Лунные дороги - Аринбасарова Наталья - Страница 13
- Предыдущая
- 13/54
- Следующая
К сентябрю Аня приехала снова весом в сорок два килограмма, наверное, сказалась благовоспитанность английских харчей, не терпящих излишества ни в чем. С тех «похудевших» пор Анечка предусмотрительно обходила стороной коварный магазинчик. Там же около интерната находились самые большие магазины Москвы — «Детский мир», ЦУМ, ГУМ, «Петровский Пассаж». Теперь в свободное от занятий время бедная Анна ходила туда вместе с советскими подружками, совершенно не разделяя их шумного восхищения. Она все время дивилась Наташе, которая зависала у витрин. У советских людей свои радости, непонятные иностранцам. Наталья обожала разглядывать манекены в платьях, казавшихся ей безупречно элегантными. А когда Наташа смотрела на витрины фруктовых магазинов, где высокими пирамидками были сложены чудесные фрукты, а по стеклу струилась водичка, у девочки кружилась голова: «Вот вырасту, буду зарабатывать много денег и куплю все это!». Обещание Наталья сдержала, когда выросла и стала зарабатывать деньги, она приезжала именно в магазины своего детства, чтобы купить фрукты для своих детей.
У похудевшей Анечки испортился характер, она волком глядела на двух девочек, соревновавшихся друг с другом в потреблении пищевых продуктов. Это были небезызвестная вам — Аринбасарова и москвичка Таня Иванова. Наталья, к своему великому удовольствию, не была расположена к полноте. Чем больше она ела, тем больше ей хотелось, каким-то чудесным образом жиры не откладывалась на ее тщедушном тельце. Ван-Мэйка и другие вечно худеющие девочки отдавали Наташе свою еду. Если Наталья не съедала три интернатских ужина, утром ей не хватало сил, чтобы заниматься танцем — ее качало, ноги не слушались, выделывая вялые па. Мальчишки на Наташу обижались, они по неписаному «мужскому» праву рассчитывали на отвергнутые ужины.
Таня Иванова обладала аппетитом, ничуть не уступающим Наташиному. Откусывая маленькие кусочки своим маленьким ротиком, она, наверное, смогла бы скушать слона. Но куда девалась пища, поглощаемая Татьяной — было тайной, обтянутой балетным трико. Танечка миниатюрна, с тоненькими ножками, плоским животиком, и у нее была тончайшая талия, которая, казалось, может переломиться под тяжестью огроменного бюста.
Наблюдая за ее трапезой, подруги приходили в восторг. Перед танцем Таня съедала полный обед, потом покупала стакан кефира с непременной булочкой, потом пирожок, потом еще чего-нибудь, а потом и еще чего-нибудь. После шла легкой походкой на занятия. Если у всех остальных послеобеденные животики заметно круглились, Таня оставалась такой же плоской, только грудь подымалась выше.
— Танька, у тебя желудок, наверное, в сиськах!
— Ох, а я бы еще столько же съела!
В счастливое Советское время страсть как любили устраивать различные декады, кворумы, съезды. Каждая республика представляла на суд восторженных советских зрителей показы национального искусства. Празднества проходили в столице. Это были своего рода Олимпийские игры. Все ликовало в разноцветном танце, песнях, достижениях народного хозяйства. Граждане белели нарядными блузками. Трамваи празднично дрынькали.
В 58-ом году в Москве проходила декада Казахской культуры и искусства. Детям торжественно объявили, что они примут участие в балете «Дорога дружбы» — будут изображать казахских ребятишек. В то время построили железную дорогу между Китаем и Казахстаном, ее-то и назвали «дорогой дружбы»! И вот в честь этого знаменательнейшего события, был поставлен балет. О чем балет, в котором учащиеся ликовали в национальных костюмчиках, Наташа не помнила. Да, собственно, зачем? Ведь чувство коллективной радости — такое буйное, затягивающее, неосознанное. Примечательно, что балеты, оперы, фильмы создавались по поводу самых достойных событий строек плотин, дамб, добычи угля. Афиши так и пестрели всяческими победами советского народа.
Начались бесконечные репетиции. Дети бегали по всему Большому театру, быстро освоившись, знали все карманные уголки. Наташу манил «аромат» актерских уборных — неподражаемая смесь запаха грима, туалетного мыла, клея и пыли. Как-то Наталья бежала по коридору гримуборных, ее отражение подпрыгивало в мутных зеркалах, внезапно кто-то тучный схватил девочку за руку, строго спросил: «Ты умеешь читать стихи?». Девочка храбро: «Умею!». И немедля отрапортовалась стихотворением Некрасова: «О Волга — колыбель моя». «Молодец!» — расплылся толстячок. Куда-то повел Наташу.
