Золотая ночь - Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович - Страница 9
- Предыдущая
- 9/13
- Следующая
– Не может быть!..
– Уверяю вас; я сам сначала не верил, пока не убедился своими глазами. Ревет, точно оглашенная…
В сторонке тихо и нерешительно слышалось осторожное заячье бобоканье; зайцы кричат иногда пресмешно в лесу – сядет на задние лапки, насторожит уши, вытянет мордочку и начинает как-то по-детски наговаривать: «бо-бо-бо-бо»…
– Гли-ко, гли[1], Флегон Флегонтыч, – зашептал Спирька, показывая головой в сторону небольшой сосновой гривки, у которой стояли две темные фигуры. – Вишь, как зорят[2] за нам…
– Ну, пусть их зорят.
– А в лесу лошадь привязана – вон одна голова торчит…
– Ах, подлецы! Чьи бы это?
– Темно, не признать сыздали. Быдто из сосунят кто по обличью-то… может, и наши причинные.
Кроме этих отрывочных эпизодов, наше путешествие совершалось в мертвом молчании; слышался только лошадиный топот и стук колес, когда они попадали на древесный корень. Вахромей сидел на козлах в обычном молчании и только изредка, в виде особенной милости, благоволил всыпать вертлявой пристяжной несколько хлестких ударов.
– Эва тебе и Сухой Пал… – проговорил, наконец, Спирька, когда впереди серым неясным пятном выступила между редкими соснами узкая лесная прогалина. – И Гаврила Иваныч тамоди[3] с людям дожидает нас… в самую точку попали.
Сухой Пал выделялся какой-то суровой красотой и резко отличался от других мест, по которым ехали до сих пор. Кругом росли вековые сосны в обхват толщиной; почва делала мягкий уклон к небольшому круглому озерку и кончалась крутым обрывом, на котором росла корона из громадных лип.
– Старцы здесь жили в допрежние времена, – объяснил Спирька, – вон и липняк насадили для пчелы… Только их начальство выжило; потому как они, старцы-то, к старой вере были прилежны… строго было. Весь скиток разорили…
Партия Пластунова дожидалась нас уже с час. Посыпались рассказы с обеих сторон о встречных партиях. Весь лес на десятки верст по течению Причинки был переполнен людьми, ждавшими наступления полуночи.
– Страсть сколь народичку понаперло, – удивлялся Гаврила Иваныч, поправляя свою баранью шапку. – Немца видели… ну, еще с сигарой ходил. В двух верстах отсюдова будет…
– А Агашкова не видал?
– Нет, как будто не заприметил. Тут все какие-то новые партии, Флегонт Флегонтыч. И господь их знает, откуда они набрались. В Причине как будто их не видать было, все наперечет. Это все пришлые… Надо полагать, режевские али невьянские.
– Все равно… один черт, – ворчал Собакин. – Столбы разведочные приготовили?
– Два столбика сорудовали… и слова написали.
– Хорошо. Уж десять часов скоро, – говорил Собакин, со спичкой разглядывая циферблат своих часов. – Далеко отсюда?
– Версты три, надо полагать, будет; в час доедем.
– Часик подождем.
Ехать прямо на заветное местечко прежде времени мы не могли, потому что на нас могли набежать другие партии и начать спор по заявке. Но, с другой стороны, полная неизвестность являлась тяжелым кошмаром для всех. Время тянулось убийственно медленно, как при всяком ожидании, и Флегонт Флегонтович беспрестанно жег спички, чтобы посмотреть, сколько осталось.
Ровно в одиннадцать часов мы трогаемся в путь в мертвом молчании, но лес кругом гудит от конского топота и торопливо шмыгающих людей. Мимо нас проскакала партия верхом на лошадях; где-то далеко рубят дерево, и каждый удар топора звонко разносится в ночной тиши. Вероятно, это готовят разведочный столб. Вот где-то совсем близко посыпались тоже удары топора, кто-то рубит лихорадочной, неумелой рукой. Опять встреча, едут на двух телегах, разъезжаемся молча – ни слова. Торопливо бегут какие-то мужики с лопатами и топорами. Уж близко совсем, вот и небольшой пологий ложок, который спускается корытом к Причинке.
– Здесь… – шепчет Спирька.
Флегонт Флегонтович отряжает Пластунова с Гаврилой Ивановичем вверх по Причинке, к какому-то Семенову Бугру, где он должен ждать сигнала и сейчас же ставить разведочный столб.
