Время волков - Ворон Алексей - Страница 2

Голой спиной я ощутил мокрые, неошкуренные доски, и тут же подступила тошнота — пол подо мной качался. Я понял, что нахожусь на корабле. От одной этой мысли содержимое моего желудка с хлюпаньем вырвалось наружу. Тут же я услышал возмущенные и насмешливые голоса и открыл глаза.

Я опять был на корабле, самом неприютном для волка месте. Второй приступ тошноты не заставил себя долго ждать. Тело мое раздирала боль, внутренности рвались наружу, в голове мутилось. Надо мной склонился человек. Но в глазах у меня все плыло, и я не мог как следует рассмотреть его. К тому же солнце было у него за головой, слепило меня, и он казался мне лишь черным силуэтом на фоне ослепительно голубого неба. От незнакомца пахло мускатом, морем и ароматами каких-то приправ, неизвестных мне.

«Я тебя съем», — мысленно сказал я ему, сил говорить вслух у меня не было.

«Дурак ты, хоть и волк», — прозвучал в моей голове насмешливый голос незнакомца.

Он ответил мне на тайном языке жрецов. Был этот язык доступен лишь магам и друидам, да в той или иной степени оборотням. Я бы непременно почуял волколака, и если мое обоняние не предупредило меня, значит, передо мной был маг. Я дернулся, мое плечо пронзила чудовищная боль, и я снова начал терять сознание.

«Гвир, дай мне, Гвир, магическую клятву волка, или ты умрешь от своих страшных ран, — вновь прозвучал у меня в голове голос незнакомца. — Ты умираешь, волк, а я могу отогнать смерть, излечить тебя, если ты отдашь мне свою волю!»

— Никогда, — прошептал я и почувствовал, как потрескались мои губы, когда я пошевелил ими.

«Ты умрешь, стоит мне приказать моим слугам, и ты умрешь страшной, мучительной смертью!» — снова раздался голос внутри меня.

Смерти или беспамятства жаждал я в тот момент больше всего. Но ни то, ни другое не пришло ко мне. Наоборот, разум погрузился в новое видение, вызванное из глубин памяти угрозой незнакомца убить меня. Видение, хуже которого еще не доводилось мне видеть. Мой собственный крик, полный ужаса и страха, оглушил меня.

Я вспомнил ощерившуюся пасть Римской Волчицы.

Склонившийся надо мной человек отпрянул, я услышал его восклицания. Проникнув в мои воспоминания, он стонал и хрипел, содрогаясь от ужаса, вместе со мной.

Мой бесславный поход против римлян был прерван бесцеремонно и неожиданно той силой, которой никто не может противостоять. Ночуя за пределами Рима под какой-то кочкой, я проснулся от невероятной тяжести в груди. Кто-то давил на меня, душил, мешал мне дышать.

Мой избалованный угас по имени Мохх имел дурную привычку класть мне голову на грудь, когда я сплю. Я отчаянно боролся с его приступами нежности, поскольку голова этого чудовища весом была почти с человека. Я открыл глаза, намереваясь врезать кулаком по нахальной морде, другого способа убедить чешуйчатого наглеца что-нибудь сделать не существовало.

Первое, что я увидел над собой, это горящие, налитые кровью глаза. Глаза не драконьи — волчьи. Надо мной склонилась огромная волчица, поставив передние лапы мне на грудь. С клыков ощерившейся волчьей морды капала мне на лицо слюна. Конечно, я не отношусь к тем, кого может напугать волк, хотя в тот момент я и находился в человеческом обличье. Но волчица эта была огромной, я бы даже сказал, гигантской, раза в два крупнее меня. От нее исходил ужасный смрад, к тому же ее злобные глаза не предвещали мне ничего хорошего. И самым неприятным было то, что она придавила меня к земле с невероятной силой, и я не мог даже пошевелиться, казалось, моя грудная клетка вот-вот проломится под ее тяжестью. Волчица, не мигая, смотрела на меня.

— Что тебе нужно? — прохрипел я.

— Уходи! — ответила мне Волчица низким голосом.

— Как же я уйду, если ты придавила меня к земле, — сказал я абсолютно серьезно, но мой ответ привел Волчицу в ярость.

— Не смей со мной шутить! — взревела Волчица и вонзила мне в грудь свои когти, прямо у моей щеки лязгнули острые, словно кинжалы, клыки.

