Свежий ветер океана - Федоровский Евгений Петрович - Страница 31
- Предыдущая
- 31/40
- Следующая
Вот ведь что получается! Многие читали красочные описания походов Дежнева и Пояркова, Хабарова и Стадухина… А между тем несправедливо забытое имя Ивана Москвитина заслуживает не меньшей славы. Из острога на Алдане он добрался до устья небольшого притока Май, по нему прошел до подножия хребта Джугджур и, перевалив, спустился к Улье. Эта река вынесла казачьи лодки в Охотское море, к Шантарским островам, Амуру, Сахалину и, возможно, Курилам. Через мели и водопады, вековые заломы и прижимы провели свои кочи первые в этих местах русские люди.
…До аэрогеологической базы в Охотске добраться было делом нетрудным. Мы успели выкурить по нескольку сигарет после того, как вылетели из Москвы на Ил-62, увидели, как заря столкнулась с зарей, нарушив четкость часовых поясов, позавтракали и одновременно пообедали. Так скомкался стремительно пробежавший день.
В Хабаровске сделали пересадку и полетели над Охотским морем. По нему еще бродили ледяные поля. Деревянный, скорчившийся от холодного дождя — таким предстал перед нами Охотск. Здесь, на окраине, и была база экспедиции — жилые бараки, обложенные поленницами дров, дощатые склады, гараж.
Постепенно прибывал народ. Машина с брезентовым верхом так и сновала от аэродрома к базе и обратно. Получив резиновые сапоги, спальные мешки, стали ждать у моря погоды. Холодные туманы рождались над заливом, наползали на сушу и повисали в горах устойчиво и плотно. А как раз туда, в горы, мы должны были лететь. Помаявшись в безделье, начали ловить нехитрой леской-закидушкой дальневосточную камбалу. Жирную, широкую, как лопата, рыбу пекли тут же на костре. А небо было темное, неласковое, и сыпал скучный, реденький дождик…
В середине дня разъяснилось. Мы побросали вещи в кузов грузовика и ринулись на аэродром. Там ждал нас тяжелый вертолет Ми-8.
Он покачался на могучих лапах, будто спринтер перед стартом, когда нащупывает устойчивую опору, поднатужился и легко пошел вверх. Косо поплыли аэродромные пристройки, маленькие огородики, лиственницы на окраинах. А впереди поднимались рыжие склоны Джугджурского хребта. В ущельях и седловинах голубели подушки снежников. За короткое лето они не успевали стаять и оставались до будущих вьюг. Их окружали изумрудные заплаты кедрового стланика с редкими высыхающими лиственницами. А ниже поблескивали на солнце оловянные спиральки речек.
Через час вертолет свалился в долину, надвое распластанную широкой рекой. Он приземлился на каменистую косу, выбрав пятачок среди навалов вымытых до белизны коряг и кустарника, вырванного из берегов весенним половодьем. Синеватая река гнала воду через гладкие камни туго и плотно. Там, где закручивались воронки, вспыхивали огоньки — то отсвечивали спины прожорливых хариусов.
Это и была Улья. В прошлом году на ее берегу останавливались базой геологи, оставили здесь много нужных для бивачной жизни вещей. Ими следовало догрузить вертолет. Темные, сработанные наспех избы хранили всякое добро: котлы, ведра, железные печки, топоры, бочки из-под бензина. Без всего этого мы попросту не могли жить на новом месте. По множеству следов бывалые люди определили, что базу часто посещали медведи. Да и новички сразу разобрались в их метках. Звери когтями и зубами пытались сорвать замки с дверей, разломали рамы маленьких окон, но пролезть не смогли. Они шли на весенние свадьбы, запах оставленной с прошлой осени соленой горбуши тянул их к избушкам.
Покончив с погрузкой, мы зашли в ледяную воду Ульи помыться. Сильно, упруго мчалась она к океану. Мелькали там и тут темные спины хариусов. Рыба упрямо шла против течения к далеким перекатам, где высились целые каскады водопадов. Москвитинские казаки называли такие места убойными. Около самого большого «убоя» они оставили свои струги, обошли тайгой водопады, построили новые лодьи и на них доплыли до моря.
