Жизнь и приключения Робинзона Крузо [В переработке М. Толмачевой, 1923 г.] - Дефо Даниэль - Страница 27

• Предыдущая
• 27/34
• Следующая

Не прошло и получаса, как он прибежал назад. Как полоумный, не помня себя, он птицей перелетел ограду и, прежде чем Робинзон успел спросить, в чем дело, задыхаясь, закричал:

— Друг! Друг! Беда! Нехорошо!

— В чем дело? Что случилось? — спрашивал тот в тревоге.

— Там, на берегу лодки — одна, две, три… одна, две, три!

Потом оказалось, что их действительно три, а не шесть, как можно было бы подумать сначала.

— Ну, что за беда, Пятница? Не бойся, друг! — сказал Робинзон, стараясь его ободрить.

Бедняга был страшно напуган, вероятно, ему показалось, что дикари явились за ним, разыщут его и съедят. Он так дрожал, что Робинзон не знал, что с ним делать. Начал с того, что дал ему глоточек рому, которого еще хранилось немного на случай болезни, а потом стал доказывать, что ничего особенно страшного не случилось.

— Ведь мы же постоим за себя! — говорил он. — Смотри, сколько у нас ружей! Ведь ты хорошо стреляешь теперь!

— Да, только их много! — возразил Пятница, уже гораздо спокойнее.

— Не беда! Одних мы убьем, а другие сами разбегутся от страха. Я обещаю тебе храбро защищать тебя, но и ты обещай мне не трусить и во всем слушаться меня.

Он ответил просто.

— Я умру, если ты велишь. Скажи, что делать.

Они собрали все огнестрельное оружие, бывшее всегда в полном порядке, и зарядили его. Кроме того, Робинзон прицепил острую саблю, а Пятница, как всегда, свой любимый топор.

Приготовившись таким образом к бою, Робинзон взял подзорную трубу и влез на гору. На берегу моря он увидел дикарей, их было двадцать один человек, да, кроме того, на песке лежало двое связанных людей, очевидно, военнопленных, обреченных на съедение. Не было никакого сомнения в том, что предстоит обычный кровавый пир. С негодованием убедился Робинзон, что дикари высадились на этот раз значительно ближе к его жилищу и бухточке, где хранилась лодка. Надо было пытаться спасти несчастных жертв во что бы то ни стало и помешать их торжеству.

Живо спустившись с горы, он объявил Пятнице свое решение и еще раз спросил, готов ли он помогать ему. Тот теперь совершенно оправился от испуга и с бодрым видом повторил, что готов умереть за него.

Тогда Робинзон поделил приготовленное оружие, а они тронулись в путь.

Пятнице он дал один из пистолетов, который тот заткнул за пояс, и три ружья, а сам взял все остальное. На всякий случай сунул в карман бутылочку рому, а Пятнице на спину повесил мешок с порохом и пулями. Оба захватили еще по хорошему ломтю хлеба. Он строго приказал следовать за собой молча и стрелять лишь тогда, когда он прикажет.

Пришлось сделать довольно большой крюк, чтоб обойти бухту и подойти к неприятелю со стороны леса, потому что только оттуда можно было это сделать незаметно. С всевозможными предосторожностями и полным молчанием подвигались они по лесу. Наконец, когда только несколько рядов деревьев отделяло их от открытого берега, где находились дикари, Робинзон подозвал Пятницу, указал на толстое дерево почти на выходе из леса, велел пробраться туда и посмотреть, что делают дикари. Не раз приходилось Робинзону видеть, с какой ловкостью пробирается Пятница по лесу, скользя беззвучно, как змея, и потому и дал ему это поручение. Он скоро воротился и сообщил, что все отлично видел, что дикари сидят вокруг костра и едят мясо одного из привезенных ими пленников, другой лежит тут же, связанный, на песке.

— Должно быть, сейчас его есть будут! — прибавил Пятница совершенно спокойно.

«Пора действовать!» — подумал Робинзон, но каково было его отчаянье, когда Пятница сказал еще, что узнал в пленнике одного из белых, поселившихся с его племенем. В волнении выхватил Робинзон бывшую с ним подзорную трубу; сомнения быть не могло: продвинувшись немного, он ясно увидел связанного, белого человека. Руки и ноги его были стянуты гибкими прутьями или чем-то подобным. На нем была европейская одежда.

Еще ближе подошли они к дикарям. Приблизительно на расстоянии половины ружейного выстрела до них, росло еще одно толстое, развесистое дерево, до которого, соблюдая осторожность, можно было пробраться через кустарник.

