Защитница. Любовь, ненависть и белые ночи - Гольман Иосиф Абрамович - Страница 23
- Предыдущая
- 23/54
- Следующая
Как так вышло, догадаться несложно. Когда маленькому человеку с намеком говорят, мол, ты ведь не виноват, тебя подбил плохой мальчик – так легко согласиться… Да и не маленькому человеку тоже легко: сколько народу попортили себе карму подобными признательными показаниями…
Короче, отпустили всех, кроме Лешки. За ним уже поздно вечером пришла мать, вернувшаяся с мужем из райцентра.
– Ты все-таки достал его? – спросила с угрозой.
Глаза Анны горели ненавистью, и ни о каких сделках сейчас речи быть не могло.
– Я, что ли, ружья крал? – спокойно спросил участковый.
Логика была железной.
– Все равно не имеешь права без родителей допрашивать, – стояла на своем мать, вынужденная согласиться с правотой милиционера.
– А я не допрашивал, – охотно объяснил тот. – Я беседовал. Вот, имеется чистосердечное признание.
И показал женщине два листка, исписанные корявым детским почерком. Она инстинктивно попыталась их взять, но участковый отдернул руку.
– Пригодятся еще, – ухмыльнулся он. – А пока забирай своего Лешку. – И недвусмысленно добавил: – Пока.
Мать за руку увела всплакнувшего сына. Тот не столько боялся домашней разборки, сколько словно учуял начало некоей длинной нехорошей истории.
Дома его и в самом деле пальцем не тронули. Максимум, что ожидало виноватого в большей семье Куницыных, – сердитый тон да ехидная насмешка (над ленью, над жадностью, над трусостью). В тот раз и вовсе обошлись тихим разговором. Но серьезным.
– Мам, не я все придумал. Митька сказал про духовушки! Вадик предложил взять пострелять. Почему на меня свалили? – плакал Лешка.
– Неважно, почему, – не хотела ставить его в курс древних противоречий Анна. – Пусть кто угодно будет виноват. Но ты не должен быть виноват ни в чем. Ни в чем, понял?
– Понял, – отвечал сынок, стирая дорожки от слез на худых щеках. Хотя на самом деле ничего понятно не было.
– Дядя Алеша хочет порядка, – сказала Анна, подавая ему чистый платок. – Любит он нас или нет – второе дело. Если мы не будет нарушать – он не будет нас трогать. Сейчас было за что. Все, иди делай уроки.
Мальчик ушел, а Виктор остался.
Молчал.
Время от времени выходил на улицу выкурить сигарету – с недавних пор он вновь начал глушить тревогу табаком. И почему-то постоянно думал о ружье, бессменно провисевшем на стене уже десять лет. Виктор ничего не знал про законы театра, но ружье вызывало одни и те же ассоциации: с майором Куницыным и с опасностью, нависшей над его единственным сыном.
Анна поймала его взгляд и – муж да жена одна сатана – резко оборвала опасные размышления:
– Он еще тогда сказал: наш сын угробит себя сам. Вот этого мы и не допустим. Пусть локти кусает, старый идиот.
– Да, – нейтрально ответил Виктор. Смысл в его «да» мог быть вложен любой.
– Короче, следить будем за Лешкой в оба глаза, – приняла решение Анна. – И с ним самим поговорим, и старшим накажем. Ни часа без пригляду.
– Да, – сказал Виктор, теперь уже вполне осмысленно.
Так вроде все годы и делали.
Лешик был объектом пристального внимания. Разве что самые маленькие члены семьи не надзирали над притихшим и как-то разом повзрослевшим мальчиком. Он и сам старался вести себя тише воды, ниже травы. Нюхом ли что-то почуяв, а может, бабушка в тревоге лишнего рассказала.
Но тормознуть майорское рвение не мог уже никто. Андреич – в могилке, новый предколхоза, став председателем сельсовета, из полюбившейся роли майорской «шестерки» не выходил. Остальные односельчане предпочитали не вмешиваться, не желая портить отношения со всесильным Алексеем Васильевичем, теперь заместителем начальника РОВД.
Разумеется, ни Анна, ни Виктор не побоялись бы вступить в открытый бой за своего сына.
Но в том-то и дело, что открытого боя не предвиделось.
Усилиями участкового мальчишку поставили на спецучет. В строку шла даже сигарета на танцах в клубе – висит же плакат «Курить запрещено».
