Выбери любимый жанр

Витязь в тигровой шкуре(изд.1969 года) - Руставели Шота - Страница 11

Изменить размер шрифта:
11

ПОВЕСТЬ О ЛЮБВИ ТАРИЭЛА, ВПЕРВЫЕ ПОЛЮБИВШЕГО

Стал рассказывать он снова, пересиливая муку:
«Раз, с охоты возвращаясь, Фарсадан мне подал руку.
Он сказал: «Пойдем к царевне и ее развеем скуку».
Боже, как я жив доселе, обреченный на разлуку!
Дивный сад, приют блаженства, я увидел пред собою.
Там, как сирины из сказки, птицы пели над листвою.
Благовонные фонтаны били розовой водою.
Вход в покои был завешен аксамитовой тафтою.
За оградой изумрудной, в окруженье тополей,
Царь сошел с коня у башни безоаровой своей.
Драгоценная завеса колыхалась у дверей.
В этот день копье печали над душой взвилось моей!
Турачей, убитых в поле, царь велел отдать прекрасной
Я понес их за владыкой и попал в огонь, несчастный!
С той поры оброк тяжелый стал платить я муке страстной
Ранит доблестное сердце лишь один клинок алмазный.
Царь скрывал свою царевну от вельмож и от народа.
Не желая быть невежей, задержался я у входа.
Царь вошел, сказав рабыне: «Здесь со мною воевода,
Он привез царевне дичи для домашнего расхода».
Тут Асмат открыла полог, и увидел я на миг
Ту, чей взор копьем алмазным прямо в сердце мне проник
Турачей Асмат я отдал, сам, задумавшись, поник.
Горе мне! С тех пор горю я, вспоминая милый лик!
Ныне та, что краше солнца, уж не льет свое сиянье!»
Удручен воспоминаньем, Тариэл терял сознанье.
Автандил с Асмат рыдали, эхо множило рыданья:
«Силу рук его сломили безутешные страданья!»
И опять Асмат водою окропила Тариэла.
Долго он молчал, очнувшись: мука сердцем овладела,
Слезы он мешал с землею, он тоске не знал предела.
Он твердил, изнемогая: «Как душа не отлетела!
Тот, кто предан бренной жизни, свято чтит ее дары,
Но, познав ее измену, забывает про пиры.
И недаром спорят с нею те, кто разумом мудры…
Возвратимся же к рассказу, коль я жив до сей поры.
Турачей Асмат я отдал, свет померк передо мною.
Я упал, не в силах двинуть ни рукою, ни ногою,
И когда вернулся к жизни, плач услышал над собою;
Словно челн перед отплытьем, окружен я был толпою.
В царской горнице огромной, под охраной караула,
Я лежал на пышном ложе посреди людского гула.
Царь с царицею рыдали. Муллы, сгорбившись сутуло,
Мой припадок объясняли чародейством Вельзевула.
Только я открыл зеницы, царь упал ко мне на грудь.
Он твердил: «Сынок любимый, хоть скажи мне что-нибудь!»
Но, увы, как одержимый, уст не мог я разомкнуть
И опять, теряя силы, стал в беспамятство тонуть.
Слаб я был, мешались мысли, неземным огнем палимы.
Надо мной, Коран читая, пели мукры и муллимы.
Им казалось, что больного бесы мучают незримы.
В этой глупости вовеки разобраться б не смогли мы.
Врачеватели, собравшись, удивлялись странной хвори:
«Здесь лекарства бесполезны, у него иное горе».
Я же вскакивал с постели, бормотал о разном вздоре.
Слезы плачущей царицы переполнили бы море.
Так лежал я трое суток, то ли мертвый, то ль живой,
Наконец, очнувшись снова, понял, что стряслось со мной,
Я подумал: «Неужели я не умер, боже мой!»
И к создателю с горячей обратился я мольбой.
Я сказал: «Великий боже, дай мне силы приподняться!
Невозможно мне, больному, у владыки оставаться:
Самого себя я выдам, только стану забываться!»
И творец меня услышал: сердце стало укрепляться.
Я привстал… И к государю полетел гонец счастливый,
И вошла ко мне царица с речью ласково-учтивой,
С обнаженной головою царь явился торопливый,
Он хвалил и славил бога пред толпою молчаливой.
Сели оба у постели, принесли отвару мне.
Я сказал: «Теперь, владыка, я оправился вполне.
Снова по полю хотел бы я проехать на коне».
