Александр Македонский. Пески Амона - Манфреди Валерио Массимо - Страница 48

• Предыдущая
• 48/73
• Следующая

Девушка безутешно плакала, но это не разжалобило философа, который продолжал:

— Тогда Павсаний попросил Филиппа отомстить за его унижение, а когда царь не согласился, убил его. Так все и было на самом деле?

Девушка вытерла слезы краем плаща.

— Это правда? — спросил Аристотель.

— Да, — подтвердила она сквозь рыдания.

— Чистая правда?

Девушка не ответила.

— Про эпизод в охотничьем домике Аттала я знаю, что это правда: у меня есть свои осведомители. Но что послужило тому причиной? Или это просто темные дела любви мужчины к мужчине?

Девушка попыталась уйти, не желая продолжать разговор. Платок у нее на голове уже побелел от снега, и земля вокруг тоже покрылась тонкой белоснежной пеленой. Аристотель взял девушку под руку.

— Ну? — настаивал он, уставившись ей в лицо своими маленькими серыми глазками хищника.

Девушка покачала головой.

— Пошли со мной, — сказал ей философ неожиданно ласковым тоном. — У меня поблизости дом, и огонь, наверное, еще не погас.

Девушка послушно пошла за ним, и Аристотель отвел ее в свое жилище и усадил у очага.

— Мне нечего предложить тебе, кроме горячего настоя из трав. Я здесь проездом.

Он взял с огня кувшин и вылил его содержимое в две глиняные чашки.

— Ну, что тебе известно из того, чего не знаю я?

— Павсаний никогда не был любовником царя и никогда не имел любовных дел с мужчинами. Он был простой парень, низкого рода, и ему нравились женщины. Что касается царя Филиппа, про его романы с мужчинами ходило много сплетен, но никто никогда ничего не видел.

— Ты, кажется, хорошо осведомлена. С чего бы это?

— Я пеку хлеб во дворце.

— Твои слова не исключают возможности, что эпизод такого рода, пусть единственный, все же имел место.

— Я не верю в это.

— Почему?

— Потому что Павсаний рассказывал мне, как застал Аттала во время очень секретного и опасного разговора.

— Возможно, он это подслушал?

— Не исключено.

— И он рассказал тебе, о чем они говорили?

— Нет, однако, то, что с ним сделали, по-моему, должно было напугать его, сокрушить, но не убить: убийство царского телохранителя вызвало бы много подозрений.

— Тогда предположим следующее: Павсаний застал Аттала во время опасного разговора и пригрозил все рассказать. Аттал пригласил его в уединенное место, чтобы поговорить, а потом, чтобы преподать урок, отдал его на поругание своим егерям. Но зачем Павсанию после этого убивать Филиппа? Это же не имеет никакого смысла.

— А когда говорят, будто Павсаний убил царя, потому что тот отказался отомстить за его истязания, — это имеет смысл? Павсаний был силен и хорошо владел оружием, он мог бы отомстить за себя сам.

— Верно, — признал Аристотель. — Тогда как же ты объяснишь это? Если он был простой, честный парень, как сама описываешь, зачем ему понадобилось убивать своего царя?

— Я не понимаю. Если ему и захотелось сделать это, не думаешь ли ты, что телохранитель мог бы выбрать более подходящие обстоятельства? Он мог бы убить его сонного, в постели.

— Я всегда об этом думал. Но тут, мне кажется, ни ты, ни я не можем найти ответ. Ты не знаешь кого-то еще, кто мог бы что-то знать? Говорят, у него были сообщники или, во всяком случае, прикрытие: какие-то люди ждали его с конем у той дубовой рощицы, где мы недавно встретились.

— Говорят также, что одного из них опознали, — сказала девушка, вдруг взглянув в глаза своему собеседнику.

— И где же находится этот уцелевший?

— В одной харчевне в Берое, на берегах Галиакмона; его зовут Никандр, но это наверняка вымышленное имя.

— А какое настоящее? — спросил Аристотель.

— Не знаю. Если бы знала, то, возможно, была бы ближе к разгадке.

Аристотель опять взял с огня кувшин, но девушка жестом остановила его и встала.

— Мне пора идти, а то кое-кто меня хватится.

— Как я могу отблагодарить тебя за то, что…— начал было Аристотель, но девушка перебила его:

— Найди истинного виновника и дай мне знать.

