Сияние каменного цветка - Аренев Владимир - Страница 2
- Предыдущая
- 2/6
- Следующая
Са лежал на шкурах, недвижный, похожий на обломок белого мрамора. Рядом замерла, обхватив себя за плечи, Ир-Мэнь.
— Что?
Она молчит, ее глаза — два бездонных провала; упадешь в такие — будешь лететь вечность, так и состаришься, и умрешь — не достигнув дна.
Потом Ир-Мэнь оживает, и из-за губ, похожих сейчас на два серых валика, доносится: «Каменная гадюка».
И впору Ом-Канлу садиться рядом с женой, превращаться еще в одну статую. Ибо живет каменная гадюка не среди камней, а в ветвях тех кустарников, что, как правило, растут у источников. Именуется же каменной, поскольку после ее укуса тело окаменевает; не сразу — постепенно, день за днем. Вначале онемеет место вокруг ранки, потом — дальше и дальше…
Говорят, тем везет, кого каменная гадюка кусает в голову.
Малыша Са укусила в ногу.
— Нет! — кричит Ом-Канл. Ему плевать, что сбилось дыхание и сердце стучит неоправданно сбивчиво; они с Ир-Мэнь слишком долго ждали Са, чтобы теперь так легко сдаться!
— Я пойду на ту сторону Крина, к ведарке…
Жена останавливает его едва заметным покачиванием головы:
— Без толку. Ты же сам знаешь, она не принимает мужчин. Да и никто никогда не мог вылечить от укуса каменной гадюки.
Конечно же, Ом-Канл знает! Но он не может сидеть, упорядочивая дыхание и наблюдая, как умирает его единственный сын!
Но что делать-то?! Идти к любому из лекарей нет смысла, ибо ни один не поможет, просто не способен помочь.
— Как это случилось? — голос Лэ-Тонда, только что вошедшего в шатер, заставил Ом-Канла вздрогнуть.
Зачем наставник спрашивает? Не все ли равно, как?
Ир-Мэнь все же заговорила.
Сегодня ей потребовалось сходить к источнику за водой, а малыш Са увязался за мамой. И вот когда Ир-Мэнь набирала воду, ребенок ушел к кустарнику, росшему неподалеку.
…Он не кричал, но женщина внезапно почувствовала нечто — и обернулась. Са тихонько опускался на землю, широко распахнутыми глазенками глядя на гибкую ленту коричневого цвета. Ир-Мэнь догадалась, что это была каменная гадюка, намного позднее — а тогда лишь бросилась к ребенку, понимая, что не успеет добежать, подхватить… — уберечь и подавно!
На крик прибежали соседки, помогли донести потерявшего сознание Са в шатер. Позванный к больному ведун только развел руками, признаваясь в собственной беспомощности…
Лэ-Тонд выслушал историю молча. Кажется, его совсем не интересовало рассказанное Ир-Мэнь, хотя именно он просил ее об этом.
Когда женщина замолчала, по-детски, с надеждой глядя на пожилого охотника, Лэ-Тонд повернулся к Ом-Канлу:
— Что собираешься делать?
Тот осторожно пожал плечами: что тут поделаешь? Но ведь зачем-то же наставник спрашивает об этом!
— Вспомни об отшельнике, — сказал тогда Лэ-Тонд. — Может, он не спасет ребенка. Но может — спасет.
«Вспомнил тогда Ом-Канл про отшельника, который жил высоко в горах, питаясь лишь тем, что собирал, да тем, что изредка приносили ему пастухи и охотники ятру. Ибо считалось, что отшельник этот приблизился, благодаря образу жизни своей, к Богам. Не раз лечил он тех, кто больным приходил к нему; но редко случалось сие, ведь добраться до обители отшельника было нелегко, да и не всегда можно было застать его дома.
Но Ом-Канл не видел другого выхода — поэтому, обняв на прощание жену и поцеловав в лоб спящего сына, у которого уже онемела вся левая нога, куда укушен был он каменной гадюкой, — пошел молодой охотник в горы, чтобы отыскать жилище отшельника».
Небеса рыдали; Ом-Канл уже дважды оскальзывался на вымокшей тропе и один раз чуть не сорвался в пропасть, выжидающе скалившуюся клыками-камнями. Но он не мог медлить: с каждой секундой смерть отхватывала еще немного от тела Са.
Дорогу к обители отшельника Ом-Канл помнил плохо. Молодой охотник был там очень давно, когда Лэ-Тонд после получения Ом-Канлом второго имени учил юношу мастерству добытчика. В то время перед молодым ятру словно открывался новый мир; хотя прежде он и считал, что все вокруг уже познано им и не способно удивить. И вдруг — видишь за привычным совсем другое, постигаешь вещи, о существовании которых до сегодняшнего дня и не подозревал!
