Время волков - Ворон Алексей - Страница 7

— Города давно мне наскучили, Аристокл, — сказал я. — Даже Город Солнца больше не привлекает меня.

— Город Солнца? — мой собеседник удивленно вскинул брови.

— Столица Антиллы, — равнодушно пояснил я.

— Я ничего не слышал о нем.

Удивительно, всезнающие эллины ничего не слышали о цивилизации, известной всему миру. Я рассказал Аристоклу об Антилле, он потом не раз возвращался к этой теме, задавая мне все новые вопросы, и даже что-то помечал на маленькой восковой дощечке, которую всегда носил с собой. Рассказ о далекой Антилле, расположенной посреди Внешнего Океана, взволновал Аристокла больше, чем история моей собственной родины, где я вырос вдали от цивилизации в племени волков, окруженный заботой и любовью.

И, словно угадав мои мысли, а может быть, прочитав их, Аристокл заметил поучающим тоном:

—Тебе, выросшему без отца и матери, непременно нужен наставник.

— У меня есть отец, Аристокл.

— Как, Залмоксис?! — возмущенно воскликнул эллин. — Почему же ты сказал мне, что не знаешь своих родителей? И кто же твой отец?

— Тогда я не знал, кто ты, а мой отец так велик, что я решил скрыть свое происхождение. Вы подобрали меня на земле враждебных нам римлян.

— Вот как?! Ну, теперь ты видишь, что мы цивилизованные люди, а не какие-нибудь наглые римляне. Скажи же мне, чей ты сын, я хочу принести жертву богам в честь твоего отца, в знак моего уважения к нему.

Почему вдруг взрослому человеку захотелось сочинять себе вымышленных родителей? Это свойственно детям. Может быть, не зря люди говорят про волков, что у них психология ребенка. А возможно, мне просто хотелось выглядеть перед этими эллинами более значительным или как-то оправдать свое недостойное поведение. Но как бы то ни было, я недолго раздумывал, прежде чем сказать:

— В моей стране жертвы приносят ему самому. Мой отец — бог!

Аристокл прищурил глаза, пытаясь скрыть недоверие. Но меня уже понесло, и я не мог остановиться, сам загоревшись собственной выдумкой. В конце концов, какой кельт не ведет свой род от богов? Ведь все мы и есть их дети. Я был так подавлен важностью этих эллинов и своим ничтожеством по сравнению с ними, что просто вынужден был придать себе дополнительный вес в их глазах, да и в собственных тоже. И, как я понимаю теперь, лишь в тот момент я ясно осознавал, что это выдумка, потом я уже безоговорочно верил в нее.

— Как его имя? — спросил Аристокл.

— Гвидион!

Я вспомнил, как смеялся Гвидион, когда я говорил ему, что он похож на бога. Он был старше меня всего лет на десять, не больше. Впрочем, по нему было трудно определить возраст. На вид ему можно было дать лет тридцать-сорок, но порой он мог показаться не знакомому с ним человеку юношей, пышущим красотой и здоровьем. Другие могли принять его за глубокого старца. Однажды я испытал почти животный ужас, когда, заглянув в его выразительные глаза, увидел в них не годы, состарившие человека, а Вечность, пленившую его.

Образ Гвидиона стоит перед моими глазами и теперь, кажется, стоит только протянуть руку, и я коснусь его белого одеяния, но, увы, я, как и другие, просто околдован им.

О внешности Гвидиона говорить довольно трудно, многие, кто брался описывать ее, расходились во мнении. Но вот в чем они были единодушны, так это в том, что Гвидион очень красив. Но одни говорили, что лик его светел, как солнце, другие утверждали, что красота его мрачная и неприветливая.

