Соль земли - Марков Георгий Мокеевич - Страница 51

• Предыдущая
• 51/144
• Следующая

– Соня, вы благородный, хороший человек. Спасибо вам! Вы настоящий друг. Ещё раз спасибо вам!..

Софья крикнула в трубку что-то радостное, но внятно ответить ничего не смогла. Марина подождала несколько секунд и положила трубку.

– Что же делать дальше? – вслух произнесла Марина и с усмешкой подумала: "А дальше надо снять шляпу и пальто". Она подошла к вешалке, стоявшей в углу её кабинета, и не спеша, чтобы не рассыпались волосы, стала снимать шляпу.

"Не думаешь ли ты и теперь откладывать своё посещение директора на следующий день? Может быть, тебе всё ещё что-нибудь не ясно?" – спросила она себя мысленно, подошла к телефону и попросила телефонистку соединить с секретарём директора.

– Наталья Константиновна, добрый день!.. Скажите, пожалуйста, Илья Петрович у себя? – спросила Марина.

Наталья Константиновна, пожилая добродушная женщина, любила Марину, как и все служащие института, за её мягкосердечие и внимание к рядовым работникам и охотно сообщила, что директор у себя уже около часу, что недавно к нему в кабинет прошёл профессор Захар Николаевич Великанов и что оба они в чудесном настроении, так как, дважды побывав с бумагами в кабинете, она видела их смеющимися и необыкновенно весёлыми. "Ах, хорошо бы захватить их вместе! Можно сразу поговорить и о Григории и решить вопрос с поездкой в экспедицию", – подумала Марина.

Недавно было решено взамен отдельных экспедиций послать в Улуюлье одну комплексную, и Марина считала своим долгом принять в ней участие.

– Вы не могли бы узнать, Наталья Константиновна, можно мне сейчас зайти к Водомерову? Мне очень нужно повидать и его и Захара Николаевича, – сказала Марина.

Секретарь с готовностью согласилась сходить к директору и передать ему просьбу Марины. Марина ждала её возвращения, не кладя трубки.

– Приходите, Марина Матвеевна. Они ждут вас, – послышался голос секретаря.

Спускаясь по широкой лестнице, Марина думала, как ей лучше начать разговор с руководителями института. "Противно начинать с Григория, – размышляла она. – Сперва поговорю об экспедиции, а уж потом об остальном".

Марина довольно часто бывала и у директора и у профессора Великанова, и посещение их кабинетов было для неё делом обычным. Но сейчас она волновалась. Желая успокоиться и собрать мысли, которые вдруг стали расплываться, она шла по гранитным ступеням осторожно, не торопясь, и, глядя на неё со стороны, можно было подумать, что она идёт так потому, что боится поскользнуться и упасть.

Кабинет директора института представлял собой продолговатую комнату, но без того обилия света и солнца, которое было на четвёртом этаже. Света и солнца было мало здесь не из-за недостатка окон, а потому, что все они наполовину были закрыты двойными портьерами из белого шёлкового полотна и тёмно-шоколадной узорчатой тяжёлой ткани. Марину всегда раздражало, когда люди неразумно ограничивали доступ воздуха и света. Однажды она посоветовала директору раздвигать портьеры до конца карнизов, но Водомеров сказал, что у него часто болит голова и яркий свет ему мешает. Тут же он добавил, что любит электрический свет под абажуром, который успокаивает его и сосредоточивает внимание. С тех пор Марина, бывая в этом кабинете, всякий раз с трудом удерживалась от желания подойти к окнам и раздвинуть портьеры.

Центральное место в кабинете директора занимал письменный стол. Он был раза в два длиннее и шире тех столов, которые обычно стоят в кабинетах управляющих, директоров, начальников, заведующих. Кроме бумаг и книг, на столе на специальных металлических подставках лежали кусок торфа в целлофане и кусок соснового дерева. Под стеклом в аккуратном ящичке, разделённом на квадраты, хранились образцы семян льна, ржи, пшеницы. Рядом с письменным прибором стояла модель смолоперегонной установки. Практически всё это директору было не нужно, предметы лишь загромождали стол, но ни предшественники Водомерова, ни он сам не трогали их, очевидно потому, что они напоминали о назначении учреждения, расположенного в этих стенах.

