Уитни, любимая. Том 2 - Макнот Джудит - Страница 22

• Предыдущая
• 22/69
• Следующая

— О малышка, — выдохнул он, — и как я нашел в себе силы так поступить? — прошептал он.

Клейтон думал о словах, которыми хотел выразить свои истинные чувства:

«Пожалуйста, вернись ко мне. Только позволь держать тебя в объятиях, и клянусь, что заставлю все забыть. Я наполню твои дни смехом, а ночи — любовью. Я дам тебе сына. И если ты по-прежнему не сможешь полюбить меня, попрошу родить дочь. Дочь с твоими глазами, твоей улыбкой…»

Злобно выругавшись, он дернулся к столу и схватил стопку корреспонденции, накопившейся в его отсутствие. Пора приниматься за дела.

Клейтон с железной решимостью делал все, чтобы навсегда забыть о девушке. Он погрузился в работу, проводя целые дни над финансовыми отчетами и планируя новые деловые предприятия. Он так загонял секретаря, мистера Хаджинса, что тому пришлось нанять помощника. Он встречался с партнерами, поверенными, управляющими делами и поместьями, арендаторами и экономами. Он работал, пока не наступала ночь и не приходило время ехать на бал, в оперу, в театр.

И каждый вечер он сопровождал туда разных женщин, надеясь при этом, что кто-то из них затронет какую-то струнку в его сердце, воскресит то, что умерло месяц назад. Но если дама была блондинкой, Клейтон ловил. себя на том, что ненавидит светлые волосы, если же она оказывалась брюнеткой — ее локоны были лишены блеска и переливчатых оттенков густых прядей Уитни. Если она обладала живым и веселым нравом, то действовала ему на нервы. Пылких женщин он находил отвратительными, а спокойные вызывали в нем страстное желание тряхнуть их за плечи и приказать: «Черт побери, да скажите что-нибудь!»

Но медленно, очень медленно он все-таки восстановил душевное равновесие. И уже начинал думать, что, если постоянно и упорно изгонять из памяти воспоминание о смеющихся зеленых глазах, когда-нибудь они перестанут его преследовать.

И по мере того как шло время, Клейтон обрел способность улыбаться и иногда даже смеяться.

Дни Уитни в Лондоне приобрели раз и навсегда заведенный порядок. Каждый новый был похож на предыдущий: она ездила с Эмили и Элизабет по магазинам, а иногда на прогулку в парк. Ники регулярно приезжал с визитами. Очень редко Уитни позволяла ему куда-нибудь сопровождать ее, но он по крайней мере не покинул ее в беде, и бывали моменты, когда ему удавалось заставить ее улыбнуться. А главное, он никогда не просил больше, чем она могла дать.

Элизабет бывала у нее каждый день. Она была так захвачена приготовлениями к свадьбе. Ей хотелось обсудить с подругой подвенечный наряд, цветы, меню банкета и все остальное, касавшееся венчания, которое должно было состояться через четыре дня. Уитни едва выносила ее бьющую через край радость и всякий раз молила Бога, чтобы та поскорее ушла, хотя и — ненавидела себя за то, что не может разделить счастье Элизабет.

Она больше не жила в постоянном тревожном ожидании приезда Клейтона, но и не могла стряхнуть нервное напряжение, существуя в мрачном, унылом, бесплодном чистилище между прошлым, о котором она отказывалась думать, и будущем, которое невозможно было представить.

И сегодняшний день ничем не отличался от остальных, если не считать того, что, когда Элизабет пустилась в очередное описание бесчисленных достоинств Питера, Уитни не выдержала и, поспешно пробормотав неуклюжие извинения, буквально выбежала из дома, пренебрегая правилами этикета, не допускавшими, чтобы незамужняя девушка выходила одна из дома. Она бросилась в маленький парк, расположенный всего в нескольких кварталах от дома, и только там, замедлив шаг, принялась бесцельно бродить по пустынным дорожкам.

Тетя Энн и отец Уитни собирались приехать на свадьбу Элизабет, поскольку та заявила, что желает отпраздновать свадьбу со всей пышностью, какую можно позволить себе только в Лондоне. И как ни хотелось Уитни увидеть любимую тетю, она все же боялась встречи с ней. Ведь тетя Энн ожидает увидеть Клейтона и Уитни вместе, как и подобает официально помолвленной паре. А вместо этого Уитни должна будет признаться, что никогда не выйдет замуж за герцога Клеймора. И тетя, конечно, захочет узнать, в чем дело.