Подвел к очень высокому господину. Человек был так продолжителен, что его лицо терялось в выси. Господин нагнулся, лицо прояснилось. Наташа обомлела — это был безжалостно красивый Нормухан Жантурин. Только что вышел фильм «Его время придет», где он играл Чокана Валиханова. Валиханов царский офицер, демократ, просветитель — вообще личность замечательная. После этого фильма Жантурин стал кумиром Натальи. И вдруг услышать его бархатистый голос! А тут еще Наташе сказали, что с одной стороны сцены Большого театра Нармухан будет читать стихи на казахском языке, а с другой — она на русском. Нервы маленькой девочки совсем расстроились.
Опять начались репетиции. Наталья была горда без всякой меры. Подруги уважительно заглядывали ей в лицо. Но за счастьем приходит несчастье. Все расстроилось, режиссер почему-то все отменил — Наталья была безутешна. Могла ли себе представить Наташа, что через несколько лет она опять встретится с Нормуханом Жантуриным на съемочной площадке? Какие еще сюрпризы готовила ей жизнь?
Постепенно интернат разрастался, на второй год приехали ребята из Чечено-Ингушетии и Литвы. Началось!
Литовчики первое время делали вид, что ничего не понимают, не выказывали ни малейшего желания общаться с чужаками. Случались стычки между ребятами, дети обзывали друг друга, оскорбляя национальностью. Через какое-то время литовцы, по-видимому, устав от неудобства, проявили выдающиеся способности полиглотов, за несколько дней освоив русский язык, но из чувства национальной гордости еще долго ограждали себя от нежелательного общения сильнейшим акцентом. Как страшно, что все проблемы взрослого мира зеркально отражаются в детях. Детское существо тут же хватает то, что витает в воздухе, расправляясь с взрослыми за их глупость: в поведении литовских ребятах чувствовалось противостояние маленькой страны большой.
Воспитатели, строго поговорив с учащимися, решили проблему. Теперь при малейшем оскорблении по национальным признакам — грозило отчисление. Акцент улетучился, драки прекратились. Через несколько лет ребята, расставаясь после окончания училища, горевали. Все сблизились, стали родными.
Четверть века спустя Наталья Утевлевна с одиннадцатилетней дочкой Катей попала на съемки в Вильнюс. Наталья разыскала своих одноинтернатников — Витаса Куджму и Сигитту Вабалевичуте. Они были женаты. Ребята тут же примчались в гостиницу, забрали Наташу с дочкой. Москвички провели чудесные три дня, осматривая достопримечательности Вильнюса.
В один из дней пришли в театр. В танцевальном зале Витас выкрикнул:
— «Ну-ка, давай вспомним адажио из „Лебединого озера!“.
— „Ты что, уж двадцать пять лет прошло!“ — ахнула Наталья.
— „Давай, давай!“.
Витас, собрав Наташино тело, заскользил по полу. Удивительно, но ноги Натальи двигались сами по себе, помня каждое движение танца. „Ну вот, теперь ты можешь всем говорить, что танцевала с первым принцем Литвы!“.
Витас и Сигитта окружили заботой московских друзей. Любое желание гостей предварялось. Не успевала Катя протянуть липкую ручку к чему-нибудь съестному, как это каким-то чудесным образом оказывалось у нее в животе.
Как-то днем москвички остались одни. Шли по солнечному Вильнюсу. На них смотрели неприветливые лица прибалтов, которые каким-то особым чутьем узнавали в них чужаков. Стройная восточная красавица — мама и округлое созданье с алчными раскосыми глазами несколько контрастировали с размеренным движением литовской толпы. Казалось, что весь гений нации направлен на соблюдение собственного достоинства.
Катина жадность до удовольствий завела маму в местный универмаг. Ее толстенькие ножки сами неслись к стеклянным дверям магазина, которые казались девочке райскими вратами, разве что не хватало архангела Михаила! Катя — раблезианское дитё, являвшее собой Гаргантюа и Пантагрюэля одновременно, вознеслась на второй этаж. Споткнулась на последней ступеньке, но ее лицо осталось невозмутимым. И вдруг! „Хочу!“ — прогремело в голове у ребенка — на металлических плечиках висел черненький, плиссированный фартук, а за ним еще рядок чернявеньких собратьев. Катенька, восхищенно икнув, сорвала фартук. Весь мир заплясал радужными красками.
- Предыдущая
- 13/54
- Следующая
