Недобрый час - Маркес Габриэль Гарсиа - Страница 28

• Предыдущая
• 28/35
• Следующая

– Просыпайтесь – сказал судья Аркадио, – и пойдемте съедим что-нибудь.

Однако алькальд голода не чувствовал и хотел поспать еще часок и принять ванну, тогда как судья Аркадио, выбритый, свежий, уже возвращался домой обедать. Проходя мимо дома алькальда и видя, что дверь открыта, он зашел попросить для себя пропуск, чтобы иметь возможность ходить по улицам после наступления комендантского часа.

Алькальд сразу сказал:

– Нет. – И наставительно добавил: – Вам приличней спать у себя дома.

Судья Аркадио закурил сигарету и, остановив взгляд на пламени спички, не зная, что сказать в ответ, стал ждать, чтобы обида улеглась.

– Не обижайтесь, – продолжал алькальд. – Честное слово, я был бы рад

– Кто в этом сомневается? – сказал, не скрывая иронии, судья. И добавил: – Только этого мне не хватало – нового папаши в тридцать пять лет.

Он отвернулся и стал разглядывать готовое пролиться дождем небо. Алькальд упорно молчал. Потом резко

окликнул:

– Судья!

Судья Аркадио повернулся к нему, и их взгляды встретились.

– Я вам не дам пропуска. Понятно?

Судья прикусил сигарету и хотел было что-то сказать, но промолчал.

Алькальд слушал, как он медленно спускается по лестнице, и вдруг крикнул:

– Судья!

Ответа не последовало.

– Мы остаемся друзьями! – крикнул алькальд.

Он не получил ответа и на этот раз.

Алькальд стоял, перегнувшись через перила, и ждал ответа судьи Аркадио, пока не закрылась наружная дверь; и он не остался опять наедине со своими воспоминаниями. Уже не пытаясь заснуть, он мучился от бессонницы. Он застрял, увяз в этом городке, и теперь, спустя много лет после того, как он взял его судьбы в свои руки, городок этот по-прежнему оставался далеким и непостижимым. В то утро, когда со старым, обвязанным веревками картонным чемоданом и приказом подчинить себе городок любой ценой он сошел, воровато озираясь, на берег, ужас испытывал он сам. Единственной его надеждой было письмо к неведомому стороннику правительства, который, как его предупредили, будет сидеть на другой день в трусах у дверей крупорушки. Благодаря его советам и беспощадности трех наемных убийц, прибывших в городок тем же баркасом, цель была достигнута. Сегодня, однако, хотя он и не замечал невидимой паутины, которой его оплело время, достаточно было бы одного мгновенного озарения – и он бы задумался над тем, кто же кого на самом деле себе подчинил.

Возле двери балкона, по которому хлестал дождь, он продремал с открытыми глазами до начала пятого. Потом встал, умылся, надел военную форму и спустился в гостиницу поесть. Совершил обычную проверку полицейского участка, а потом оказалось вдруг, что он стоит на каком-то углу, засунув руки в карманы, и не знает, чем бы еще заняться.

Уже вечерело, когда он, по-прежнему держа руки в карманах, вошел в бильярдную. Хозяин приветствовал то из глубины пустого заведения, но алькальд не удостоил его ответом.

– Бутылку минеральной, – сказал он.

В холодильнике загремели передвигаемые бутылки.

– На днях, – пошутил хозяин бильярдной, – холодильник придется оперировать, и тогда станет видно, что в печени у него полно пузырьков.

Алькальд посмотрел на стакан, сделал глоток, рыгнул, так и остался сидеть, облокотившись на стойку, не отрывая глаз от стакана, и рыгнул снова. На площади не видно было ни души.

– Почему так? – спросил алькальд.

– Сегодня воскресенье, – напомнил хозяин.

– А!

Он положил на стойку монету и, не попрощавшись, вышел. На углу площади кто-то, шедший такой походкой, словно волочил за собой огромный хвост, пробормотал что-то непонятное, и только чуть позже алькальд начал осмысливать сказанное. Охваченный смутным беспокойством, он снова зашагал к полицейскому участку, в несколько прыжков поднялся по лестнице и вошел внутрь, не обращая внимания на толпящийся в дверях народ.

Навстречу ему шагнул полицейский. Он протянул алькальду бумажный лист, и тому достаточно было беглого взгляда, чтобы понять, о чем идет речь.

