Женщина на кресте - Мар Анна - Страница 5
- Предыдущая
- 5/23
- Следующая
– Держитесь подальше от нее, – настаивал Шемиот, – ваша дружба безнравственна. Я это понял с первого взгляда. Христина внесет сумбур, сплетни, несчастье и сожаление. Пусть она кается на стороне. Где ее ребенок?
Властный тон Шемиота очаровал Алину. Она ответила несмело, глядя на его тонкую руку, которую утомлял огромный изумруд.
– Где ребенок Христины? Она отдала его в частный пансион.
Клара ходила за дверью. Шемиот мысленно улыбнулся. Заставить женщину объясниться в любви, когда другая женщина плачет за дверью, – вовсе не так уже плоско.
– Почему вы не выходите замуж Алина?
Она засмеялась и смеялась долго, чтобы скрыть волнение.
– Но… разве вы?… Святая Мария!… Если бы вы захотели жену…
Он чуть-чуть поклонился:
– Я знаю, вы очень расположены ко мне, Алина. Но я не гожусь для роли мужа… Я вас так понял?
Она не упала в обморок, а проговорила чужим голосом:
– Вы меня поняли. Я люблю вас, Генрих…
– Вы мне льстите… Я стар… из этого ничего не выйдет…
– Никогда?
Он позабавился ее отчаянием:
– Я не знаю.
И, после паузы:
– Я отказался от чести быть вашим мужем, Алина, но это еще не значит, что вы мне не дороги…
Каким-то чудом она не заплакала. Она прошептала:
– Ну, мне пора уходить…
– Я скоро уезжаю в имение. Мы еще увидимся?
– Да.
Стоя совсем близко, он заглянул ей и глаза, По ней прошел знакомый, глухой трепет.
– Благодарю вас за сегодняшний вечер, Алина. Возле самых дверей кабинета Клара оставалась в позе оцепенения. Увидев ее, Алина невольно вздрогнула. Обе женщины слегка поклонились друг другу.
Когда Алина ушла, Шемиот посмотрел на часы. Было четверть первого.
– Боже мой, – пробормотал он, крайне недовольный.
Кофе, фрукты, запах роз, ликера и духов Алины раздражали его. Обыкновенно он курил очень мало. Теперь, нервничая, он наполнил пепельницу папиросами. В это время он уже бывает в постели, освеженный умыванием, переменив белье, и спокойно читает или обдумывает прошедший день. А сегодня он потерял столько времени из-за этой девушки, мечтательной и эксцентричной. Не зашел ли он далеко? Как подобные волнения отразятся на его здоровье? И в конце концов, к чему все это? Менее всего он склонен жениться. Это хлопотно и скучно. Десять лет тому назад ему казалось заманчивым победить каждую женщину, бросить ее перед собой на колени… Теперь его больше тешит посеять собственные вкусы и желания на благодатной почве, Алина для него – хорошо вспаханное поле… он бросает туда семена и ждет всходов.
Клара вошла убрать со стола. Она не позволяла лакею мешать Шемиоту.
Шемиот внимательно посмотрел на нее.
Как у всех нервных людей, ее внешность мгновенно менялась. Сейчас, после визита Алины, Который для нее тянулся вечность, после нескольких часов нестерпимых страданий, ревности и отчаяния, Клара постарела. Она согнулась, смотрела мутным, бесконечно усталым взглядом.
В первый раз за последние годы в Шемиоте вспыхнуло сострадание, пылкое и стремительное:
– Милая, ты устала?
Изумленная, она подняла голову. Как давно он не называл ее на «ты».
– Совсем немного…
Он подошел ближе, улыбнулся, обнял ее с живостью и грацией.
На секунду перед ним мелькнуло ее прежнее лицо розовое, свежее, с доверчивыми кроткими глазами, с зубами белыми, как сама белизна. Она была перед ним такая, какой двадцать лет тому назад пришла отдать ему честь, деньги, семью, жениха, все, что имела, – ради унизительного и двусмысленного положения при его жене. Он вспомнил также то жуткое, странное и жестокое, чему он подвергал ее, когда хотел, и чему она покорялась в немом ужасе, с тайным сладострастием, отчаянием и стыдом. Она была больше чем любовница и больше чем раба. Она была его эхом и вещью. Теперь она должна смотреть, как он любит других женщин и любит их в свою очередь.
Его сердце сжалось.
