Харчевня в Шпессарте (сборник) - Гауф Вильгельм - Страница 1

• 1/38
• Следующая

Много лет тому назад, когда дороги в Шпессартском лесу были еще плохи и по ним не так много ездили, шли по этому лесу два молодца. Одному на вид было лет восемнадцать, и он был оружейный мастер; другому же, золотых дел мастеру, судя по внешности, было никак не больше шестнадцати лет, и теперь, верно, он в первый раз странствовал по белу свету. Вечер уже наступил, и тени гигантских дубов и буков затемняли узкую дорогу, по которой шли путники. Оружейный мастер бодро шагал вперед, насвистывая песенку и изредка разговаривая с Веселым, своей собакой, и, казалось, не очень тревожился тем, что ночь близка, а ближайший ночлег еще далек. Но Феликс, золотых дел мастер, часто боязливо оглядывался. Когда ветер шелестел в деревьях, ему казалось, будто он слышит шаги позади себя; когда же придорожные кусты, качаемые ветром, раздвигались, ему мерещились чьи-то притаившиеся за ними лица.

А от природы золотых дел мастер не был ни суеверен, ни труслив. В Вюрцбурге, где он учился, он слыл среди товарищей храбрым малым, с отважным сердцем в груди, но сегодня ему было не по себе. О Шпессарте ему столько всего рассказывали: говорили, что разбойничья шайка хозяйничает там, что многих путников ограбила она в последнее время; поговаривали даже о нескольких ужасных убийствах, совсем недавно совершенных там. И ему невольно становилось страшно за свою жизнь, — как могли они вдвоем справиться с вооруженными разбойниками? Он даже начинал раскаиваться, что послушался оружейного мастера и согласился пройти еще перегон, вместо того, чтобы переночевать на опушке леса.

— Если меня сегодня ночью убьют, лишат жизни и всего, что я несу с собой, ты будешь виноват, мастер! Это ты своей болтовней заманил меня в этот страшный лес.

— Не будь трусом, — отвечал тот, — порядочному ремесленнику не годится бояться. Что ты волнуешься? Неужели, по-твоему, господа шпессартские разбойники окажут нам честь напасть на нас и убить нас? Ради чего им так утруждать себя? Не из-за моего же воскресного платья, которое у меня в ранце, и не из-за жалких дорожных грошей! Нет, нужно ехать четверней, быть одетым в парчу и бархат, — вот тогда они дадут себе труд убить тебя!

— Стой! Слышишь, свистят в лесу! — боязливо воскликнул Феликс.

— Это ветер свистит в деревьях. Прибавим шагу, теперь уже недолго.

— Да, тебе хорошо говорить, — продолжал золотых дел мастер. — Тебя они спросят, что у тебя с собой, обыщут тебя и, конечно, возьмут твое воскресное платье и гульден с тридцатью крейцерами. А меня, — меня они сразу убьют уже по одному тому, что я несу с собой золото и золотые украшения.

— Ну зачем же им из-за этого убивать тебя? Если б вышли сейчас четверо или пятеро вон из-за того куста с заряженными ружьями, направленными на нас, и вежливо спросили бы: «Эй, господа, что у вас с собой? Мы к вашим услугам, готовы помочь вам нести вашу поклажу», — и продолжали бы в таком же приятном тоне, — ты, верно, не стал бы дурака валять, открыл бы ранец и любезно выложил на землю желтый жилет, синий кафтан, две рубахи и все ожерелья, браслеты и гребни и вообще все, что у тебя имеется, и поблагодарил бы их за то, что оставили тебя в живых.

— Так, по-твоему, я должен отдать им украшение госпожи моей крестной, благородной графини? — горячо возразил Феликс. — Нет! Скорее я расстанусь с жизнью, лучше дам изрубить себя на мелкие куски. Разве она не заменила мне родную мать и не заботилась обо мне с десяти лет? Разве она не отдала меня в учение и не оплачивала мою одежду и все? И вот теперь, когда я имею возможность ее навестить и несу ей украшение моей работы, это изящное украшение, которое она заказала мастеру и на котором я могу ей показать, чему я выучился, — вдруг все это я должен отдать, и в придачу желтый жилет, который тоже она подарила мне! Нет, лучше умереть, чем отдать дурным людям украшение госпожи моей крестной!

