Секреты гоблинов (ЛП) - Александер Уильям - Страница 20

• Предыдущая
• 20/31
• Следующая

Представление началось.

— Надеюсь, там есть кровь и кишки! — сказала одна девочка, подпрыгивая от любопытства.

Элегантная марионетка леди вступила на сцену. Голос Семелы запел историю.

Роуни пытался одновременно смотреть представление и наблюдать за Янсеном. Это было нелегко, и, вдобавок, его отвлекали другие кукольные представления у него в голове. Роуэн часто изображал кукол из тени на стене Башкиной лачуги — когда он еще жил в лачуге Башки. Он мог делать тени плывущих кораблей и животных, лошадей, коз и кротов. Он мог создавать фигуры людей в высоких шляпах или длинных платьях. Даже самые громкие и грубые болвашки смотрели и слушали. Роуни всегда держал свечу: было опасно держать ее вблизи соломенного пола, но он был осторожен. Его любимой теневой марионеткой была птица, потому что только ее он мог сделать сам, сцепив вместе большие пальцы и изобразив руками перья. Роуэн обещал научить Роуни изгибать руки в другие фигурки, но у него еще не дошли до этого руки.

Зрители засмеялись над чем-то на маленькой сцене. Роуни потряс головой, пытаясь прогнать тени прошлого, и вгляделся повнимательнее.

Голос Семелы пел о леди, жившей в одиночестве с зачарованным зеркалом. Зеркало на сцене не было настоящим зеркалом. Это была просто пустая рама от картины с другой куклой за ней. Леди смотрелась в него, и такая же кукла за рамкой идеально копировала ее движения, пока леди смотрела, и махала зрителям рукой, как только леди отворачивалась.

Зеркало было зачаровано таим образом, что оно показывало юное и детское отражение рано утром и древнее отражение вечером. Леди научилась совать руку в зеркало по утрам и выуживать свое собственное отражение из рамки на пол. Она делала это несколько раз, утро за утром, пока множество детей не заполонило сцену рядом с ней.

Роуни не понимал, как Семеле удавалось управлять всеми ими одновременно. Только она была внутри фургона, поэтому она была единственным кукловодом, но каждая кукла двигалась так, как будто ее направляла живая рука. Было легко поверить, что они были живыми существами, хотя Роуни и видел, что каждая из них была сделана из ткани и резного, расписанного дерева.

В истории Леди держала этих зеркальных детей в качестве рабов и слуг:

Маленькие куклы снова исчезли со сцены. Леди стояла в одиночестве, подперев обеими деревянными руками деревянный подбородок. Она выглядела злой: в основном, потому, что так были нарисованы ее тонкие брови. Потом она задрожала, обняв руками туловище. Окна ее комнаты окрасились темно-серым. Дождь застучал по задней стене маленькой сцены. Одно из молодых отражений вошло с метлой, и леди набросилась на него.

Следующую сцену было неприятно наблюдать. Леди сунула руку в грудь ее маленького двойника и вынула что-то красное. Маленькая кукла упала. Не было никакой фальшивой крови и других устрашающих эффектов, но Роуни все равно стало неуютно. Он переминался с ноги на ногу. Самые трусливые из местных детей вскрикнули.

Леди положила сердце в камин, где оно светилось теплым светом. Она потерла руки, наслаждаясь теплом. Потом она вложила девочке в грудь одну-единственную шестеренку. Маленькая куколка снова встала, прямо и неподвижно, и принялась мести угол сцены.

Это было чудовищно. Все знали, что такое уголь, откуда он берется и зачем нужен. Все знали, что автоматы не могут двигаться без куска угля в своих металлических кишках — или, в случае с Горацио, без нескольких кусочков угля из рыбьих сердец. Это было ужасно. Топить свой дом в дождливый день углем, когда подошла бы простая древесина, было чудовищно.

Роуни заметил, что Янсен не вскрикнул, не сморщился и не отвернулся. Вместо этого он выпрямился, неподвижно застыл и сжал кулаки.

Куколка сунула руку в раму и вытянула близняшку.

Куклы множились и множились. Потом вернулась леди с несколькими двойниками-рабами позади нее.

Была битва. Куклы летали повсюду, их швыряли взад-вперед. Когда бой закончился, всего три из них остались на ногах — две бунтовщицы и леди. Одна из девочек заломила леди руки за спину. Другая залезла в кукольную грудь леди и вытащила оттуда большое сердце. Они швырнули сердце в камин, где оно быстро сгорело и потухло. С ним погас остальной свет на сцене.

Роуни заметил уголком глаза, что Эсса и Томас бесшумно впрягали мула в фургон. Мертвое дерево было отодвинуто в сторону. Дорога была свободна.

Песня Семелы закончилась.

Повисло молчание. Потом маленькая толпа разразилась восторженными воплями:

— Кровь и кишки! Кровь и кишки! — кричала самая маленькая, подпрыгивая и хлопая в ладоши.

Янсен не хлопал и не кричал.

— Моя семья забирает сердца, — сказал он. Он не орал, но его голос звучал. Он заставил аплодисменты стихнуть. — Мы забираем сердца предателей, преступников и людей, которые это заслужили. Мы делаем из них уголь. Мы должны бы вырвать ваши гоблинские сердца, но вряд ли они хотя бы загорятся.

Янсен шагнул вперед, и Роуни сильно пнул его под колено. «Никто не заслуживает того, чтобы из него сделали уголь», — подумал он, но не стал произносить этого вслух.

Мальчик упал. Роуни бросился бежать. Он оттолкнул с дороги несколько детей и схватил Эссу за руку, добежав до козел. Она втянула его наверх. Кукольная сцена с щелчком захлопнулась. Томас натянул поводья, и мул поскакал галопом.

Бывшие зрители кричали и швыряли камни, но дикий и злой шум вскоре исчез вдали. После этого Роуни слышал только скрип фургона и стук копыт Горацио по дороге и не видел ничего, кроме деревьев за спиной.

Семела вылезла в люк на крышу фургона. Вся труппа сидела теперь на козлах.

— Помедленнее, ладно? — сказала она. — Ехать довольно далеко, уже темнеет и опасно сильно разгоняться. Я думаю, я буду править.

Томас передал ей поводья, но не без возражений:

— Ты едва можешь видеть, — сказал он. — Ты даже не в очках. С какой стати позволить тебе править будет безопаснее?

— Это очень старая дорога, — не смутившись, ответила Семела. — Я могу прекрасно проехать по ней по памяти. — Она замедлила мула и повернула. — Говорите мне, если вдруг объявятся новые препятствия.

Томас натянул шляпу на лицо:

• Предыдущая
• 20/31
• Следующая