– Разбрасывал на петушиной арене, – сказал полицейский.

Алькальд бросился в глубь коридора, открыл дверь первой камеры и, держась за щеколду, стал вглядываться в полумрак. Наконец он разглядел там юношу лет двадцати, в шапочке бейсболиста и в очках с толстыми стеклами. Лицо его, угрюмое, с заостренными чертами, было в крапинах оспы.

– Как тебя зовут?

– Пепе.

– Дальше как?

– Пепе Амадор.

Алькальд смотрел на него, словно пытаясь что-то вспомнить. Юноша сидел на бетонном возвышении, заменявшем заключенным кровать. Не обнаруживая никакого беспокойства, он снял очки, протер их краем рубашки и, щурясь, посмотрел на алькальда.

– Где я тебя видел? – спросил алькальд.

– Здесь, – ответил Пене Амадор.

Алькальд по-прежнему стоял, не переступая порога камеры. Потом, все так же задумчиво глядя на арестованного, начал не спеша закрывать дверь.

– Ну что же, Пепе, – сказал он, – по-моему, ты допрыгался.

Заперев дверь, он опустил ключ в карман, вошел в служебное помещение и там перечитал листовку несколько раз.

Сидя у открытой двери балкона, он убивал ладонью москитов, а на безлюдных улицах в это время загорались фонари. Он знал эту тишину сумерек: когда-то, в такой же самый вечер, он впервые испытал во всей полноте ощущение власти.

– Значит, снова, – сказал он вслух.

Снова. Как и прежде, они были отпечатаны на стеклографе на обеих сторонах листа, и их можно было бы узнать где и когда угодно по неуловимому налету тревоги, оставляемому подпольем.

Он долго раздумывал в темноте, складывая и разгибая бумажный лист, прежде чем принять решение. Наконец он сунул листовку в карман, и там его пальцы наткнулись на ключи от камеры.

– Ровира! – позвал он.

Его самый доверенный полицейский вынырнул из темноты. Алькальд протянул ему ключи.

– Займись этим парнем, – сказал он. – Постарайся уговорить его назвать тех, кто доставляет к нам пропагандистские листовки. Не удастся добром – добивайся по-другому.

Полицейский напомнил, что вечером он дежурит.

– Позабудь об этом, – сказал алькальд. – До нового приказа не занимайся больше ничем. И вот что, – добавил он так, словно его осенила вдруг блестящая мысль, – отправь-ка этих, во дворе, по домам. Сегодня ночью патрулей не будет.

Он вызвал в бронированную канцелярию трех полицейских, по его приказу сидевших все это время без дела в участке, и велел им надеть форменную одежду, хранившуюся у него в шкафу под замком. Пока они переодевались, он сгреб со стола холостые патроны, которые давал патрульным в предшествующие вечера, и достал из сейфа горсть боевых.

– Сегодня ночью патрулировать будете вы, – сказал он, проверяя винтовки, чтобы дать полицейским самые лучшие. – Не делайте ничего, но пусть люди знают, что вы на улице.

Раздав патроны, он предупредил:

– Но смотрите – первого, кто выстрелит, поставлю к стенке.

Алькальд подождал ответа. Его не последовало.

– Понятно?

Все трое – два ничем не примечательных метиса и гигантского роста блондин с прозрачными голубыми глазами – выслушали последние слова алькальда, укладывая патроны в патронташи. Они вытянулись.

– Понятно, господин лейтенант.

– И вот еще что, – добавил уже неофициальным тоном алькальд. – Сейчас Асисы в городке, и вы, может статься, встретите кого-нибудь из них пьяным и он полезет на рожон. Так вы с ним не связывайтесь – пусть идет своей дорогой.

Алькальд снова подождал ответа, но его не последовало и на этот раз.

– Понятно?

– Понятно, господин лейтенант.

– Вот так-то, – заключил алькальд. – А ухо держать востро.

Запирая церковь после службы, которую он начал на час раньше, чтобы успеть закончить до сигнала трубы, падре Анхель почувствовал запах падали. Вонь появилась и исчезла, так и не заинтересовав его, но позднее, когда он поджаривал ломтики зеленых бананов и подогревал молоко к ужину, падре понял ее причину: Тринидад заболела, и с субботы никто не выбрасывает дохлых мышей. Он вернулся в храм, очистил мышеловки и отправился к Мине, жившей метрах в двухстах от церкви.

• Предыдущая
• 28/35
• Следующая