Записки судового врача (СИ) - Ришард Дариуш - Страница 3

   - Добрый день, - поздоровался посетитель с красным пером на шляпе, - я хотел бы сделать залог.

   - Добрый, - деловито кивнул маленький старичок, сидевший за стойкой на высоком табурете. Разумеется, ему было понятно, что человек пришел в ломбард именно для того, чтобы что-нибудь заложить, а не спеть и сплясать или просто пообщаться о погоде.

   - Сколько денег вы сможете дать мне за эту вещицу?.. - молодой человек протянул оценщику большую булавку для шейного платка, увенчанную кусочком малахита размером с ноготь на мизинце. Некоторые, конечно, отращивают ногти непомерной длинны, как минимум на одном пальце, чтобы использовать его потом как зубочистку и в других полезных целях... Но у доктора ногти были всегда очень коротко, аккуратно острижены, поэтому и представить можно, что размеры самоцветного камушка были более чем скромными.

   - Нет, это я не возьму, - ответил оценщик, которому хватило секундного взгляда на эту безделушку через толстую линзу лупы, - она ничего не стоит. Конечно, это не самая плохая вещь... Знали бы вы, какие штуковины мне тащат каждый день - там и старые башмаки, и дырявые котелки... Но те стоят еще меньше, чем ничего. А ваша булавочка просто никому не понадобится... А я не скупаю хлам, который мне заведомо не окупится.

   - Тогда, может быть, возьмете перо для письма? Оно с бронзовым наконечником, и покупал я его когда-то довольно дорого...

   Перо было, действительно, намного лучше булавки и не в пример полезнее. Доктор бы с удовольствием оставил его себе, да только без чернил оно все равно было ни к чему. Макать профессиональный письменный инструмент в сок каких-нибудь ягод или водичку с растворенной сажей было просто кощунством, а такую роскошь, как дорогие чернила, он уже давно не мог себе позволить, поэтому прекрасно обходился карандашными грифелями.

   - Вот это уже, конечно, получше... Но все равно, нет. Поймите, господин врач, я же не для себя вещи покупаю. Так что мне ваше перо сто лет как не нужно. А кому оно нужно, тот не придет за ним в ломбард. Сюда обычно ходят те, кто и писать-то не особо умеет.

   - Понятно... - проговорил он с видом человека, который знает, что делать, но которому не очень-то нравится намеченный выход, - тогда возьмите вот это, - после нескольких минут сомнений и ощутимой моральной борьбы, молодой человек извлек из внутреннего кармана жилета часы на цепочке. Аккуратные, круглые, в латунной оправе с выпуклой литой крышкой без лишних украшательств.

   Придерживая их за конец цепочки, врач аккуратно опустил часики в морщинистую ладонь оценщика и нехотя отпустил. Старичок принял эту единственную ценность бережно и внимательно, тут же приступив к изучению, вооружив глаз увеличительным прибором, и одобрительно закивал.

   - Неплохие часы. Но не очень и хорошие... - тут же добавил он, чтобы заведомо снизить цену, - слишком старые, для того, чтобы считаться современными, слишком новые для того, чтобы быть антиквариатом. Им лет пятнадцать, верно?

   - Да, около того.

   - Вряд ли вы где-нибудь еще получите больше четверти от их первоначальной стоимости... Но, я так понимаю, молодой человек, вам перебирать не приходится.

   Попутно выслушивая безмолвные вздохи обнищавшего врача, ломбардщик распахнул перед собой огромный, толстый журнал с обтрепанными по краям страницами и обмакнул обычное гусиное перо в чернильницу.

   - Как вас записать в учетную книгу?

   - Лауритц Траинен. Лауритц с "тэ" и "цэ" в конце.

   - Распишитесь вот тут, пожалуйста, сэр доктор... - старик развернул журнал к Лауритцу, а это его "сэр доктор" прозвучало почти иронично...

   Лекарь по всем правилам поставил свою подпись аккуратным, витиеватым и остреньким почерком в строке, над которой значились по большей части лишь крестики да криво выведенные инициалы, и получил монеты - одну серебряную и стопку рассортированных медяков.

   Из ломбарда Лауритц вышел в подавленном настроении. Вроде бы, карман теперь приятно тяготила какая-никакая наличность, но на душе все равно было паршиво. Подняв глаза от грязной мостовой под ногами, доктор заметил, что его недавняя "знакомая" никуда не ушла, а продолжала подпирать стенку на своем рабочем месте.

   - Поди сюда, - после минутных раздумий подозвал он девицу к себе, и та осторожно, недоверчиво, но подошла. Она же полагала, что раз человек только что вышел из заемного дома, то деньги у него в данный момент точно должны водиться, а деньгам проходить мимо позволять нельзя.

