрокинул лучшие наши весы. Когда шум немного утих, мы решились с Тимофеем поднять головы и украдкой выглядывали из-за конторки, но, заметя, что все спокойно, обратились к Кофагусу, который лежал в обмороке, весь залитый кровью.

Мы снесли его в заднюю комнату и положили на диван. Потом Тимофей побежал за лекарем, а я между тем пустил ему кровь. Вскоре Тимофей возвратился с Эбенезером Пледжидом. Мы раздели Кофагуса и стали его осматривать.

— Скверно… вывихнута плечевая кость, контузия в ноге… надобно бояться внутреннего повреждения, что я предугадываю… Да, жаль душевно моего товарища.

Но Пледжид, казалось, вовсе не был огорчен ушибом Кофагуса и продолжал исполнять свою обязанность с превеселой физиономией.

Между тем, осмотрев и завязав вывихнутые части Кофагуса, мы с Тимофеем снесли его в постель, где он через час очнулся, а Пледжид, пожав руку мне и моему хозяину, отправился домой, поздравляя последнего с чудесным его избавлением.

— Худо… гм… Иафет, худо, — говорил больной.

— Очень худо и могло быть еще хуже.

— Хуже… гм… нет, невозможно!.. Плут Пледжид!.. Он убьет меня, если сможет… вероятно, я скоро избавлюсь от него… и так далее.

— Вам он более не нужен. Теперь ваше плечо выправлено, и я могу ходить за вами.

— Совершенно справедливо, Иафет. Но как от него отделаться… придет проклятый плут… гм… я видел: глаза его блистали, он улыбался… и так далее.

В самом деле, в вечеру Пледжид опять пришел, что очень не понравилось моему хозяину; но старый друг наш продолжал свои визиты по два раза в сутки, и я наконец заметил, что Кофагус не только не противился его посещениям, а напротив, ждал их с нетерпением. Причина этого скоро открылась. Кофагус любил лечить раны других, но терпеть не мог свои, которые получил от быка; притом, накопив достаточное состояние, он хотел оставить лавку, не желая более продолжать опасных занятий. На третий день после этого ужасного приключения он намекнул о своем намерении Пледжиду, который, очень хорошо зная выгоды места, старался поддерживать его мнение в свою пользу. И так как собственные выгоды превращают не только дружбу в ненависть, но даже и ненависть в дружбу, то и все неприязни между Кофагусом и Пледжидом были забыты менее нежели в десять минут, и они уже говорили друг другу: «Дорогой Пледжид»… гм… и так далее, «милый Кофагус».

В три недели все было уже между ними кончено. Лавка и вся принадлежность ее — склянки, лекарства и инструменты — сделались собственностью нашего врага.

Но хотя хозяева, казалось, и совершенно уже поладили, однако отношения их подчиненных не переменились. Мы все еще почитали себя врагами, и более, нежели когда-нибудь; так как мы с Тимофеем не могли быть причислены к принадлежностям лавки, то Кофагус и не включал нас в договор. Но зато делал со своей стороны все, что мог. Он рекомендовал нас Пледжиду, который, помня мои остроты на его счет и битву Тимофея, поспешил скорее согласиться на условия Кофагуса, и очень учтиво сказал нам, что мы ему совершенно не нужны. Когда настал день сдачи лавки, Кофагус обещал найти мне другое место при первом удобном случае, а между тем подарил мне двадцать гиней в знак того, что он умел ценить мое поведение. Сумма эта побудила меня привести в исполнение давнишние планы мои, и я, поблагодарив Кофагуса за предложение, сказал ему, что имею другие намерения, и вместе с тем просил сказать место будущего его жительства; но он, сам не зная, где будет жить, обещал оставить мне свой адрес в воспитательном доме. После чего, пожав мне дружески руку, позвал Тимофея, которому дал пять гиней, и, пожелав нам счастья, простился с нами.

• Предыдущая
• 8/80
• Следующая