Три минуты до катастрофы. Поединок. - Сахнин Аркадий Яковлевич - Страница 18

• Предыдущая
• 18/44
• Следующая

По соседству со спортсменами ехала молодая чета с четырёхлетней Олечкой и два небритых студента-заочника. Должно быть, им предстоял экзамен: обложившись на своих верхних полках учебниками, они озабоченно листали их, делали выписки, время от времени консультируясь друг с другом.

Полной хозяйкой вагона чувствовала себя Олечка. Её огромные голубые банты мелькали то возле проводников, то в противоположном конце вагона. Она принимала деятельное участие в уборке, держась за рукав пылесоса, забегала во все купе, серьёзно объясняя, с кем и куда едет, задавала бесчисленные вопросы, восторгалась беленькими домиками, проносившимися мимо окон… Всюду её принимали радостно и ласково, спортсмены — снисходительно, и только преферансистам было не до неё. Олечку обильно угощали. Вызывая улыбки, она запихивала в свои крошечные кармашки конфеты, солидно комментируя: «Это на после». А потом Олечка рассмешила всех, даже моего угрюмого Андрея, поплатившись за это свободой. Пожилая женщина, которая, кстати сказать, была недовольна своим местом, постельным бельем, сквозняками, плохим обслуживанием — одним словом, всем, — позвала проводника, заявив, что у неё все время капризничает радио.

— А вы нашлепайте его, — посоветовала Олечка. — Когда я капризничаю, мама дает мне шлепков. Больно-больно!

Покрасневшая от смущения молодая мамаша молча потащила девочку в купе…

Сейчас Олечка спит. Успокоился наконец весь вагон. Андрей смотрит в темное окно. Начинаются хорошо знакомые нам места, и я невольно возвращаюсь к дням, проведенным здесь вместе с Андреем.

…После того памятного сигнала, который Андрей непродуманно дал, чтобы успокоить Валю, он снова навестил ее. Девушку нельзя было узнать. Ещё за день до того чёрные круги под глазами делали её лицо изможденным, страдальческим. Теперь они лишь ярче оттеняли её сияющие глаза, точно мазки грима, положенные опытной рукой мастера.

Валя говорила без умолку, легко перескакивая с одной темы на другую, часто смеясь собственным словам. Андрей никак не мог поспеть за её мыслями и не мог понять, почему ей смешно. Он устал. Ему было невыносимо смотреть на её счастье, и не было сил подняться и уйти. С той самой минуты, когда он дал этот сигнал, в нём не прекращалась внутренняя борьба. Сначала ему было хорошо, как человеку, совершившему благородный поступок. В таком состоянии он пребывал до утра. Проснулся с тревогой в душе. Кто дал ему право вмешиваться в чужую жизнь? Хотел сделать приятное больному человеку? А если это принесет новые страдания? Да и чем все это кончится?

— Вы скоро пойдёте на дежурство?

Это она спрашивала его. Андрей вскочил.

— Да, да, извините, — заторопился Андрей. — Действительно, расселся здесь…

— Нет, что вы! — смутилась Валя. — Вы не так меня поняли. Я просто спрашиваю. Вы ведь сегодня с шести?

Она не «просто спрашивала». Андрей видел это. Она стояла красная от смущения. Краска покрыла не всё лицо, а выступила пятнами. Валя не могла на что-то решиться. Андрей попрощался и не уходил. Ждал, что она скажет.

— У меня к вам просьба, — выдавила она из себя наконец. — Когда будет проезжать Громак, прошу вас, положите это под жезл. — И она протянула сложенную вчетверо записку.

— Хорошо, пожалуйста, с удовольствием, — забормотал Андрей, беря записку и тоже глядя на пол.

Ещё раз сказав «до свидания», он неестественно быстро и неловко вышел из комнаты.

Дома посмотрел на записку. Вверху надпись: «Константину Громак». Чуть ниже в скобках: «Лично». Буковки кругленькие, каждая похожа на колобок. В конце слова «Громак» подчистка.

