Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами - Эдмондс Дэвид - Страница 28

Но это было, в глазах Нельбека, далеко не единственное оскорбление, нанесенное ему профессором. Еще находясь на принудительном лечении, он начал мучительные и преимущественно тщетные поиски работы. Каждый отказ становился болезненным ударом по его самолюбию. Он пытался скрыть свой диагноз, и его чуть было не приняли на должность преподавателя философии в образовательный центр для взрослых, но тут правда выплыла наружу. В этом Нельбек тоже винил Шлика — в конце концов, именно из-за жалоб последнего он оказался в палате для душевнобольных! Распаляя и растравляя себя, Нельбек вынашивал планы мести.

Иногда, читая лекцию об анализе логических суждений или природе истины, Шлик отрывал взгляд от записей — и видел среди студентов долговязую, костлявую фигуру Нельбека, его мрачное лицо в очках. Дома тоже не было покоя из-за телефонных звонков с оскорблениями и угрозами.

Профессор, известный своей невозмутимостью, ощутил страх — он признавался в этом друзьям и коллегам. Он обратился в полицию и нанял телохранителя. Но время шло, угрозы не осуществлялись, а затем и вовсе сошли на нет. Тогда Шлик решил, что обойдется без охраны, и прекратил контакты с полицией, сказав одному из коллег: «Боюсь, они уже думают, что это я сумасшедший».

В девять часов пятнадцать минут, когда Шлик повернул на площадку между двумя лестничными пролетами, Нельбек выхватил пистолет и четыре раза выстрелил в упор. Четвертая пуля, застрявшая в ноге, явно была лишней: третья пробила толстую кишку и желудок, а две первые попали прямо в сердце. Профессор Мориц Шлик умер мгновенно. Сейчас на этом месте мемориальная доска.

Выстрелы Нельбека прервали жизнь не только Мори-ца Шлика, но и Венского кружка. Существование кружка и прежде было под угрозой — вся система образования в корпоративно-католической Австрии уже пропиталась ядом антисемитизма. Накал фанатизма был таков, что, едва распространилась весть об убийстве Шлика, пресса — зеркало общественных настроений — с готовностью выдвинула свою версию событий: профессор наверняка был евреем, а убийца — верным сторонником правительства. Появились десятки газетных статей, авторы которых поносили Шлика и горячо сочувствовали убийце.

Автор одной из таких статей, скрывшийся под псевдонимом «Академикус», поставил перед собой цель поместить случившееся в «правильный контекст» и поведать читателю о «подлинных фактах и мотивах», приведших к убийству. Народ должен осознать, что Шлик был ведущим представителем «нового и пагубного искажения философии», враждебного метафизике и поддерживаемого самыми низкими и презренными элементами общества — евреями, коммунистами и масонами. Это философское течение — логический позитивизм — отрицало существование Бога и духа и рассматривало человека как простую совокупность клеток. В Морица Шлика стрелял не безумец, но несчастный отчаявшийся человек, которого лишили смысла жизни. Больше терпеть нельзя: пришла пора очистить идеологическую территорию от пагубных сил врага:

Вступиться за профессора дерзнули лишь немногие смельчаки, в том числе и сын Шлика. Неправда, говорили они, что Шлик был евреем или атеистом. Он был немецким протестантом; его дети были крещены и прошли конфирмацию. Неправда, что он имел дело с коммунистами. И неправда, что он окружил себя ассистентами- евреями. Среди его помощников был всего один еврей, библиотекарь Фридрих Вайсман, который к тому же был уже уволен в ходе очередной компании по очистке университета от евреев. Заявить, что национальность Шлика и его помощников вообще не имеет никакого отношения к делу, никому из заступников и в голову не пришло; и это многое говорит о тогдашней политической атмосфере.

Когда Нельбек предстал перед судом, было совершенно очевидно, что его признают виновным — пусть бы даже все считали, что Шлик получил по заслугам. Нельбек был схвачен с поличным: он стоял над трупом с еще дымящимся пистолетом в руке. Один из очевидцев показал, что Нельбек крикнул: «Получай, ублюдок проклятый!» А главное — он добровольно признался в убийстве.

За убийство полагалась смертная казнь через повешение, но суд, учитывая чистосердечное признание подсудимого и его душевную болезнь, проявил снисходительность и приговорил Нельбека к десяти годам тюрьмы. Однако с учетом тяжести содеянного к нему было применено дополнительное наказание — сон на жесткой кровати, которую предписывалось менять каждые три месяца.

Впрочем, излишняя суровость была ни к чему — процесс по делу Нельбека и без того наделал много шуму. В глазах общественности убийца Шлика стремительно превраащлся из психа-одиночки в национального героя. После аншлюса его выпустили из тюрьмы на поруки, и в годы войны он внес свой вклад в дело Третьего рейха, работая техником в геологическом отделе Управления нефтепродуктов. Прошение о помиловании, поданное в 1941 году, было отклонено; ученую степень ему тоже не вернули. В конце концов, рассудили чиновники, можно зайти слишком далеко, если каждого убийцу оправдывать на том основании, что им руководило чувство гражданского негодования.

Однако к тому времени сторонники корпоративного государства уже утвердились в мысли, что Шлик был еврейским философом, который исподтишка отравлял своим учением благородную арийскую душу, а Нельбек, движимый идеологическими убеждениями, оказал австрийской философии бесценную услугу, за что ему должны быть благодарны не только философы, но и весь народ Австрии и Германии.

Убийство Морица Шлика стало точкой разрыва незримой цепи, связывавшей двух венцев — Витгенштейна и Поппера. Новая философия логического позитивизма, выросшая из научного метода и утверждавшая, что целью философии является прояснение смысла предложений, стала жертвой профашистских сил; пылкие дебаты прекратились, чтобы возобновиться уже в англоязычном мире.

Шлик приехал в Вену во времена более просвещенные. Происходивший из небогатой немецкой дворянской семьи, он изучал физику в Берлине у Макса Планка и был знаком с великими учеными той поры. В 1922 году он получил профессорскую должность в Вене. Он не только прибавил славы университету — оказалось, что он к тому же обладает редким даром притягивать к себе таланты.

Довольно скоро Шлик собрал вокруг себя круг замечательных людей, которые встречались по четвергам и обсуждали философские вопросы. Они получили известность как Венский кружок. В период между двумя мировыми войнами они ниспровергли положения, на которых веками зиждилась философия, — в частности, изгнали из нее этику и метафизику. Их modus operandi, логический позитивизм, казался им приливом будущего — и действительно, ему удалось размыть казавшиеся незыблемыми берега философии во всем англоязычном мире.

В кружок входили экономисты, социологи, математики, логики, представители естественных наук и, разумеется, философы — мыслители такого калибра, как Отто Нейрат, Герберт Фейгль, Рудольф Карнап, Курт Ге-дель, Виктор Крафт, Феликс Кауфманн, Филлип Франк, Ганс Хан и его сестра Ольга Хан — слепая, курящая сигары женщина, специалист по булевой алгебре. Был там и Фридрих Вайсман, человек, которому суждено было лишиться средств к существованию — сначала из-за нацистов, а потом из-за жестокости Витгенштейна.

Венский кружок стал первым философским связующим звеном между Людвигом Витгенштейном и Карлом Поппером. Витгенштейн был и почетным членом кружка, и его творческим гением, хотя отвергал и членство, и похвалы. Поппер же так и не был приглашен в кружок, хотя страстно мечтал об этом, и потому предпочел перейти в оппозицию — став, таким образом, оппонентом Витгенштейна за много лет до встречи в комнате НЗ.