Странные обстоятельства его появления в королевской семье Медового Острова породили множество легенд, которые передаются теперь из уст в уста. Доподлинно известно лишь то, что рожден он был в Землях Рудаука местной принцессой и был принесен его отцом, королем Дунваллоном в лагерь. Дунваллон утверждал, что мать Гвидиона умерла при родах, однако всем показался довольно странным тот факт, что никто не видел ее ни до беременности, ни во время оной, да и как мог король скрывать свою женщину на протяжении девяти месяцев? Были предположения, что, может быть, Дунваллон обладал женщиной недолгое время, после чего принцесса вернулась к своим неизвестным родичам, где и выносила ребенка. А к родам Дунваллон явился и забрал младенца. Лицом дитя походило на короля, так что сомнений в его отцовстве не было. А вот неизвестная мать породила не только Гвидиона, но и множество легенд о себе самой. Легенды были самого разного толка, одна из них гласила, что принцесса являлась дочерью короля Рудаука, убитого Дунваллоном, и была взята в качестве трофея. Но с уверенностью могу утверждать, что это не так, ибо к тому времени, когда Дунваллон сражался с Рудауком, Гвидион был уже юношей, а породила эту легенду путаница. Подобная история случилась с матерью старшего сына Дунваллона — ныне правящего короля Белина. Дунваллон действительно убил отца прекрасной девушки из Дивного Народа, взял ее в жены, и она родила ему сына Белина, после чего покинула и нелюбимого супруга, и сына, чтобы вернуться к своему народу. Там она вышла замуж за короля Эринира и родила еще двоих детей, ее-то дочерью и была Морана.

Возвращаясь к Гвидиону, добавлю, что самой распространенной версией происхождения его матери была та, в которой она представлена Великой Богиней. Всем известно, что Богиня сходит порой к королям и одаривает их сыновьями, так что эта версия кажется мне вполне правдоподобной.

Аристокл, по-прежнему внимательно наблюдающий за мной, неуверенно пробормотал:

— Я никогда не слышал о таком боге, но, может быть, нашему хозяину известно что-нибудь. Он многое знает про Гиперборею.

— Гиперборею?

— Да, так ведь зовется твоя родина, — ответил Аристокл с мягкой усмешкой.

Гиперборея? Мне не приходилось слышать этого названия, но у Медового Острова много имен.

— Откуда Предсказанный Пифией знает о моей родине?

— Лет сто пятьдесят назад он обучался на северном острове и постигал магию и знания у ваших жрецов.

— Сто пятьдесят лет назад? Вот как? — удивился я. — Он гораздо старше, чем мне подумалось. Видно, он действительно учился у наших друидов, если смог постичь тайну долголетия.

— Не думай, пожалуйста, что Предсказанный Пифией учился только на твоей дикой родине. Ему приходилось перенимать знания и у кемийцев, вавилонян, финикийцев. Он постиг всю мудрость Вселенной.

Я промолчал, решив не комментировать зазнавшихся эллинов. Но, помнится, Гвидион говорил мне, что познать все невозможно. А он тоже бывал в Кеми и Вавилоне.

После ухода Аристокла я принялся обдумывать свое положение. Итак, обстоятельства сложились для меня весьма неудачным образом. На радушие хозяев, готовых приютить, кормить и лечить чужестранца, я ответил самым обескураживающим поступком. Убийство в доме, гостеприимно распахнувшем передо мной двери, было вовсе не в моем обычае, однако, видимо, со мной произошел какой-то срыв, и содеянного теперь не воротишь.

Вооруженные эллины бдительно сторожили меня, двор был полон воинов, и хотя я пока не предпринимал попыток выйти за ворота, которые к тому же всегда заперты, был уверен, что вздумай я это сделать, как мне тут же перекроют путь короткие эллинские мечи. Дом эллина показался мне тюрьмой, но, надо признаться, тюрьмой весьма удобной, теплой и сытной. Да и рана моя не давала мне пока покинуть этот дом, я мог позволить себе спокойно плыть по течению и ничего не предпринимать.

Аристокл принялся учить меня своему языку. С горем пополам я освоил эллинский лишь из необходимости как-то объясняться с окружающими. Но другие знания мне, воину, казались абсолютно излишними. Предсказанный Пифией лишь смеялся над попытками Аристокла расширить мой кругозор.

— Я знал двух гиперборейцев, — сказал маг. — Один был моим учителем, другой — учеником. Твой оборотень — третий гипербореец, и он не обладает ни мудростью кельтского мага, ни тягой к знаниям того волколака, чье имя ты незаслуженно присвоил этому дикарю.

Да и к чему мне были все тонкости любой науки? Как мог я применить умение считать в тех условиях, в которых приспособлен жить волк? Пересчитать всех в стае я мог и без помощи Аристокла, а знать магические свойства каждого числа мне было ни к чему.