Один из многих на дорогах тьмы… - Манова Елизавета - Страница 7

• Предыдущая
• 7/18
• Следующая

Жизнь человека проста, хоть, может быть, нелегка. Смерть — удел человека, смерть в бою — удел мужчины. Он не боялся смерти, слишком молод он был, чтобы её бояться. Даже судьбы он теперь уже не боялся. Мама права: выбора нет. Вынувший меч обязан драться. Воин живёт затем, чтобы защищать свой дом. Энрас хотел это сделать, но не сумел: его убили и долг его теперь перешёл ко мне.

Я не хочу, по-детски подумал он, я не хочу ни судьбы, ни долга. Я не могу, подумал он, это совсем не такая жизнь, я ничего в ней не знаю…

И он почувствовал вдруг, как он одинок, как он испуган и как бессилен. Если бы это было сном… если бы я мог просто проснуться…

Мама, подумал он, мама, отгони этот сон, как отгоняла те сны когда-то. И он вдруг вспомнил, что она говорила:

«Безымянный, усни, не тревожь мою детку.»

— Безымянный, — сказал он, — не засыпай! Кажется, я боюсь…

Рансала не изменилась, но стала другой. Красивый, удобный, богато украшенный склеп…

— Я завтра уеду, — сказал он Даггару, и Даггар усмехнулся.

— Дай хоть старику отдохнуть, раз сам двужильный. Не торопись, — сказал он, — побудь ещё пару дней, чтобы знать, что чёрный огонь тебя миновал. Или ты не добрался до моря?

— Я дошёл до огня, — сухо ответил Другой. Как-то сразу он вышел вперёд и заслонил его. — Не твоя вина, что я вернулся живым. Ты сделал так, что я не мог не пойти.

— Да, — сказал Даггар, — я это сделал. А почему бы и нет? Если ты просто человек, то что значит твоя смерть, раз скоро умрут все? А если ты в самом деле то, что почудилось Майде…

— А мне почудилось, что ты — мой родич, брат моего отца и не должен желать мне смерти!

— Я не желаю тебе смерти, — сказал Даггар, — и был уверен что ты вернёшься. Ты носишь обличье Ранасов, но ты не Ранас. Ты и не Васт — Васты весьма достойный, но варварский род. Ты же ведёшь себя так, словно тебе известно даже то, что не ведомо мне. А я, мой друг, один из немногих в этом несчастном мире, кто знает довольно много, потому что Ранасы собирали не только золото, но и Знание.

— Ну и что ты знаешь? — с усмешкой спросил Другой. — Как осаждать воду на камнях? А, может, ты знаешь, откуда тучи и почему при таком испарении почти нет дождей? Или что такое этот самый огонь?

— Нет, — ответил Даггар, — не знаю. И очень может быть, не пойму, если ты попробуешь мне объяснить. Зато теперь я знаю, что Майда права, и ты не совсем человек.

— Ну и что? Это избавляет тебя от родства со мной?

— Нет, — ответил Даггар. — Это объясняет то, что ночью опять стало темно.

— Я не терплю ловушек, — сказал Другой, — и не люблю, когда со мной хитрят. Ты сделал глупость, когда пошёл окольным путём. Счастье твоё, что я — достаточно человек, и уже разделил с тобой хлеб.

— Может и так, — ответил Даггар спокойно. — Может быть я в тебе ошибся. А, может, ты попросту стал другим. Ладно, — сказал он, — будем считать, что я понял. Я хочу кое-что узнать…

— Что?

— Сколько нам осталось, Торкас?

— Меньше года для Рансалы и лет пять для всего мира.

— Теперь?

— Да. Барьер должен был дойти до вас дней через сто, теперь доберётся дней через триста.

— Спасибо, — сказал Даггар. — Обречённому каждый день подарок. А если сделать сейчас то, что рассчитывал сделать Энрас?

— Дамба? Ерунда! Если эта дрянь выползет из воды, она мигом разогреет себя до плазмы. Тогда ваш счёт пойдёт не на годы, а на часы!

— Не понимаю, — сказал Даггар, — но это не важно, если с Белой Смертью можно бороться… и победить?

— Нет, — сказал Другой, — победить я не смогу. Поверь на слово, потому что объяснять бесполезно. Может быть, если меня не заставят скоро уйти — оттяну ваш срок на год или два. На большее не надейся.

— Я привык обходиться без надежды, — сказал Даггар с усмешкой. — Но я умею быть благодарным. Я сам, и все чем я владею…

— Ты не владеешь ничем, что могло бы мне пригодиться.