Таким был и первый визит Ом-Канла к отшельнику. Тогда день радовался солнцу, а горы дышали величественно и достойно. Ом-Канл, пообещавший себе ничему более не удивляться и ни о чем Лэ-Тонда не спрашивать, покорно шагал вслед за наставником по тропе, которая явно вела в никуда. Ибо уже с того места, на котором они находились сейчас, было видно, что приводит тропка к небольшой каменной площадке — и завершается обрывом. Идти туда без толку, разве что если Лэ-Тонд намерен обучать ученика полетам.
— Следи за дыханием, — роняет наставник.
И как он видит спиной?..
Они добрались, наконец, до площадки; тут-то Ом-Канл заметил небольшой вход в пещеру. Взгляд не-горца вряд ли заметил бы, что в пещере когда-то жили, но молодой охотник все-таки не зря ходил в учениках у одного из лучших наставников селения!
— Что скажешь?
— В пещере жил мужчина, но теперь он покинул ее. Видимо, умер.
Лэ-Тонд недовольно (но почему?!) взглянул на него и сокрушенно качнул головой, мол, вот и еще один день потрачен впустую.
Потом опустился на колени, сев на пятки, и знаком велел Ом-Канлу последовать его примеру.
Прошло некоторое время — и, наконец, Ом-Канл почувствовал присутствие в пещере человека.
Еще спустя несколько сотен вдохов-выдохов человек в пещере поднялся и направился к выходу.
Ом-Канл бросил взгляд на наставника — Лэ-Тонд сидел, как и прежде невозмутимо созерцая шевеление ветерка в траве, что росла у входа. И лишь когда человек вышел из пещеры — оказавшись невысоким, худым, словно палка, стариком — Лэ-Тонд почтительно, но с достоинством поклонился. Ом-Канл поспешно последовал примеру наставника.
К удивлению молодого охотника (а ведь обещал себе не удивляться!), старик сел так же, как и ятру, на колени.
— Да будут горы благосклонны к тебе, — молвил Лэ-Тонд.
И эхом, неожиданно мощным для такого худого и старого человека, отозвался отшельник:
— Да будет свет, что в вас самих, увиден вами же — и разожжен в сердцах.
Опять Ом-Канлу пришлось удивляться: ведь только люди, постигшие тайную власть слов, способны говорить подобным образом.
Лэ-Тонд тем временем выложил из своего дорожного мешка связку сладких кореньев криага и несколько плодов лийумы. Ом-Канл отметил, что довольно внушительную полоску вяленого мяса учитель оставил в мешке, хотя заподозрить его в жадности молодой охотник не мог.
Отшельник с благодарным жестом принял дары.
— Это — новый охотник — Ом-Канл.
Старик внимательным взглядом изучил молодого ятру:
— Всегда моя смиренная обитель открыта для тебя. Я буду рад, когда смогу хоть чем-нибудь помочь тебе, Ом-Канл.
— Благодарю, отец, — и молодой охотник изумленно осознал, что только что ответил сообразно словам мудреца.
Тот кивнул, словно это было обычным делом.
Потом все трое пересели так, чтобы видеть Солнце, и помолились ему, а после наставник и ученик отправились обратно.
По дороге в селение Лэ-Тонд рассказал молодому охотнику об отшельнике.
— А почему ты не дал ему мясо? — не утерпел Ом-Канл.
Лэ-Тонд пожал плечами:
— Он не ест мясо. Во всяком случае, никогда не берет его в качестве дара.
…Сегодня Ом-Канл взял с собой коренья криага. Наставник говорил, что отшельнику ведомо много такого, о чем остальные люди даже не имеют представления. Возможно, ему ведома и тайна лечения укусов каменной гадюки.
Небеса по-прежнему изливали свою скорбь разлуки с землей; Ом-Канл огляделся, пытаясь сориентироваться на местности. Кажется, обитель отшельника была где-то рядом.
Наконец он нашел нужную тропинку и побрел по ней; ночь трескалась на куски желтыми разломами-молниями, высвечивая дорогу.
Площадка перед пещерой была неровной, так что кое-где образовывались лужицы, но Ом-Канл не обратил на это внимание и сел прямо в воду. Ждать. Здесь спешить нельзя, ибо — Ом-Канл это понимал — отшельник волен поступить как захочет и заставить его переменить решение не удастся.
- Предыдущая
- 2/6
- Следующая
