Рукопись Бэрсара - Манова Елизавета Львовна - Страница 14

• Предыдущая
• 14/72
• Следующая

— П-пошёл ты! — выдавил Ирсал сквозь зубы. Выскочил, не прощаясь, ещё и дверью хлопнул.

Мне стало куда веселее жить. Устроил себе мастерскую у окошка: полочки для инструментов, рабочий столик, собрал тиски, приладил зажимы.

Старуха ходила за мной. Она оживала на глазах — и это было немного жутко. Случайно сказанное слово — и вдруг открылась заветная дверь и выпустила в мир человека. Одно только плохо: она считала меня одним из умерших сыновей, сама не очень знала которым и называла то Равлом, то Таргом. Сначала мне было не по себе, я чувствовал себя самозванцем, но это довольно быстро прошло. Пусть хоть по ошибке она получит немного радости, ну, а я — немного тепла.

Потом я получил в условном месте ружья и жадно набросился на работу. В деньгах я не нуждался — Баруф мне оставил, да и — просто я кое-что задумал. Мы ведь очень нуждались в ружьях. Их почти невозможно купить: система ограничительных пошлин делает для мастеров невыгодной свободную продажу, выгодней беспошлинно сдавать их в казну. А вот старые раздобыть, пожалуй, несложно. Стоит потолковать с Таласаром. К весне у меня будет небольшой арсенал…

За работой время сдвинулось с места и побежало вперёд. Старуха уже твёрдо звала меня Равлом.

Как-то вечером, когда мы заперли дверь, и Синар дошептывала молитвы, кто-то тихо стукнул в окно. Я встрепенулся. Попросил Синар отворит, а сам прижался к стене у двери.

Стукнул запор, старуха пошаркала мимо, а за ней… Я просто глазам не верил, стоял истуканом и глядел, как Суил (Суил!) озирается в незнакомом доме.

— Суил! — почти не слышимый хриплый шёпот, но она услышала и обернулась ко мне. Она плакала у меня на груди, плакала горько и облегчённо, а я не мог ничего сказать; и одного мне хотелось, лишь одного: пусть это не кончится никогда!

Но Суил уже перестала рыдать, отодвинулась, обтёрла ладонью лицо и доверчиво улыбнулась мне:

— Ой, Тилар! Слава богу!

— Как ты меня нашла, птичка?

Она не ответила; по-детски шмыгнула носом и стала расстёгивать сатар. Сердце сжалось, когда я увидел, как она осунулась и побледнела.

— Голодала?

— Всяко было.

— А Зиран?

— Не знаю, — тихо сказала она. — Я десять дней, как из дому.

— Матушка, — попросил я, — принеси водицы.

Старуха хитренько усмехнулась и прошаркала в сени.

— Беда, Тилар! — быстро сказала Суил. — Взяли-то Дигила, он не выдержал!

Дигил? Я его не сразу, но вспомнил: связник. Здоровенный малый, весельчак из тех, что смеются собственным шуткам. Думал, что он сильней… Мне стало стыдно за эту мысль — ведь там его не смешили. Стыдно и страшно. Стыдная память тела шевельнулась внутри, но думал я о Суил. Если она окажется в руках палачей… Наверное, все это было у меня на лице, и Суил сказала удивительно:

— Я не привела.

Я не стал отвечать, и она вдруг вспыхнула и опустила глаза.

— А потом?

Она на меня не смотрела.

— Многих похватали, а к другим следок. Я сперва у Ваоры жила. А вчера иду — а у ней знак на воротах.

— Так и бродишь со вчерашнего дня?

Суил кивнула.

— Тогда поживи тут. Место тихое.

— А старуха?

— Она сама будет рада. Только… — я замялся: а вдруг Суил испугается и уйдёт, ведь в Квайре безумие считают заразным? — только она забывается от старости. Вздумала, что я — её сын… покойный. Ладно, пусть потешится.

Суил вскинула на меня глаза и сразу опять опустила. Никогда прежде я не видел её смущённой.

Старуха, ворча, принесла из сеней котелок, я подхватил его и поставил на печь. Раздул огонь, подкинул дров и взял Синар за руку.

— Матушка, будь так добра, приюти Суил! Беда у неё, и деться ей некуда.

— Господь знает, что ты порешь, Равл! — в сердцах сказала моя приёмная мать. — А то я девку в ночь из дома выгоню! Живи сколько хочешь, милая, места не пролежит. Только гляди, девка, чтоб без греха! Я этого не люблю!

Суил зарделась, а я поспешно сказал:

— Что ты, матушка! Она моему лучшему другу племянница.