Но, главное, при любых криминальных проявлениях в окрестных деревнях майор немедленно «профилактировал» тезку. Пропал велосипед – Лешку конвоируют в кабинет участкового, допрашивать. Побили стекла в клубе – руки за спину и вперед. Что, тебя не было в деревне? Уезжал с родителями? Значит, разберемся и отпустим.
И отпускали. Иногда даже раньше, чем Анна узнавала об очередном задержании. На память в быстро пухнувшем деле оставался протокол допроса в качестве подозреваемого. Доказывать, разумеется, ничего не удавалось, но известно же – дыма без огня не бывает.
Майор теперь имел свой кабинет в Любине. Однако, случись что в родной деревне, невзирая на ухабы и погоду, немедленно прибывал в Заречье, где начинал поиски преступного элемента. Естественно, с Лешки Куницына.
Анна снова ходила к участковому, просила, умоляла даже, отступиться от ее ребенка. Ведь в самом деле сделаешь его злодеем!
Майор ухмыльнулся и повторил свое предложение десятилетней давности. Мол, жену свою все равно никогда не любил. А так – достойное завершение мечты всей его жизни.
Анна даже задумалась на мгновение. Пять минут позора – и конец наваждению, черной птицей витающему над ее счастливой семьей.
Но мгновения хватило, чтобы отказаться. Свой позор ради сына она бы вытерпела. Здесь же получалось, как ни крути, позор Витькин. А он этого никак своей жизнью не заслужил.
Расстались вроде бы спокойно, но обозначив позиции. Майор сказал, что никаких ее писем ни в какие инстанции не боится. Во-первых, юный Куницын грешки имеет реальные, не зря на спецучете с малых лет. Во-вторых, все равно он уже достиг пика карьеры. Без вуза дальше не поднимется ни по должности, ни по званию. Да и подниматься не хочется. Здесь он и так – бог и царь, куда подниматься-то? Так что как в свое время сказал, так и будет. На то он бог и царь, пусть даже в масштабах отдельно взятой деревни.
Анна в ответ сказала, что если выпадет ее Лешке черная судьба, то она лично прострелит майору голову, ее слово твердое, как и рука. Он знает.
Он согласно кивнул головой.
Пусть так.
Он смерти не боится. Но и вины за собой не чувствует. Разве участковый подбивал маленького тезку ружья воровать? Судьба!
Еще пуще берегли близкие быстро подрастающего Алексея Викторовича. Как наследника царского.
И еще пуще лютовал майор. Не совсем уж на чистом месте, кстати. Перевернулся как-то на шоссейке «КамАЗ» с пиловочником. Вся деревня участвовала в празднике бесплатных покупок. Лешка и взял-то себе десяток досок, гаражик склепать для мотоцикла. Анна увидела, сама отнесла назад, на себе. Но участковый, по рассказам очевидцев, уже успел занести подростка в свой черный гроссбух.
То же и с мотоциклом. Мопедом даже, прав на который никто не требует. Так умудрился оштрафовать за нарушение ПДД! Это в деревне-то! Да, выехал на трассу, объехал двести метров весенней грязи. Мелочь? Для всех – да. Но не для спецучетного подростка.
Если раньше Лешка не понимал своей участи, да и боялся огромного дядю Алешу, то теперь все чаще в его небогатырской груди – статью пошел в папу – поднималась волна ненависти против этой толстой твари, отравлявшей не только его жизнь, но и жизнь любимых родителей.
Анна, как могла, его ненависть гасила.
Напоминала о действительных подвигах их мучителя. И о реальной истории с ружьями. Да хоть тот же эпизод с трассой. Нельзя несовершеннолетнему на мопеде на трассу, есть такой пункт в правилах движения. Нравится Лешке или нет, а пункт такой есть.
– Но все же ездят! – восклицал сын.
– Ты – не все! – объясняла мать. А почему «не все» – объяснить не получалось.
Постепенно Лешка возмужал.
Подлая деятельность участкового слегка притихла. И хотя личное дело юноши по объемам было как у закоренелого рецидивиста, но примерно с год никаких притеснений не было.
Анна и Виктор решили, что наконец-то кошмар закончен. Но он только начинался.
Сначала от сельсовета внаглую, днем, украли велосипед председателя.
- Предыдущая
- 23/54
- Следующая