   - Поближе подойди, не бойся, - лекарь коснулся кружевных складок на ее плечах, и девица не противилась - ее уже давно не возмущало то, что ее трогают, где придется, это не вызывало у нее вообще никаких эмоций. Но молодой мужчина лишь запахнул на ней верхнюю часть платья, прикрыв, так сказать, "срам", и заколол края тонкой ткани своей малахитовой булавочкой. Теперь его эстетические чувства были более-менее удовлетворены. Он хотел еще добавить, что это что-то вроде подарка, и она ему за это ничего не должна. Но решил, что девчонка и сама догадается. - Счастливого тебе дня, - тихо и бесцветно проговорил он, устало вздохнул и направился по своим делам, оставив представительницу древнейшей профессии застывшей на месте и недоуменно хлопающей глазами.

   Что теперь было у Лауритца в карманах? Правильно, деньги. Ну, да, еще руки. И записка. Какая-такая записка?.. Да обыкновенная, простой листочек бумаги, исписанный всего парой строк, сложенный вдвое и принесенный еще утром мальчишкой-посыльным. Пальцы врача теребили уголок этой бумажки, а про себя он повторял ее незатейливый текст, заученный наизусть: "Все еще ищешь работу? Приходи сегодня ровно в восемь в таверну "Старая акула" и я решу все твои проблемы!". И написал это не какой-нибудь аноним, а его старый университетский друг, которому можно доверять...по крайней мере, можно было лет пять назад, когда они в последний раз виделись. Но это уже лучше, чем ничего. Ровно в восемь... Только интересно, как этот умник узнает точное время, если свои часы он заложил? Докатился... После часов оставалось продавать разве что совесть, а она у доктора Траинена была старого фасона, большая и качественная, правда уже бессчетное количество раз бывшая в употреблении... В общем, чтобы не просчитаться и не опоздать, Лауритц заявился на назначенное место встречи, лишь только солнце склонилось к горизонту. Медик руководствовался такой логикой, что лучше уж прийти пораньше и посидеть подольше, чем заставлять хорошего человека ждать.

   "Старая акула" была далеко не худшим заведением в этой трети острова, но атмосфера неизменного веселья и демократические цены делали ее чрезмерно людной и шумной на радость владельцу и к досаде тех, кто был сторонником времяпрепровождения в тишине и покое. Пробравшись через зал, заполненный посетителями уже на две трети, Лауритц присел за пустующий столик и заказал себе выпивку, чтобы на него не косились, как на простого любителя посидеть на бесплатном стуле. А заказывал он самое ходовое, популярное и дешевое... На стол перед ним трактирная служанка поставила большую кружку, в которую было налито...нет, "налито" - это слишком громко сказано...донышко которой на два пальца покрывал ром, и кувшин с кипятком. Следуя алгоритму, и не задумываясь над своими действиями, молодой человек разбавил ром горячей водой до полного объема, выжал туда, как полагается, дольку лимона, и перемешал. По правилам в этот коктейль напрашивался еще хотя бы маленький кусочек сахара, но сахар был слишком дорог для человека, который затянул пояс потуже и твердо решил экономить на всем... Отхлебнув из своей кружки, Лауритц обнаружил, что получилась у него просто отменная гадость, пить которую возможно только через силу. Ну, что ж, заставлять себя необязательно, зато трезвее будет...

   И доктор приступил к самому тоскливому и утомительному занятию - ожиданию. Он подождал сперва немножко, потом чуть подольше, это ему не понравилось, но продолжал он в том же духе. И просидел таким образом, страшно сказать, целых два часа. Все-таки, хорошо, что при нем не было часов, иначе, увидев, как их стрелки неумолимо подбираются к отметке "десять", он рисковал совсем отчаяться... Тем временем, зал таверны наполнился уже практически битком. Воздух стал таким плотным и насыщенным от клубов табачного дыма, кухонных ароматов и запаха алкоголя, что его, казалось, можно было уже резать ножом и раскладывать по мискам как новое дежурное блюдо. А Лауритц все сидел и сидел, понуро уставившись в свою кружку, и с каждой минутой его печаль возрастала в геометрической прогрессии. Молодой господин врач уже почувствовал себя жестоко обманутым, глупо обсмеянным, покинутым, не нужным никому в целом свете и обиженным на несправедливую судьбу. Он уже был готов встать, развернуться и уйти, громко хлопнув дверью (все равно в таком шуме этого бы никто не услышал), если бы тот, кого он так терпеливо ждал, не изволил бы явить свою персону в самый последний момент.