– Как я заиграю, значит, место свободно, ты сейчас и катай столбы и шурфы, – наставительно шепчет он своему доверенному. – Через полчаса, чтобы все было готово… Слышишь?.. Я как заиграю, ты сейчас и действуй.
Партия Пластунова исчезает в густой сосновой заросли, а мы остаемся на ложке, в ожидании двенадцати часов. Заветное местечко на полверсты ниже, но занимать его теперь рано, можно только привлечь внимание проходящих мимо партий. А народ так валит и валит, все дальше, вверх по Причинке; каждая новая партия заставляет переживать скверное чувство: а как она да наше место и захватит? Но пока все благополучно – все проходят мимо.
– Начинай, благословясь, – командует Флегонт Флегонтович, откладывая несколько широких крестов. – Ну, восемь минут осталось… пора.
Мы отправляемся вниз по Причинке, которая здесь шириной всего несколько аршин, а в некоторых местах ее просто даже можно перескочить с разбегу. Лошади остались на месте, а мы идем пешком.
– Скорее, скорее… – торопит Флегонт Флегонтович, задыхаясь на ходу. – Спирька, где место-то?
– Да вон береза-то развилашкой стоит, тут и место, – объясняет Спирька, едва поспевая за Собакиным на своих кривых ногах.
За нами несколько рабочих несут разведочный столб.
– Стой! – командует Флегонт Флегонтович, когда мы поравнялись с указанной березой. – Ровно двенадцать часов… ставь столб!
В подтверждение своих слов он показывает нам свои часы; Спирька с двумя рабочими копают яму, а Флегонт Флегонтович вынул из кармана футляр с флейтой, собрал инструмент, и по лесу далеко покатился вальс из «Корневильских колоколов»:
В ответ на вальс послышался глухой выстрел из револьвера.
– Слава богу, место свободно, – объяснил Собакин. – У нас такой уговор был: если свободно – один выстрел, если нет – три. Ставьте скорее столб. Ну, теперь валяй шурфы.
Разведочный столб был уже поставлен, и рабочие ставили пониже другой. Метелкин со Спирькой из срубленной березы устраивали живой мостик через Причинку. Флегонт Флегонтович сам отмерял на земле квадрат шурфа и принялся обрубать топором дерн; он взмахивал топором со всего плеча и не мог вывести прямой линии.
В самый разгар работы, на противоположном берегу Причинки, в лесу послышался глухой треск, точно шла целая рота солдат, и затем выскочило несколько рабочих с лопатами и кирками. Намерения неожиданных пришельцев были очевидны, и Флегонт Флегонтович закричал не своим голосом:
– Стой! Место занято… Кто первый пошевелится, на месте убью!
На этот вызов из приближавшейся толпы рабочих отделился высокого роста мужчина в кожаной куртке, в высоких сапогах и в модной шляпе с двумя козырьками. Он подошел к переходу через речку и, сняв шляпу, спокойно отрекомендовался:
– Стреляйте… К вашим услугам: Серапион Чесноков. Обращаю особенное внимание ваше, милостивый государь, на то, что вы в глухом лесу производите угрозу с оружием в руках, что предусмотрено уложением о наказаниях. Притом вы начали работу целым получасом раньше, чем это назначено, за что тоже будете отвечать, а теперь я займу эту площадь на основании общих правил.
Бедный Флегонт Флегонтович побелел от злости и только смотрел на оратора с открытым ртом, как помешанный.
– Да вы… вы от кого? – проговорил он наконец, опуская бессильно руки.
– Я? Я от Анфусы Полихроновны Могильниковой…
– А! Так вы вот как… О, я знаю вас!.. Я… я… – закричал Флегонт Флегонтович каким-то крикливым голосом и бросился грудью защищать переход через Причинку. – Я знаю тебя, подлеца!.. Алеут!.. Ребята, не пущай!.. Спирька, Метелкин! Братцы, это разбойник… это грабеж!.. Будьте все свидетелями…
– Эй, вы, послушайте, – спокойно продолжал «алеут», отдавая какие-то приказания своим рабочим. – Кроме вооруженного нападения, вы еще делаете подлог: часы у вас переведены… Притом вы меня оскорбили с первого слова. И в том и в другом случае вы ответите в законном порядке.
- Предыдущая
- 9/13
- Следующая