Второй стол, длинный, на точёных ножках, стоял ближе к стене. Он был накрыт зелёным сукном. На нём стояли два кувшина с водой и три пепельницы. За этим столом проходили заседания.

В углу поблёскивал никелированными ручками сейф. По размерам комнаты вещей, находившихся в ней, было мало, и от этого кабинет напоминал скорее зал или аудиторию.

Водомеров и Великанов поднялись навстречу Марине. По лёгкому смущению на их лицах она поняла, что они говорили о ней. "Неужели Соня рассказала обо всём отцу?" – промелькнуло в голове Марины.

Директор института Водомеров, пристукнув каблуками сапог, наклонил крупную седую голову и крепко пожал Марине руку.

– Ну, вот хорошо, что вы сами пришли, – проговорил он чуть хрипловатым голосом.

Водомеров, как обычно, был одет в китель и брюки галифе защитного цвета. Он ходил в полувоенном костюме и зимой и летом, и никто в институте не видел его одетым иначе. Водомеров любил всё военное: вместо пальто он носил шинель, не признавал шляп и кепок и ходил в фуражке. Он всегда был тщательно выбрит, туго затянут широким офицерским ремнём, и если встречал кого-либо из знакомых на улице, то приветствовал непременно по-военному – прикладывая руку к козырьку. "Вы придёте ко мне в двадцать ноль-ноль" или "Заседание состоится в семнадцать тридцать", – любил говорить он, подражая военным. Когда к нему обращались с той или иной просьбой и он изъявлял желание удовлетворить её, то говорил: "Хорошо, я дам команду". Люди, общавшиеся с Водомеровым, были убеждены, что в прошлом он был человеком военным и к тому же в больших чинах. На самом деле Водомеров никогда в армии не служил. В молодости его не призвали потому, что он учился в планово-экономическом вузе, а потом находился на таких должностях, которые "бронировались". Вероятно, Водомеров был человеком, как говорят, с "военной косточкой". Ему, например, казалось, что, если бы пошире внедрить в работу учреждений и предприятий воинские порядки, дело двигалось бы лучше и чётче, а его самого меньше бы критиковали за упущения и недостатки.

После того как Марина поздоровалась с Водомеровым, она направилась к Захару Николаевичу, который стремительной, лёгкой походкой худощавого человека, не обременённого лишним весом, торопился к ней навстречу. Великанову было уже за шестьдесят; сухое, костистое лицо его и длинная шея были в морщинах, рыжеватые баки, победоносно торчавшие на щеках, подёрнулись сединой, но в его сухощавой фигуре, в светло-коричневом костюме, в поблёскивавшем пенсне было что-то молодое и задорное.

Не доходя до Марины двух-трёх шагов, профессор Великанов остановился, склонился в поклоне и протянул руку. Всё это он проделал изящно, и в каждом его движении чувствовалось, что хотя он и полон уважения к Марине, но при всём этом он, профессор, тут всему делу голова и ей, пока лишь кандидату наук, об этом забывать не следует.

– Как здоровье, как самочувствие, Марина Матвеевна? – щуря под стёклами пенсне свои чуть выпуклые глаза, осведомился Великанов таким тоном, в котором должностное внимание к младшему по чину и просто человеческий интерес были в равных дозах.

– Прошу, Марина Матвеевна, присаживаться, – в свою очередь, произнёс Водомеров.

– Благодарю вас, Захар Николаевич, благодарю, Илья Петрович, – проходя к огромному директорскому столу, сказала Марина, испытывая неловкость от преувеличенного внимания к себе со стороны руководителей института. "Эх, Соня, Соня, зачем же она поспешила рассказать обо всём отцу?" – с сожалением подумала Марина. Стараясь опередить и директора и профессора и взять инициативу разговора в свои руки, чтобы они не стали сразу задавать вопросы о происшедшем, Марина заговорила первой:

– Я пришла, Илья Петрович, к вам и к Захару Николаевичу по неотложному делу: сроки для посылки комплексной экспедиции в Улуюлье истекают, а её научный руководитель всё ещё не назначен.

• Предыдущая
• 51/144
• Следующая