— Не будь глупцом! — воскликнул оружейный мастер, — если они тебя убьют, госпожа графиня йсе равно не получит украшения. Поэтому будет лучше, если ты отдашь его и сохранишь жизнь.

Феликс не отвечал. Ночь теперь совсем надвинулась, и при неверном свете молодого месяца не видно было и на расстоянии пяти шагов. Ему становилось все страшнее; он держался ближе к товарищу и сам не знал, верить ли его речам и увещаниям. Так прошли они с час, когда увидали вдали свет. Молодой золотых дел мастер заметил, что свету этому не следует доверять, что это, может быть, разбойничий вертеп, но оружейный мастер объяснил ему, что разбойники устраивают свои жилища в пещерах под землей и что это, вероятно, харчевня, которую описал человек, повстречавшийся им при входе в лес.

То было длинное, но низкое строение; перед ним стояла повозка, и слышно было, как рядом в конюшне ржали лошади. Оружейный мастер знаком пригласил товарища к окну, ставни которого были открыты. Встав на цыпочки, они могли заглянуть в горницу и осмотреть ее. В кресле возле печки спал человек; судя по одежде, его можно было принять за извозчика, — вероятно, это был хозяин повозки, стоявшей перед домом. По другую сторону печки сидели женщины и девушки и пряли. За столом, у стены, они увидели человека, перед которым стоял стакан вина; голову он подпирал руками так, что им не видно было его лица. Однако по его одежде оружейный мастер заключил, что он из благородных.

Пока они так потихоньку заглядывали в окно, в доме залаяла собака. Веселый, собака оружейного мастера, ответила ей. На порог дома вышла служанка взглянуть на чужих.

Им обещали дать ужин и ночлег. Они вошли и разместили по углам тяжелые узлы, палки и шляпы и подсели за стол, к господину. Тот, отвечая на их поклон, привстал, и они увидали изящного молодого человека, который ласково поблагодарил их за приветствие.

— Поздно вы путешествуете, — сказал он. — Как вы не побоялись такой темной ночью пробираться через Шпессарт? Что касается меня, то я предпочел поставить мою лошадь на этот постоялый двор, лишь бы еще час не быть в пути.

— И вы были правы, господин, — согласился оружейный мастер. — Топот копыт хорошего коня — музыка в ушах этой сволочи, — они слышат на расстоянии часа пути. Но когда лесом пробираются два бедных парня вроде нас, то есть люди, которым скорее сами разбойники могли бы дать что-нибудь, они не двинутся с места.

— Это, конечно, правда, — сказал извозчик, разбуженный приходом новых посетителей и подошедший к столу, — что возьмешь с бедняка! Но бывали случаи, когда они убивали бедных просто из желания убить или принуждали их вступать в шайку и становиться разбойниками.

— Ну, если таковы эти люди в лесу, — заметил молодой золотых дел мастер, то, по правде говоря, и этот дом нам плохая защита. Нас только четверо, а вместе со слугой харчевни — пятеро, и если им вздумается напасть на нас вдесятером, — что сделаем мы против них? И кроме того, — добавил он тихим шепотом, — кто может утверждать, что хозяева харчевни честные люди?

— С этой стороны нечего опасаться, — возразил извозчик. — Я знаю эту харчевню уже десять лет и никогда не замечал здесь ничего подозрительного. Хозяин редко бывает дома, говорят, он торгует вином; жена же его тихая женщина и никому не делает зла, — вы напрасно ее подозреваете, господин.

— И все-таки, — опять заговорил молодой господин, — все-таки я не могу отчасти не согласиться с тем, что он сказал. Вспомните слухи, которые ходят о людях, бесследно пропавших в этом лесу. Многие из них говорили перед тем, что ночевать будут в этой харчевне, а когда, по прошествии двух или трех недель не получая о них никаких вестей, отправлялись на розыски и справлялись в этой харчевне, здесь всегда отвечали, что никого из них не видали. Это как-никак подозрительно.

— Бог знает, — воскликнул оружейный мастер, — может быть, было бы благоразумнее устроиться на ночлег под первым попавшимся деревом, чем в этих четырех стенах. Отсюда нет надежды спастись бегством, если вход будет осажден, — на окнах ведь решетки.

• 1/38
• Следующая