Совсем не просто это было сделать тогда. Опершись на свои пищали, тревожно смотрели они на неведомую реку, гадали, что скрывается за ближайшим поворотом, куда она их приведет, можно ли доверять обманчивой тишине. Позади лежала громадная таежная страна Сибирь, по которой они шли от родного Урала, а впереди маячило нечто темное, неведомое. И сколько же было в этих людях гордого достоинства и самоуважения, чтобы после всего пережитого они рассказали о своих мытарствах такими скупыми словами: «А волоком шли день ходу (через Джугджурский хребет!) и вышли на реку на Улью, на вершину. Да тою Ульею-рекою шли вниз стругом, плыли восьмеры сутки. А на той же Улье-реке, сделав лодью, плыли до моря, до устья той Ульи-реки, где она пала в море, шестеро сутки».
Святое это дело — быть первооткрывателем. И мы, прилетев сюда, в этот глухой край, в какой-то мере почувствовали себя сродни первопроходцам.
Потом вертолет снова взлетел и перенес нас на берег Кивангры, речки поменьше Ульи, но такой же быстрой и чистой. К косе плотной стеной подступал лес. Здесь мы разбили палатки, стали воздвигать лабаз. Сделать лабаз было делом непростым. Надо выбрать четыре большие ели, которые стоят близко друг к другу, спилить верхушки, положить бревна-стропила, на них настелить жерди. Получится нечто вроде наблюдательного поста. Срубив такое сооружение, на площадку вверх забросили ящики с макаронами и тушенкой, яичным порошком и сгущенным молоком, мешки с мукой, солью и крупами. Это продовольствие предназначалось для осени, когда все отряды снова соберутся сюда на камеральные работы.
Лабаз сооружали от медведей. Геологи не раз оказывались свидетелями изобретательности и хитрости диких хозяев этого края. Не в силах добраться до лабаза, взрослые медведи подсаживали туда малышей, и те сбрасывали ящики; потом медведь лапами сжимал банку так, что крышка лопалась, и содержимое выплескивалось прямо в пасть. Особенно любили мишки сгущенку и варенье.
На своей новой базе у реки Кивангры партия разделилась на отряды. Тут-то и пригодились бочки из-под бензина. Мы вскрывали бочку, как консервную банку, орудуя топором и деревянной колотушкой, туда закладывали спальные мешки, палатку, продукты, стеариновые свечи, запасные пачки с патронами. Закрывали той же крышкой, закрепляли толстой проволокой, оставляя конец, которым прикрепляли потом бочку к дереву, чтобы ее опять же не укатили медведи.
Вертолет разбросал бочки по маршрутам. Это намного облегчало нашу жизнь. Мы могли идти налегке от бочки к бочке и выполнять основную работу. Поживем около одной из них, выполним все маршруты в этом районе, запакуем все обратно и двинемся к другой, третьей… Потом вертолет облетит тайгу, соберет все бочки и привезет на базу к Кивангре.
В наш отряд вошли четверо: геолог и начальница Лида Павлова, радиометрист Коля Дементьев и мы с Борисом — шлиховщики. Лида, невысокая, крепкая, черноволосая женщина с большими карими глазами и несколько тяжеловатым лицом, конечно же, не пришла от нас в восторг. Один лишь Боря раньше работал с ней, мы же с Колей для нее были желторотыми новичками. Коля худ, желтолиц и патлат. Жиденькая бороденка торчит в разные стороны. Он коренной горожанин. Когда-то работал шофером, потом слесарем, мотористом, потом кто куда пошлет… по ступеньке вниз. Попал в отряд случайно.
На меня Лида тоже посмотрела с большим сомнением, взяла, в первый маршрут с собой, чтобы проверить, на что я гож.
Один из рабочих сначала провез нас на моторке к «Полине». Так назывался домик на берегу Оганди у Охотского моря. Когда-то его поставили лесорубы из Аяна. Они заготавливали здесь зимой дрова, а Полина, видать, была у них поварихой. В единственной комнате стояли нары, стол, печка из бочки. В кладовой висели на гвоздях корзины для съестных припасов (чтобы сберечь их от мышей), капканы, старые цепи от бензопил. С трех сторон к избушке подходил лес, рядом бежала речка, а невдалеке тяжело ворочалось море.
Здесь мужчины совершили первый ритуал — обрили наголо головы. А рано утром вышли в маршруты. Я пошел с Лидой. Она взяла только геологический молоток, меня же нагрузила рюкзаком с продуктами, ружьем, тяжелым прибором для определений радиации — радиометром.
- Предыдущая
- 31/40
- Следующая