Она отворила дверь и торопливо зашагала по пустынной улице. Аристотель окликнул ее:

— Погоди, ты даже не сказала мне своего имени!

Но девушка уже исчезла за кружением белых хлопьев в молчаливых улочках погруженного в сон города.

Регент Антипатр, закутанный в плащ из грубой шерсти, во фракийских войлочных штанах, принял философа в старом тронном зале. Посреди зала горел большой огонь, но основная часть тепла вместе с дымом уходила в отверстие в потолке.

— Как здоровье? — спросил его Аристотель.

— Хорошо, пока я вдали от Пеллы. Один вид царицы вызывает у меня головную боль. А как твое здоровье, учитель?

— Тоже хорошо, но годы начинают сказываться. И потом, я никогда не выносил холода.

— Какими судьбами здесь?

— Я хотел возложить дары на могилу царя, прежде чем вернуться в Афины.

— Это делает тебе честь, но и чревато большими опасностями. Если ты избавляешься от охраны, которую я приставляю к тебе, как мне тебя защитить? Будь осторожен, Аристотель, царица — сущая тигрица.

— Я всегда поддерживал с Олимпиадой добрые отношения.

— Но этого недостаточно, — заметил Антипатр; он встал и, подойдя к огню, подставил ладони теплу. — Клянусь, этого недостаточно. — Он взял стоявший у края очага серебряный кувшин и пару кубков из хорошей аттической керамики. — Немного теплого вина? Аристотель кивнул.

— Что нового об Александре?

— В последнем донесении от Пармениона сообщается, что он совершает переход через Ликию.

— Стало быть, все идет хорошо.

— К сожалению, не все.

— А что не так?

— Александр ожидает пополнения. Посланные им в отпуск юноши вместе с вновь завербовавшимися уже находятся у Проливов, но им не удается переправиться из-за флота Мемнона. Если я рассчитал правильно, сейчас царь должен находиться в Большой Фригии, близ Сагал аса или Келен, и он наверняка встревожится, увидев, что никто не пришел.

— И ничего нельзя поделать?

— У Мемнона подавляющее превосходство на море: если я пошлю свой флот, он пустит его на дно, прежде чем корабли удалятся от берега. Ситуация тяжелая, Аристотель. У меня одна надежда, что Мемнон попытается высадиться на македонскую территорию: в этом случае можно надеяться поймать его. Но он хитер и вряд ли пойдет на такое рискованное предприятие.

— Что же тогда хочешь предпринять ты?

— Пока ничего. Подожду, что решит он: не может же он вечно болтаться на якоре. А ты, учитель? Неужели цель твоей поездки — только возложить дары на алтарь царя Филиппа? Если ты не говоришь мне о своих планах, мне будет трудно защитить тебя.

— Я должен повидаться с одним человеком.

— Что-то связанное со смертью царя?

— Да.

Антипатр кивнул, словно ожидал этого ответа.

— И надолго ты здесь задержишься?

— Завтра отбываю. Возвращусь в Афины, если найду корабль из Метона. А не найду — отправлюсь по суше.

— А как дела в Афинах?

— Хорошо, пока Александр побеждает.

— Вот именно, — вздохнул Антипатр.

— Вот именно, — повторил Аристотель.

Александр расквартировал войско в Келенах, неподалеку от истоков Меандра, в резиденции сатрапа Большой Фригии. Он не встретил никаких трудностей, поскольку все персидские солдаты заперлись в крепости, выстроенной на самой высокой точке прекрасного города — на шпоре утеса, отвесно обрывавшегося к маленькому озерку с прозрачной водой. Персов, видимо, было немного, иначе они попытались бы защитить город на стенах, несмотря на то, что в некоторых местах городские укрепления обветшали и начали разрушаться.

Лисимах с целью рекогносцировки объехал крепость и вернулся в мрачном настроении.

— Она неприступна, — сообщил он. — Единственный доступ — дверь над обрывом, в восточной части, но по ведущей ко входу лестнице не может подняться сразу больше одного человека, а сверху нависают два бастиона. Нужно устроить блокаду в надежде, что они не запаслись достаточным количеством провианта для долгого сопротивления. Что касается воды, ее у них в избытке; наверняка имеется колодец, соединяющийся с озером.

• Предыдущая
• 48/73
• Следующая