— А! Знаю вас, мужиков! Для вас родни нет! — и тут же захлопотала вокруг Суил. — Что стоишь, девка, скидывай сатар. Ишь, прозябла-то, всю трясёт! Ой, благость господня! Да ты, никак, всю юбку вымочила! Да уйди ты, греховодник, чего уставился!

Я вышел на крыльцо, вдохнул обжигающий воздух, и нежность к этому миру захлестнула меня. Прекрасны были безлунная ночь и режущий ветер, и колющий щеки снег — все было прекрасно в этом прекрасном мире.

Утром я дал старухе денег и велел сходить на базар.

— Гляди, матушка, не обмолвись обо мне, — предупредил я её. — Нынче вешают всех, кто в Лагаре бывал, а я, как на грех, оттуда.

— Ой, благость господня! — перепугалась Синар. — Слова не молвлю, сыночек! Ты дверь-то заложи, схоронися!

Насилу я её выпроводил и вернулся к Суил.

— Рассказывай, птичка. Почему ты ушла из дому?

Не об этом бы сейчас говорить! Стать на колени, взять её руки и уткнуться в них лицом. Стоять так и рассказывать, о том, как плохо было мне без неё и как хорошо, когда она здесь. Но я только вздохнул:

— Дигил бывал на хуторе?

— На хуторе не бывал, а в лицо знает. Вовсе не того, Тилар. Наша-то семья и так на глазу, а как Карт с дядь Огилом ушёл, вовсе взъелись. Спасибо, люди нас берегут. Ночью-то из деревни парнишка прибежал: солдаты, мол, пожаловали, поутру на хуторе будут. Мы с матушкой и порешили, что мне уходить. Матушка скажет, что я с первых холодов в услуженье пошла, и родичи подтвердят, давно сговорено.

— Он многих знает?

— Знает, сколь ему положено, да, видать, кто-то ещё заговорил. Я уж упредила, кого могла, да в город мне ходу нет, в воротах поймают.

— Может быть, я?

— Нет, Тилар! Не по тебе дело. Ты и врать-то толком не умеешь!

— Ну, на безрыбье… Помощи ждать неоткуда. Огил ушёл в Бассот.

Она вскрикнула и испуганно зажала рот ладонью.

— До весны, считай, все. Сходить?

— Не выйдет, Тилар. Они ж тебя не знают. Нынче-то и своему не больно поверят, а чужому подавно.

— Значит, тогда Ирсал…

— Кто?

Я поглядел на Суил: притворяется? Нет. В самом деле не знает. Ох, как скверно! Это значит, что в наше убежище ведёт ещё один след… откуда? За себя я почти не боялся, но Суил… Нет! Я должен её спасти. Если даже придётся выводить из-под удара всю сеть Баруфа… ну, так я это сделаю, чёрт возьми!

Я пошёл в свой угол и сел за работу. Надо собраться. Не могу я думать ни о чём, кроме Суил.

Возвратилась Синар, подозрительно покосилась на нас, но я работал, а Суил усердно чинила юбку, и она, подобрев, принялась за стряпню. Суил тут же кинулась ей помогать. А я ждал. Чёртов Ирсал, когда он придёт?

Все тянулся день. Еле-еле ползли расплющенные минуты, оставляя холодный след на душе. И всё-таки они уползли, зарозовел морозный узор на оконце, и на крыльце, наконец, затоптались шаги.

Ирсал без стука ввалился в дверь и встал на пороге.

Глянул на меня, На Синар, на застывшую у печки Суил, ухмыльнулся:

— Что, никак семьёй обзавёлся?

— А это ещё кто? — уперев руки в бока, грозно спросила Синар.

— Как же, родня. Твоего брата жены племянник.

— А хоть и родня! Аль тебя, малый, мать-отец не учили, что, коль в дом вошёл, так хозяев надо приветить?

Я глянул на Ирсала и стиснул зубы. Длинная физиономия вытянулась вдвое, челюсть отвисла, а глаза полезли на лоб.

— Да что это с ним, сынок? — спросила старуха. — Аль блажной?

— С ним бывает, матушка, — еле выдавил я. — В-воды человеку дайте!

Ирсал дико глянул на ковшик, взял в дрожащие руки, отпил, стуча зубами о край.

— Садись, Ирсал. А матушка права — старших уважать надо.

Он безропотно сел.

— Ты б, матушка, показала гостье, где мы воду берём. Не гневайся, у нас мужской разговор.

— И то правда, сынок, — с облегчением засуетилась она. — Давай, девка, бери ведра.

Я услыхал, как в сенях она сказала Суил:

— Я их, таких-то, до смерти боюсь! — и это было все. Я хохотал взахлёб, до слез, до удушья. Ирсал долго тупо глядел на меня и сипло спросил, наконец:

• Предыдущая
• 14/72
• Следующая