Цецилия - Дюма Александр - Страница 10
- Предыдущая
- 10/41
- Следующая
Госпожа Дюваль была англичанка мещанского происхождения, но отлично образованная, так что благодаря воспитанию могла сделаться наставницей. К участию, которое внушило ей к баронессе общее их несчастье, присоединилась и признательность за тысячи мелких услуг, так что в шесть дней, проведенных этими двумя женщинами вместе для снабжения загородного дома всем нужным, между ними образовалась приязнь, при которой госпожа Дюваль с удивительным тактом умела сохранить расстояние, положенное светом между ею и баронессой.
Дети, не понимавшие еще ничего этого, то боролись на лугу или на ковре зала, то бегали друг за другом или рука об руку по аллее сада.
Через неделю все было готово. Госпожа Дюваль взялась найти баронессе женщину, которая могла бы готовить и смотреть за хозяйством, и воротилась в Лондон.
Детям было очень грустно расставаться.
На другой день герцогиня де Лорд приехала с маркизой и привезла горничную-француженку, которую маркиза наняла лично для себя.
Баронессе было очень неприятно это неожиданное увеличение прислуги, но, зная аристократические привычки матери, она думала, что было бы жестоко лишать этой прихоти маркизу, стольким уже пожертвовавшую в нынешних обстоятельствах.
Конечно, эти обстоятельства нисколько не зависели от воли баронессы. Госпожа Марсильи привыкла к удобствам жизни, как и ее мать, и, следовательно, так же и страдала в своем стесненном положении, но есть люди, забывающие себя для других, — госпожа Марсильи принадлежала к числу их и заботилась единственно о своей матери.
Что касается Цецилии — она не понимала еще здешнего мира: счастье и горе были для нее пустыми словами, которые она повторяла, как эхо, не сознавая их важности и не делая различия в тоне, которым их произносила. Она была прелестная девочка трех с половиной лет, красивая и кроткая, одаренная всеми прекрасными качествами женской природы; счастливое создание, ожидающее только плодотворного действия материнской любви, чтобы соединить в себе все добродетели; все прекрасное встречала она улыбкой — так весенний цветок улыбается солнцу.
Баронесса оценила это счастливое расположение и предоставила себе одной заботу развить его. Впрочем, маркиза охотно предоставила ей эту заботу. Конечно, она любила свою внучку, стороннему взгляду показалось бы с первого взгляда, что она любит ее более матери. Она звала ее к себе из одного угла комнаты в другой, приказывала приносить ее из сада, горячо целовала, но после десяти минут свиданья дитя начинало ей надоедать, и она отсылала его к своей дочери. Маркиза в сорок пять лет любила Цецилию так, как некогда, будучи сама ребенком, любила свою куклу. Цецилия не была для нее необходимостью, как для ее дочери, а составляла минутное развлечение. В минуту энтузиазма маркиза пожертвовала бы жизнью для своей внучки, но не была бы в состоянии переносить для нее какое-нибудь лишение в течение одной недели.
Однако с первого дня между маркизой и баронессой возник спор о воспитании Цецилии.
Маркиза хотела, чтобы ей дали блестящее образование, достойное места, которое ее внучка займет в свете, когда король, отомстив своим неприятелям и снова сев на престол, отдаст баронессе потерянное ею состояние, увелича его процентами благодарности. Поэтому ей нужны учителя языков, рисования и танцев.
Баронесса, со своей стороны, была совершенно противоположного мнения; женщина с умом и чувством, она видела вещи в их настоящем виде. Король и королева заключены в Тампле, она и мать в изгнании; поэтому будущее казалось ей неверным и более мрачным, нежели блестящим, — для такого будущего надобно было воспитать Цецилию. Воспитание, которое сделало бы ее простой, неприхотливой, довольной малым, считала она в настоящее время самым приличным; потом, если бы обстоятельства переменились к лучшему, она могла бы по хорошей основе, ею сотканной, вышить узоры более блестящего образования.