Мысли Уитни лихорадочно метались в поисках правдоподобного ответа. Неужели придется сказать:

— Потому что он силой утащил меня с бала Эмили, увез в свой дом, сорвал одежду и заставил лечь с ним в постель.

Тетя Энн будет потрясена и разгневана, но, конечно, спросит, что случилось до этого и почему Клейтон повел себя подобным образом.

Уитни опустилась на скамейку, плечи устало поникли. Почему Клейтон поверил, будто она отдалась Полу? И почему не захотел расспросить обо всем ее? Не объяснил, что собирается сделать?

Ни разу за последние четыре недели Уитни не позволила себе думать о той ужасной ночи, но теперь, стоило лишь начать, и она не могла остановиться. Она должна проклинать этого холодного, жестокого человека, лишившего ее невинности. Но вместо этого видела перед собой его обезумевшее лицо, выражавшее страдание, сожаление и боль в тот момент, когда он обнаружил, что она девственна.

Уитни пыталась воспроизвести в памяти все те оскорбительные, унижающие слова, которые он говорил ей. Но вместо этого ощущала только нежное прикосновение рук, гладивших ее волосы, и искаженный мукой голос:

— Не плачь, малышка. Пожалуйста, не плачь. Колючий, раздирающий горло ком все рос и рос, но теперь она страдала не за себя, а за Клейтона. И поняв это, девушка в бешенстве вскочила.

Она, должно быть, безумна, совершенно безумна! Жалеет насильника, бесчеловечного негодяя! Да она не желает больше никогда в жизни видеть его! Никогда!

Девушка быстро пошла по тропинке; порывы ветра рвали с головы капюшон плаща. Но тут ветер улегся так же внезапно, как начался, с дерева спрыгнула белка и уселась, настороженно наблюдая за Уитни. Уитни тоже остановилась, ожидая, что зверек убежит, но тот что-то укоряюще затрещал на беличьем языке.

Увидев лежавший у ног желудь, Уитни подняла его и протянула белке. Зверек испуганно моргнул, но не подошел ближе, поэтому Уитни бросила ему желудь.

— Лучше тебе взять его, — тихо посоветовала она, — зима не за горами.

— Белка жадно оглядывала драгоценный желудь, лежащий всего в нескольких дюймах, но, так и не решившись приблизиться, удрала.

Ни разу за прошедшие недели Уитни не нарушала твердого обещания не плакать, и ей это удалось, но тяжкий груз эмоций все копился и копился в душе. Маленькая белка, которая предпочла голодать, чем взять то, чего касалась Уитни, оказалась последней каплей, переполнившей чашу.

— Ну и подыхай с голоду, — выдавила Уитни, и слезы хлынули из глаз. Повернувшись, она машинально побрела, сама не зная куда.

Соленые струйки все текли по щекам и жгли веки, но девушка не могла остановиться. Она плакала, пока слез горечи и боли больше не осталось, и, как ни странно, настроение ее немного улучшилось. К тому времени, как Уитни добралась до дома Арчибалдов, она чувствовала себя гораздо бодрее, чем за время, прошедшее с тех пор, как случилось «это».

Лорд Арчибалд этим вечером уехал по делам, так что Уитни и Эмили уютно устроились за ужином в комнате Уитни, и девушка почувствовала, что снова может радоваться жизни.

— Ты сегодня на редкость хорошо выглядишь, — поддразнила Эмили, наливая чай.

— И чувствую себя так же, — улыбнулась Уитни.

— Прекрасно. Тогда могу я кое о чем тебя спросить?

— Спрашивай, — разрешила Уитни, поднося к губам чашку.

— Мать написала мне, что ты помолвлена с Полом Севарином. Это правда?

— Нет, с Клейтоном Уэстморлендом, — поспешно ответила Уитни, словно защищаясь.

Бесценная старинная чашка выскользнула из пальцев Эмили и с грохотом разлетелась на полу. Глаза Эмили раскрывались все шире, а лицо расплывалось в улыбке.

— Ты… не шутишь? — еле выговорила она. Уитни покачала головой.

— И уверена в этом?

— Совершенно.

— Но я не могу поверить в это, — покачала головой Эмили. У нее был такой скептический вид, что губы Уитни задрожали от смеха.

• Предыдущая
• 22/69
• Следующая