Должно быть, сделала маленькую кляксу. Хотя нет. Была ещё какая-то буква. Кажется, «у». Значит, написала «Громаку», а потом решила, что фамилия не склоняется, и стёрла.

Записка несомненно вызвана сигналом, который он так необдуманно дал, чтобы успокоить Валю. Но ведь Громак и не подозревает об этом сигнале. Как же чудовищно можно подвести её! Что Громак подумает о Вале, прочитав записку?..

В голову приходит постыдная мысль, от которой он краснеет. Но другого выхода нет. Если прочитать это чужое письмо, станет ясно, что делать. Поступить иначе он не имеет права.

…Андрей боязливо опускает занавеску, зачем-то бросает взгляд на дверь и садится к столу, на котором лежит записка. Он протягивает руку, но она сжимается в кулак. Когда же окончится эта мука? Надо решительно. Он читает:

Он снова посмотрел на письмо и увидел только одну строчку:

Теперь она ждёт. Начиная с шести будет ждать каждую минуту. Она будет ждать весь вечер, и ночь, и следующий день, и так каждый день.

Андрей пошёл на дежурство.

Как только принял смену, позвонили из Матова:

— Могу ли отправить поезд номер пятьдесят три?

— Ожидаю поезд номер пятьдесят три, — ответил Андрей, облегченно вздохнув: номер двухзначный — значит, поезд пассажирский. Громак водит грузовые.

Следующий был тоже пассажирский, в обратном направлении со станции Зелёный дол. И снова он обменялся с соседом стандартными фразами из инструкции. Только так могут разговаривать между собой дежурные. Это всегда раздражало его. Теперь радовало: не надо думать.

— Могу ли отправить поезд номер шестьсот сорок три? — запросило Матово.

— Ожидаю поезд номер шестьсот сорок три, — привычно ответил Андрей.

Но мысли уже забегали. Номер трёхзначный.

Из селектора раздался голос диспетчера:

— К вам идёт тяжеловес на большой скорости. Пускайте напроход, маршрут готовьте заранее.

— Кто ведёт? — выдохнул Андрей.

— Громак.

Несколько минут Андрей сидел неподвижно. Потом поднялся. Позвонил в Зелёный дол. Получив разрешение отправлять тяжеловес дальше, вынул из аппарата жезл. На нем выбито: «Бантик — Зел. дол.» Через пятнадцать минут эту надпись будет читать Громак: машинист обязан убедиться, что ему вручен жезл того перегона, по которому едет. Если под жезлом лежит бумажка, машинист недоволен. Значит, опять предупреждение: на таком-то километре идёт ремонт, ехать с ограниченной скоростью. Вначале Громак подумает, что это предупреждение. Прочтёт немедленно. Решит, что Валя ослышалась, и не устоит против её зовущих и чистых слов. Вполне успеет дать сигнал.

А если не захочет?

Андрей снял со стены проволочный круг, открыл зажим. Сюда надо вставить жезл. Но сначала — записку. Свернуть её трубочкой, вставить в гнездо и прижать жезлом.

Раскатисто прозвучал сигнал бдительности. Думать больше нельзя. Громак ездит как сумасшедший, через две-три минуты будет здесь…

…Прошло несколько дней. Валя почти поправилась. Она ещё раз убедилась, насколько правы врачи: если настроение хорошее, болезнь проходит быстро. Костя часто посылает ей сигналы. Завтра она обязательно сама пойдёт к насыпи. Надо только не прозевать. Хорошо бы узнать график его дежурств. Андрей может это сделать. Что-то перестал заходить. С тех пор как передал записку.

Размышления Вали прервал Хоттабыч. Его прислал техник за дневником геодезических съемок. Когда старик уходил, Валя попросила передать Андрею, что, если сможет, пусть забежит на несколько минут.

— Вряд ли, — хмуро сказал Хоттабыч, — замаялся опять со своими думами.

Валя посмотрела с недоумением.

— Как Бантик свой строил, вот такой же сумной ходил. Должно, опять затевает чего-то.

— Какой Бантик? — почему-то испугалась Валя.

— Да наш. Разве не знаешь?

• Предыдущая
• 18/44
• Следующая