И отправился в дорогу я с царем наедине.
Миновав большую площадь, мы помчались вдоль потока.
Проводив меня, владыка возвратился одиноко.
Дома сделалось мне хуже. Я твердил, томясь жестоко:
«Смерть, возьми меня скорее! Ибо что мне ждать от рока?»
Все лицо мое от скорби, как шафран, позолотилось,
Десять тысяч острых копий в сердце яростно вонзилось.
Вдруг дворецкого позвали. Я подумал: «Что случилось?
Неужели догадались, что со мною приключилось?»
То Асмат гонца прислала. Я сказал: «Позвать гонца!»
И любовное посланье получил от пришлеца.
Сердцем горестным пылая, я дивился без конца:
Мог ли я в моей печали покушаться на сердца!
Это смелое посланье счел неслыханным я дивом,
Но молчать в ответ девице было делом неучтивым,
Дал бы повод я к упрекам, порицаниям ревнивым, —
И ответил на признанье я письмом красноречивым.
Миновали дни за днями, с каждым днем я таял боле,
Уж не в силах с игроками выходить я был на поле.
Ко дворцу я не являлся, и лечился поневоле,
И долги платил исправно человечьей горькой доле.
Докучали мне лекарства, падал на сердце туман,
И никто не мог почуять жар моих сердечных ран.
Посоветовал немедля кровь пустить мне Фарсадан.
Я на это согласился: был на пользу мне обман.
Мне пустили кровь, и, грустный, снова я лежал в постели,
И опять гонец явился, как являлся он доселе.
Я велел ввести посланца и подумал: «Неужели
Это будет продолжаться? Кто я ей, на самом деле?»
Подал мне письмо посланец. Я прочел его до слова.
Эта девушка писала, что прийти ко мне готова.
Я ответил: «Приходи же, не вини меня сурово,
Я и сам приду немедля, твоего дождавшись зова».
Стал я думать: «Это дело неприятнее копья,—
Амирбар я, вождь индийцев, дорога мне честь моя.
Коль меня застанут с девой, опозорен буду я,
Навсегда меня изгонят в зарубежные края».
В этот день ко мне явился человек от Фарсадана.
Царь справлялся о здоровье, не сочится ль кровью рана.
Я ответил: «Успокойся, я очнулся от дурмана,
Скоро я к тебе приеду, милость мне твоя желанна».
Я поехал к государю. Он сказал: «Болеть не надо!»
И заставил сесть на лошадь без военного наряда,
И взвилась за турачами быстрых соколов плеяда,
И стреляли там пернатых царедворцы из отряда,
И великий пир устроил, возвратившись, царь-отец.
На пиру звенели арфы, услаждал гостей певец.
Роздал царь даров немало — самоцветов и колец.
Удостоились награды все, кто прибыл во дворец.
Побороть тоски не в силах, вечно думал я о милой,
И огонь любовный в сердце бушевал с великой силой,
И собрал своих друзей я, и прикинулся кутилой,
Пировал и пил я с ними, чтобы скрыть мой вид унылый.
Вдруг шепнул мне мой дворецкий: «Господин, у входа в зданье
Просит некая девица амирбарова вниманья,
Лик ее закрыт вуалью, но достоин почитанья».
Я сказал: «Проси в покои. Я назначил ей свиданье».
Гости стали подниматься. «Стойте, — я сказал гостям, —
Продолжайте пир, покуда не вернусь я снова к вам».
И прислужнику велел я не пускать гостей к дверям,
И свое скрепил я сердце, чтоб не впасть в великий срам.
Я вошел в опочивальню. Дева, кланяясь, сказала:
«Слава той благословенной, что к тебе меня послала!»
«Кто ж так кланяется милым? — удивился я немало, —
Будь она поискушенней, так вести б себя не стала».
«Стыдно мне перед тобою! — продолжала речь девица.—
Ты подумал, вероятно, что посмела я влюбиться.
Хорошо, что ты спокойно можешь к делу относиться.
Бережет меня, я вижу, всемогущая десница!
Витязь, я дрожу от страха, ибо втайне от людей
Ныне послана к тебе я девой царственной моей.
Столь неслыханная смелость подобает только ей.
Прочитай же эти строки и тоску свою развей!»
11
Перейти на страницу:
Мир литературы
Наши партнеры