Я застонал, отупев от боли, и наконец почувствовал страх. Казалось бы, нет ничего необычного: когти, клыки, горящие глаза. Я видел это с детства в друзьях и врагах. Это могло напугать, но не должно было приводить в ужас.

Однако грудь моя холодела от страха, я задыхался суеверным ужасом, от которого можно было сойти с ума.

— Кто ты? — простонал я.

— Я — Древняя! — сказала Волчица. — Я — Древняя, я пришла сюда миллионы лет назад, я родилась вместе с этим миром. Я — Волчица! Это моя земля! Уходи! Ты, жалкий оборванец, охваченный бешенством, убирайся из моих земель!

— А если я не уйду? — поинтересовался я из духа противоречия.

Волчица переступила лапами, поставила одну из них мне на плечо, раненное в битве у Апеннинских отрогов, когда погиб Бренн. Волчица надавила на старую рану и начала рвать ее когтями, причиняя мне нестерпимую боль. Я не выдержал и завыл.

— Я не могу убить тебя, но все равно заставлю уйти, — прорычала мне в лицо Волчица.

— Почему ты не можешь убить меня? — поинтересовался я.

От этого вопроса зверюга так рассвирепела, что казалось, сейчас она растерзает меня. Она довольно убедительно выдрала кусок мяса из моего плеча и смачно сожрала, заливая мне лицо слюной и моей собственной кровью.

— Я уйду, — охотно пообещал я, и думаю, это обещание сопровождалось моими рыданиями, — я выполнил свою клятву. Что же ты раньше не защищала свои земли, когда здесь были наши армии, разоряли твои города, убивали твоих людей?

— Вы все для меня лишь дети, жалкие игрушки, ничего не стоящие, ни на что не годные. Мне нет дела до городов, мне нет дела до людей, — ответила Волчица. — Мне нет дела ни до кого, но мне не нравится, когда в моей земле начинает властвовать другой волк.

С этими словами Волчица отрыгнула мне на лицо содержимое своего желудка, среди которого был и кусок моего плеча. Думаю, в тот момент я потерял сознание. Что было дальше, я уже не помню. Но мое нахождение на корабле означало, что Волчица была достаточно убедительна, и я покинул ее землю.

Не знаю, многое ли из моих воспоминаний понял склонившийся надо мною человек. Теперь этот охотник за волчьей волей стоял рядом со мной на четвереньках и, обхватив голову руками, тихонько всхлипывал.

Под его тихие рыдания я погрузился в сон, а очнулся уже не на голых досках, а на подстилке из соломы. Странный человек, говоривший со мной на тайном языке, сидел подле меня. Солнце склонилось к горизонту и больше не слепило. Теперь я имел возможность как следует разглядеть незнакомца. Это был крепкий человек лет сорока с полным лицом, мясистым носом, небольшой окладистой бородкой и широким лбом с глубокими залысинами. На его плечи была накинута белая ткань, служащая ему, по-видимому, плащом, этим он отличался от остальных моряков, обходившихся лишь набедренными повязками. Я какое-то время рассматривал его, потом пошевелился и обнаружил, что раны мои перевязаны.

«Ты не похож на римлянина», — сказал я ему на тайном языке.

— Меня зовут Аристокл, я эллин, это мой корабль, — произнес он вслух, и я понял смысл его слов лишь благодаря способности к чтению мыслей. — А как твое имя?

— Блейдд, — ответил я тоже вслух и обнаружил, что губы мои смазаны маслом.

— Блейдд, если я не ошибаюсь, означает «волк» на языке народа, населяющего край земли, так? И судя по твоему внешнему виду, ты как раз оттуда. Я немного знаю твой язык.

Выражение лица у него стало таким, словно я должен быть потрясен подобным знанием, но мне было все равно. Я с трудом понимал его мысли, мне требовались все мои силы, чтобы сосредоточиться на их чтении. Одно меня радовало — передо мной не римлянин. Но происхождение эллинов было мне неведомо, а чужаки никогда не вызывают доверия. Мне вовсе не казалось замечательным, что какой-то неизвестный эллин знает язык Священного Альбиона.

— Итак, Блейдд — это не имя, — продолжил Аристокл. — Я же не прошу называть меня человеком. Как звучит твое настоящее имя, как назвала тебя мать?

— Я не знаю своей матери, я подкидыш. А Волком меня зовут с тех пор, как я себя помню.