Западня - Малышева Анна Витальевна - Страница 36
- Предыдущая
- 36/92
- Следующая
Даша ее поняла и одобрила.
Когда Люба положила трубку, у него возникло ощущение, что ему звонил какой-то робот. Он пытался перебить жену, но та будто не слышала — шпарила по рельсам, ничего не замечая на своем пути. Произошло то же самое, как и в тот раз, когда Люба объявила, что уходит.
Ее не волновала реакция мужа. Ей было важно все сказать и не дать себя остановить. Она как будто очень боялась этой остановки. «Может, потому, что сама ни в чем не уверена», — думал Михаил, кладя трубку. Во рту появилась странная сухая горечь. Вкус обиды. «Она будто боится, что я ее уговорю. Она не знает, что творит. И я уверен — чувствует, что не права. Иначе — почему она боится меня слушать? Зачем оскорбляет?»
Конечно, этого он не мог рассказать жизнерадостному, суетливому Шурику. Тот ничего бы не понял. Он продолжал интересоваться деталями:
— А, так начали встречаться? Ну и как Даша к тебе относится? Моя-то от первого брака знать меня не желает. И почему, интересно? Алименты я платил, подарки делал, ее матушка замуж опять выскочила и вроде на меня не злится…Я уж и так к ней подходил, и этак… Потом плюнул. — Шурик взялся за кофе и с цыганской беспечностью добавил:
— Легче других нарожать.
— Тебе сегодня нужно на работу? Я, например, и в пятницу пашу. — Михаил собрал тарелки и унес их на кухню. Говорить о дочери не хотелось. Он прекрасно знал, что Шурик успешно нарожал еще двух детей, что со второй женой живет душа в душу. И скорее всего, его даже упрекать сегодня не будут, хотя он и задержался на гулянке на всю ночь.
При упоминании о работе Шурик засуетился, побежал бриться, потом звонил жене. Из дома они вышли вместе, и приятель подбросил Михаила до редакции.
Прошло пять дней с того воскресенья, когда он раздвинул ветки в рощице и увидел мертвую Ольгу. Каждый день Михаил думал о том, что нужно позвонить ее матери.
Сказать хотя бы несколько слов. Выразить соболезнование. Но не мог заставить себя поднять трубку. Ему все казалось, что этот звонок никому не нужен. А то и хуже — что Алла не захочет с ним говорить. Хотя — в чем он виноват? Да, первый опознал ее дочь, но ведь он просто гулял по своему обычному маршруту! Он даже не отклонялся в сторону, все произошло случайно…
Михаил думал, что его вызовут по делу об убийстве. В конце концов, он принимал участие в поисках девушки, может многое рассказать Его не вызывали. Сперва он нервничал по этому поводу, потому начал пожимать плечами: «Что ж, обойдутся, видно, без меня». Вчера почти об этом не думал. Но утренний разговор с Ириной снова вернул его тревоги. Его почти напугало ее сообщение.
«Родителям-то каково! — думал он, едва прислушиваясь к разговорам редакторш. — Младшая дочка записалась в тот же самый театр, куда ходила старшая! Я бы на их месте ее туда не пустил. Что-то здесь нехорошее. Понятно, что многое ей достанется по наследству от Ольги, но при чем здесь театр? Она вовсе не интересовалась театром! Что с ней происходит, черт возьми?»
Милена действительно появилась на сцене — правда, Михаил с трудом ее узнал. Лицо намазано белилами, глаза, брови и губы подведены черным и красным гримом, светлые волосы скрыл парик. Слов у нее не было — она играла горожанку из толпы, которая разгуливает по сцене во время праздника поминовения усопших. Ее роль состояла в том, что она молча покупала «фонарик встречи», который нужно зажигать в эту ночь, чтобы приманить в дом души умерших родственников и друзей. Михаил заметил девочку не потому, что она была меньше ростом, чем другие актеры. Здесь были ребята и пониже ее, Милена выросла крупной для своих четырнадцати лет. Ему бросилась в глаза скованность движений этой бедно одетой горожанки в синем кимоно, и, присмотревшись, он узнал светлые, уж совсем не японские глаза Милены.