Сдерживая свое нетерпение и пламенный гнев, Робинзон тихонько пробрался к дереву и оттуда увидел все, как на ладони.

У костра, сбившись в плотную кучку, сидело девятнадцать дикарей, в нескольких саженях от них стояли двое остальных, нагнувшись над европейцем и развязывая ему ноги. Еще минута, и они зарежут его, как барана. Медлить было нельзя. Робинзон повернулся к Пятнице.

— Будь готов! — шепнул он ему, тот кивнул головой.

— Теперь смотри на меня и делай все, что я!

Робинзон взял одно из ружей и прицелился. Пятница то же.

— Ты готов? Стреляй!

Два выстрела прогремели одновременно.

Пятница оказался удачливее, чем Робинзон: его выстрел убил двоих да ранил столько же. Робинзону же удалось только убить одного и ранить двоих. Неописуемый переполох произошел на берегу. Все уцелевшие вскочили на ноги и заметались из стороны в сторону, не зная, куда бежать. Они видели, что им грозит смерть, но не понимали, откуда она. Не давая дикарям опомниться, Робинзон схватил другое ружье, то же сделали Пятница.

Рис. 17. Робинзон и Пятница выручают жертвы дикарей.

Снова грянули два выстрела. Они были заряжены крупной дробью и, хоть не убили ни одного, но ранили многих. Обливаясь кровью, с дикими воплями катались они по песку, как безумные.

Взяв последнее заряженное ружье и крикнув Пятнице: «За мной!» Робинзон выбежал на берег.

Заметив, что дикари увидели его, с громким криком, который немедленно повторил и Пятница, бросился Робинзон к пленнику. Оба палача давно уж бросили свою жертву. В страшном испуге они стремглав бросились к морю, столкнули лодку в воду, вскочили в нее и стали отчаливать.

В ту же лодку успели вскочить еще три дикаря. Робинзон указал на них Пятнице. Тот мигом понял, что от него ждали, побежал в том направлении и выстрелил вслед. Все пятеро немедленно повалились в кучу на дно лодки, но двое сейчас же поднялись, очевидно, они упали просто от страха.

Покуда Пятница расправлялся с беглецами, Робинзон ножом быстро разрезал, путы, стягивавшие ноги и руки пленника. Он помог ему приподняться и спросил, кто он такой.

— Христианин! — ответил тот по-латыни.

От слабости он едва шевелил языком. Робинзон поднес к его губам бутылочку с ромом и достал из кармана кусок хлеба. Подкрепившись немного, пленник указал на себя и по-латыни же сказал, что он испанец. Но разговаривать было еще рано.

Робинзон сунул ему саблю в руки и знаком предложил защищаться от врагов. Почувствовав в руках оружие, тот словно переродился. Откуда взялись у него силы! Он бурей налетел на дикарей, поражая их направо и налево. Впрочем, это было и не трудно: они были ошеломлены до такой степени, что и не думали защищаться.

Робинзон держал последнее заряженное ружье наготове, приберегая последний выстрел на случай крайней нужды. Вспомнив, что разряженные ружья остались в кустах, он послал за ними Пятницу и, получив их, отдал ему свое ружье и принялся заряжать другие.

Пока они занялись этим, у испанца завязался отчаянный бой с одним из уцелевших дикарей. Тому удалось повалить белого, и он изо всех сил вырывал у него саблю. Несмотря на слабость, испанец бился отчаянно, но дикарь, видимо, был сильнее. Последний выстрел из третьего ружья решил дело, и дикарь упал мертвым.

Между тем, Пятница продолжал свое дело, скоро врагов больше не оставалось, только трое, спасшиеся на лодке, гребли изо всех сил, да еще один, по-видимому, раненый, все же бросился вплавь и догнал их. Пятница выстрелил вслед, но не попал. Тогда он стал убеждать Робинзона в необходимости пуститься в погоню. Тот и сам склонялся к тому же, потому что боялся, что, когда дикари вернутся домой и расскажут единоплеменникам о всем происшедшем, то те нагрянут несметным количеством, может быть, в числе двухсот-трехсот лодок, и тогда им несдобровать. В виду этих соображений, Робинзон уступил Пятнице, и оба побежали к покинутым лодкам. Каково же было их изумление, когда, вскочив в одну из них, они увидели лежащего на дне человека. Это был индеец, старик. Он лежал, связанный по рукам и ногам, как испанец. Очевидно, это тоже была жертва, обреченная на съедение. Скрученный так крепко, что не мог пошевелиться, он, видимо, был едва жив от страха.

• Предыдущая
• 27/34
• Следующая