Для того чтобы дать своей дочери учителей танцев, рисования и языков, ей нужно было не то состояние, которое было. Правда, маркиза предлагала пожертвовать на это воспитание частью своих бриллиантов, но и тут баронесса, видя далее своей матери, искренне поблагодарила ее за любовь к внучке, любовь, которая заставляла ее жертвовать тем, что ей было всего дороже на свете, и просила ее поберечь бриллианты на случай крайности, которая, если настоящее положение дел во Франции продолжится, не замедлит посетить их.
Занимаясь сама воспитанием дочери, баронесса могла дать Цецилии первоначальные понятия о всем нужном девушке, и, кроме того, непрестанно окружая ее материнским надзором, развивать в ней чувство всего прекрасного, вложенное природой в сердце малютки, и устранять дурные наклонности, которые могли быть привиты посторонним влиянием.
Маркиза, не любившая спорить, скоро уступила баронессе, и госпожа Марсильи немедленно занялась воспитанием дочери. Великие и святые души находят утешение своей печали в исполнении своих обязанностей. Горесть баронессы была велика, но сладко было бремя, ею на себя возложенное.
Распределение времени занятий сделано было баронессой. Она была убеждена, что ребенок, играя, может приобрести первые сведения о том, что некогда должна знать женщина, — она умела представить Цецилии труд забавой, и дитя приучилось к нему тем легче, что всякий труд указывала ей мать, которую она обожала. Утро посвящалось чтению, письму и рисованию, после обеда музыке и прогулке.
Эти различные занятия перемежались завтраком, обедом и ужином, после которых нижний этаж делался на некоторое время местом соединения маленького семейства.
Само собой разумеется, что через некоторое время маркиза перестала являться к завтраку, который подавался в десять часов и слишком противоречил ее привычкам. Тридцать лет маркиза вставала между одиннадцатью часами и полуднем и ни разу, никому, даже мужу, не показывалась без пудры и мушек. Поэтому ей было слишком тяжело следовать этому образу жизни, и она уклонилась от него; ей, как и в отеле на улице Вернель, приносили шоколад в постель.
Заботы о хозяйстве и о воспитании дочери занимали все время баронессы. Маркиза проводила весь день в комнате, читая сказки Мармонтеля и романы Кребильона-сына, между тем как Аспазия, так называлась горничная маркизы, которой после туалета маркизы нечего было делать, шила или вышивала, сидя подле нее, заполняя своим разговором то время, в которое маркиза не читала.
Маркиза старалась завести знакомство с некоторыми соседями, но баронесса, предоставляя матери в этом отношении полную свободу, объявила, что она будет жить уединенно.
Так прошла зима. Порядок, установленный баронессой, ни разу не менялся, лишь маркиза время от времени нарушала обычное распределение занятий, но оно почти тотчас же восстанавливалось постоянной и кроткой волей баронессы.
Из Франции приходили вести все более и более неприятные. Наступил не только для Франции, но и для всей Европы день, ужаснее всех прошедших, затмивший 10 августа и 2 сентября, этот день был 21 января.
Удар был жесток для семейства отшельниц. Смерть короля предвещала смерть королевы. Далее этим была разорвана последняя связь революции с королевским домом и, быть может, Франции с монархией. Маркиза не хотела верить этой кровавой новости, но баронесса верила; смотря на будущее сквозь призму своей печали, она всегда видела его мрачным. Несчастье приучает к несчастьям; она поверила всему — и вышло, что поверила правде.
Увидя слезы матери, маленькая Цецилия спросила:
— Разве папа написал, что не воротится?
Ужасные происшествия, случившиеся во Франции, извлекли рыдания из груди баронессы, но не изменили домашней ее жизни. Маленькая Цецилия приметно росла и, подобно цветку, казалось, была готова распуститься весной.
Весна в самом деле пришла, и все вокруг домика приняло праздничный вид: сад начал украшаться цветами, кусты роз покрывались листьями, распускались лилии и акации, ручеек освобождался от ледяных оков, даже домик благодаря весне принял вид юный и веселый.
- Предыдущая
- 10/41
- Следующая