«Да уж, Ирина занялась благотворительностью, — думал он, глядя, как Милена неровной семенящей походкой уходит за кулисы. — Как это она решилась? Сегодня шестое представление, а она вводит новую актрису! Милена выделяется среди них, она же ничего не умеет. И хотя семенит — все равно ходит, как московская барышня, не говоря об остальном. Да, великая вещь — благодарность! Если бы девчонка не сослалась на меня — ее бы не взяли!»
На поклоны Милена не вышла, а если и мелькнула на сцене, то где-то в задних рядах массовки. Задернули бархатный синий занавес, и вскоре зал почти опустел. Через несколько минут из-за него показалась Ирина. Она близоруко сощурилась, оглядывая пустые кресла, увидела Михаила и махнула ему рукой:
— Как хорошо, что вы пришли! Идите к нам, уже все готово!
Актеры и в самом деле устроились прямо на полу. Синий плотный занавес отгораживал их от пустого зала, создавал ощущение замкнутости, какого-то странного уюта.
На немногочисленных стульях стояли подносы с бутербродами и пирожными. В углу блестел электрический самовар. Парни откупоривали шампанское, считали пластиковые стаканы. Девушки занимались чаем.
Михаила познакомили с директрисой лицея. Она оказалась на удивление молодой — Михаил не дал бы ей больше тридцати лет. А может, положение спасал умело наложенный макияж. Веселая, подтянутая, благоухаюшая дорогими духами — она, скорее, походила на удачливую бизнес-леди. Директрису звали Татьяна, отчество она не назвала. Как видно, считала, что оно ее старит. Кокетливо играя глазами, дама пожала руку гостю:
— Уже читала вашу статью. Я считаю, что Иринка делает святое дело! Это энтузиастка, такие только в революцию были! Из ничего, своими силами создать такую сказку! А ребята какие замечательные! Я просто завидую! Мои гуманитарные оболтусы по сравнению с ними — олигофрены!
Ирина похлопала себя по щекам:
— Не смущай, я и так вся красная.
Она убежала за кулисы, а Татьяна, чуть понизив голос, доверительно сообщила Михаилу:
— Честно говоря, мне впервые понравилось то, что она сделала. Я ведь всегда этим интересовалась, мы давно дружим. И, между нами, — раньше была просто чепуха на постном масле! Она ведь лет десять занимается самодеятельностью, я уж намекала, — может, бросишь? Ни в какую! Это, мол, ее призвание! Но в этот раз — удача! Вы ведь согласны?
— Замечательный спектакль, — согласился Михаил, шаря взглядом среди артистов. Милены не было. Он хотел поискать девочку, но директриса не отпускала его. Она, как видно, считала своим долгом занять гостя приятной болтовней. При этом Татьяна не забывала слегка сплетничать о лучшей подруге:
— Конечно, личной жизни у нее никакой, Иринка всю душу театру отдает… И поверите — ведь не ради денег! У нее очень состоятельные родители. Правда, отец сейчас умер, но был знаете кем? — Она значительно завела глаза к софитам. — Большой человек в Мосэнерго. И мама там же подвизалась, не на последней должности. Они бы ее спокойно в МГИМО пристроили, но она сама выбрала педагогический. Опять призвание — и делай с ней, что хочешь! Иринка у нас была первая богачка на курсе — машина, своя кооперативная квартира… Да и сейчас не бедствует, будьте уверены. Только афишировать этого не хочет. А театр — чистая благотворительность!
Она заговорщицки улыбнулась Михаилу:
— Как вы думаете — дали бы ей бесплатное помещение для театра без взятки и связей? Верьте в это, если хотите, а я не поверю! Но человек она душевный, милый… — И внезапно закончила:
— Жалко ее ужасно.
В этот миг Михаил увидел девочку. Она сидела в полутемном углу и, глядя в зеркальце, тщательно стирала грим.
На ней все еще был синий халатик-кимоно. Многослойный яркий ситцевый пояс она сняла и положила рядом.
Михаил извинился перед директрисой и подошел к Милене. Та заметила его, только когда он склонился над ней:
— Ну, привет, Чио-Чио-Сан!
Девочка с перепугу выронила комок ваты, которой стирала грим, и закрыла рукой лицо — все в цветных полосах. Михаил удивился:
— Что ты так пугаешься? Я тебя ругать не буду. — И тихо добавил:
— Хотя, честно говоря, ругать надо. Это я, значит, рекомендовал тебя Ирине Сергеевне?
- Предыдущая
- 36/92
- Следующая