– Ты устала, Клара… конечно, ты устала… извини меня… Она продолжала смотреть на него скорее испуганно, чем благодарно. Какое еще новое мучение он готовит ей? Она по опыту знала, что он становился особенно мягким, ласковым, предупредительным перед тем, как причинить ей боль.
– Тебя беспокоит Алина?… Она нетактична и болтлива… Уверяю тебя, я даже не нахожу ее достаточно умной.
Клара покачала головой. Она выдавила из себя глухие слова, убирая кофе:
– Девочка очень мила.
– Нет, нет… не будь снисходительна… Обожди, мы скоро уедем на дачу и избавимся от непрошеных визитов…
– Как хочешь…
Он снял и бросил воротничок, манжеты. Запонки покатились на пол. Клара подняла их.
Он улыбался доброй и просительной улыбкой и казался совсем юным со своими пышными золотистыми волосами, крупными губами, черными, гордыми глазами.
Клира вышла и вернулась… У нее слегка кружилась голова… Неужели он до сих пор любит ее?… Ведь когда-то он клялся жениться на ней. Неужели же?… И она уже страдала за Алину.
Шемиот не ушел в спальню, а прилег на диван и подозвал Клару. Обнимая ее, он спрашивал растроганным голосом… Что у нее болит?… Почему она не бережет своего здоровья?… Почему она так грустна?…
Тогда она заплакала, отвечая шепотом, ибо от слабости и волнения у нее не хватало голоса:
– У меня везде болит… грудь, поясница, внизу живота… между лопатками… в пищеводе… Я чувствую, как я задыхаюсь, и этот пот… ты ведь знаешь мое тело?… я всегда была сухая и горячая… теперь я мокрая и холодная, как лягушка… я не сплю и не ем. Я боюсь умереть, Генрих.
Он страстно обнял ее, словно был влюблен в нее без памяти, целовал ее волосы, лицо, руки, утешал, успокаивал, обещал, клялся, покуда она не начала тихо смеяться, просветленная, счастливая, почти здоровая. Тогда он ощутил мертвящую пустоту, глубокое утомление… Проникся мыслью об Алине и равнодушно отослал спать Клару.
ТРЕТЬЯ ГЛАВА
Шемиот уехал в имение, ни единым словом не предупредив Алину, даже не простившись с нею но телефону. Алина узнала эту новость от лакея Щурека, который перевез свой синий сундук и теперь исполнял здесь должность садовника. Алина была смертельно оскорблена. Наплакавшись вдоволь, она утешила себя мыслью: «Мужчину всегда пугает сближение с женщиной, И потом эта Клара!… Она восстанавливает его против меня, А быть может, он мучает меня умышленно?»
Однако она продолжала не спать, томиться, страдала от зноя, мучила всех в доме своей резкостью. Ежедневно сюда являлась Христина.
Алина как-то вспомнила о ее ребенке, который, несмотря на лето, оставался в пансионе. Экономка взялась следить за ним. Бруно целыми днями бродит один по пустым классам и только за обедом, завтраком видит людей. Она представила его круглую головку с каштановыми редкими волосами, серьезные голубые глаза, пухлый ротик. И, содрогаясь от сострадания, упросила Христину привезти к ней Бруно. Увидев его, Алина удивилась. Снова у него был старенький костюмчик, плохо обутые ножки, прошлогодняя шляпа. А между тем еще совсем недавно Алина передала Оскерко довольно солидную сумму, она всегда заботилась об этом несчастном ребенке. Каждый раз при встрече с ним она обходила подряд несколько магазинов, и в те дни ей до самого вечера приносили пакеты и коробки.
Сегодня она рассердилась на Христину:
– Куда ты выбросила деньги?
– Я? Но я заплатила за свое коричневое платье… то, что с голубым жилетом… оно всем нравится…
– О, это гадко… ты дурная мать, Христина.
– Бруно еще мал для нарядов…
И так как Алина занялась мальчиком, Христина кидала вокруг себя мрачные, полные зависти и тоски взгляды. Почему Алина не возьмет его к себе? Что было бы проще, как не жить вместе в этом чудесном, уединенном особняке, среди изящной старинной мебели? О, вместе на этой широкой сладострастной кровати, задернув ее шелковые, лунного цвета занавески. Она бы целовала маленькие ступни ног Алины и линию спины, изогнутую и волнующую, и длинные ароматные волосы, всю ее, всю…
- Предыдущая
- 5/23
- Следующая