— А, может, этим владеет кто-то другой? Намекни и он недолго будет этим владеть!

Что-то томило его и все гнало куда-то. Опять он бродил по дворцу: огромные залы, лестницы, маленькие каморки, фрески, богатая утварь, вещи, которые он не мог бы назвать, пыль, забвение, запах грядущей смерти…

— Безымянный, — попросил он, — ты не уйдёшь? Ты будешь со мной?

— Пока ты жив, мне некуда деться. Может и зря, но не я виноват.

— Ты — мой отец? — спросил и ждал в смущении и тревоге, и ему стало легче, когда Безымянный ответил:

— Нет. Я разминулся с Энрасом, — сказал ему Другой. — Я думаю, Энрас умер от пыток, и я пришёл в опустевшее тело. Не думай об этом, — велел Другой. — Похоже, что мы с тобой поладим.

— Знаешь, — сказал он, — мне снятся чудные сны. Иногда огонь, а иногда человек без лица… Всегда мы дерёмся, и он всегда меня побеждает, но я всегда дерусь до конца. Или это был ты, а не я?

— Может быть, — ответил Другой. — А что?

— Я узнал. Вот сейчас, когда ты сражался с Белой Смертью… Это было совсем как в этих снах.

— Ну и что?

— Даггар удивлялся, что они ещё живы… лишних семь лет. Потому, что ты был во мне?

— Может быть, — равнодушно ответил Другой, и Торкас подумал: ему всё равно. Но ему не может быть всё равно — разве он за этим вернулся?

— Выбрось глупости из головы! — приказал Другой. — Я в эти игры не играю, и тебе не дам. Это смерть — и скорая смерть…

— Я не боюсь смерти!

— Дурачок! Это для меня смерть только немного боли, и немного тьмы перед новой болью, для тебя смерть — это смерть. Ты мне нравишься, Торкас, — сказал Другой. — Слишком долго я был один, и мне приятно, что рядом со мной есть ещё кто-то. Я не прочь немного продлить эту жизнь.

«Мама! — подумал Торкас. — Мама, дай мне слова, чтобы его убедить! Я совсем этого не хочу, но я унаследовал долг…»

Мальчика тянет в драку, лениво подумал он. Непросто будет его удержать. Смешно: я хочу удержаться от драки! Но в этот раз я не хочу умирать. «Почему я даю себя убивать? — хмуро подумал он. — Что будет, если теперь я не дам им себя убить?»

Вот и все. Простились с Даггаром и Майдой. Простились со слугами — невидимками, которые вдруг обрели естество: один глубокий старик, двое — в тех же годах, что Даггар. Простились с Рансалою; грохнули за спиной ворота, и снова пылит заброшенная дорога, и серое небо вдали сливается с серой землёй.

Расшумелись, подумал о спутниках Торкас, рады, что выбрались из Рансалы. А Тайд молчит и поглядывает с тревогой, и Другой затих, словно вовсе исчез, но он никуда не ушёл, он где-то во мне, и от этого как-то увереннее и спокойнее. Все равно, как сильный отряд у тебя за спиной.

Через несколько я увижу маму, подумал он, и она сразу встала перед глазами. Девочка в чёрном со строгим и прекрасным лицом, и в глазах у неё тайна. А у Энраса не было Тайны, подумал он, почему же она его так любит? Я увижу маму, подумал он, и расскажу о Даггаре и Майде. А отец… что я должен сказать отцу? Я люблю отца и почитаю его, но мне не хочется говорить ему все…

Тишина стояла кругом — только топот дормов и звяканье сбруи. Давно уже скрылись из глаз башни Рансалы, и день наливался тяжестью и духотой. Тихий день, но внутри холодок тревоги. Острый тоненький холодок, как жало змеи.

Они ехали, день тянулся к закату, и тревога делалась все сильней.

— Что там? — спросил у Безымянного Торкас, но тот не ответил ему. И когда впереди показались люди, он тоже не дрогнул внутри. Он знает, что делает, подумал Торкас, а я не знаю, что делать мне.

Люди в серых плащах, но не горцы — другая повадка и иначе сидят в сёдлах. Их втрое больше, подумал Торкас, трое на одного, бывало хуже…

Миг — и вот мы готовы к бою. Тайд по левую руку, Кинкас — справа, остальные трое за нашими спинами. И когда они налетели на нас, мы привычно сомкнулись в круг мечей. Круг мечей, молчаливая доблесть Такемы; малое против большого — но мы стоим до конца, как стоят наши скалы.

• Предыдущая
• 7/18
• Следующая