Метакод - Кедров Константин Александрович "brenko" - Страница 23
- Предыдущая
- 23/76
- Следующая
Понадобилось, конечно время, чтобы «угль» в груди пушкинского пророка разгорелся настолько, что стал «сильней и ярче всей вселенной»:
Не тем, господь, могуч, непостижим
Ты пред моим мятущимся сознаньем,
Что в звездный день твой светлый серафим
Громадный шар зажег над мирозданьем,
И мертвецу с пылающим лицом
Ты повелел блюсти твои законы,
Все пробуждать живительным лучом,
Храня свой пыл столетий миллионы.
Нет, ты могуч и мне непостижим
Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,
Ношу в груди, как оный серафим,
Огонь сильней и ярче всей вселенной.
(А. Фет)
Но Фету принадлежит и другое стихотворение, кото¬рое привело в смятение Льва Толстого.
Проснулся я. Да, крыша гроба.— Руки
С усилием я простираю и зову
На помощь. Да, я помню эти муки
Предсмертные.— Да, это наяву! —
И без усилий, словно паутину,
Сотлевшую раздвинул домовину...
Ни зимних птиц, ни мошек на снегу.
Все понял я: земля давно остыла
И вымерла. Кому же берегу
В груди дыханье? Для кого могила
Меня вернула? И мое сознанье
С чем связано? И в чем его призванье?
Куда идти, где некого обнять,
Там, где в пространстве затерялось время?
Вернись же, смерть, поторопись принять
Последней жизни роковое бремя.
А ты, застывший труп земли, лети,
Неся мой труп по вечному пути!
Отвечая Фету, Лев Толстой писал: «Вопрос духовный поставлен прекрасно. И я отвечаю на него иначе, чем вы. Я бы не захотел обратно в могилу. Для меня и с уничтожением всякой жизни, кроме меня, все еще не кончено... Для меня остаются отношения к богу, к той силе, которая меня произвела, меня тянула к себе и меня уничтожит или видоизменит».
В 60-х годах XX века спор о бессмертии человека внезапно вспыхнул на страницах газет. Разговор начал поэт Илья Сельвинский. В последние годы жизни он написал цикл стихов, где утверждал, что с точки зрения вероят¬ности во вселенной вполне может повториться то же самое сочетание элементарных частиц, а значит, каждый из нас может появиться в мироздании снова.
А я поет. Я верую в бессмертье,
Оно не в монументах, не в статьях,
Что мне до них, когда не бьется сердце
И фосфор загорается в костях?..
Мы с вами — очертанья электронов,
Которые взлетают каждый миг.
А новые, все струны наши тронув,
Воссоздают мгновенно нас самих...
Так, значит, я, и ты, и все другие —
Лишь электронный принцип, дорогие,—
Он распадется в нас — и мы умрем,
Он где-нибудь когда-нибудь сойдется,
И «я» опять задышит, засмеется
В беспамятном сознании моем.
Сельвинского стали упрекать в мистике, в уступках идеализму. Отвечая своим критикам, поэт привел такие аргументы в защиту своего образа бессмертия.
Вера в бесследное исчезновение человека в мирозда¬нии возникла сравнительно недавно под влиянием ньюто¬новской картины мира. Время показало, что мы живем не во вселенной Ньютона, а во вселенной Эйнштейна. Между тем все наши представления об отношении человека и вселенной формировались в школьные годы именно по ньюто¬новским нормам. Не пора ли пересмотреть их и на духов¬ном уровне?
В русской литературе человек — существо космическое, неразрывно слитое со всем мирозданием.
Как мир меняется!
И как я сам меняюсь!
Лишь именем одним я только называюсь...
Мысль некогда была простым цветком,
Поэма шествовала медленным быком;
А то, что было мною, то, быть может,
Опять растет и мир растений множит.
Автор этих строк Николай Заболоцкий вел переписку с К. Э. Циолковским, внимательно следил за развитием научной мысли и пришел к тому же выводу, что и поэт Илья Сельвинский: человек бессмертен, ибо он неотделим от создавшей его вселенной.
Есть еще одна форма бессмертия, о которой не знали раньше, неразрушимость наследственной информации о человеке — генетическое бессмертие.
Мой предок пещерный!
Ты — я,
Я факт твоего бытия.
Мы признаки сходства несем
В иероглифах хромосом,
Где запрограммировал ты
Бесчисленных внуков черты...
И пусть, когда няням вручат
Моих пра-пра-пра-правнучат,—
Я буду, как соль, растворим
В бегущих из разных сторон
В мальчишках и девочках всех
И вкраплен в их игры и смех...
И дней твоей жизни не счесть,
Пока человечество есть!
(С. Кирсанов)
Генетический код действительно един у всего живого: у птиц, у животных, у человека. Расшифрован он недавно, а вот стихотворение Н. Заболоц¬кого «Метаморфозы» написано задолго до его открытия:
«И то, что было мною, то, быть может, сейчас растет и мир растений множит». Теперь это не только поэтическая ме¬тафора, но и научная аксиома.
Вспомним теперь строки Тютчева:
- Предыдущая
- 23/76
- Следующая