Остров Медвежий - Маклин Алистер - Страница 7
- Предыдущая
- 7/58
- Следующая
— Нет, не вижу. Но... но яд. Вы же сами заявили...
— Пищевое отравление.
— Пищевое отравление! Но от пищевого отравления не умирают. Вы имеете в виду отравление птомаином?
— Ничего такого я не имел в виду. Подобного отравления не существует.
Вы можете съесть птомаина сколько угодно безо всякого для себя вреда.
Пищевое отравление иного рода, это наличие химических веществ, в их числе ртуть. В рыбе, например, в грибах, устрицах. Но самый опасный враг сальмонелла. Это убийца, поверьте мне. В самом конце войны одна из ее разновидностей — Salmonella enteritidis — свалила около трех десятков жителей Стока-на-Тренте. Шестеро скончались. А существует еще более опасная бактерия — Chlostridium botulinum — так сказать, двоюродная сестра ботулина, восхитительного вещества, которое, по данным министерства здравоохранения, способно с полной гарантией за одну ночь уничтожить население целого города.
Клостридиум вырабатывает эксотоксин, яд, смертоноснее которого не бывает.
Перед войной группа туристов, приехавших на расположенное в Шотландии озеро Лох-Маре, решила перекусить. На завтрак у них были сандвичи с консервированным паштетом из дичи. У восьми в паштет проник этот яд. Все восемь скончались. В ту пору противоядия от этой отравы не было, нет его и теперь. Видно, Антонио отравился чем-то похожим.
— Понятно, понятно, — отозвался Джерран. Отхлебнув из бокала, он посмотрел на меня круглыми глазами. — Господи Боже! Неужели вы не понимаете, что это значит? Выходит, мы все в опасности. Этот клостридиум, или как бишь его, может распространиться со скоростью чумы.
— Успокойтесь. Это не инфекция.
— Но камбуз...
— Полагаете, я об этом не подумал? Источник отравления не на камбузе.
Иначе мы все погибли бы... Ведь пока Антонио не утратил аппетита, он ел то же, что и остальные. Не знаю точно, но можно выяснить у его соседей.
По-моему, это были Граф и Сесил.
— Сесил?
— Сесил Голайтли, ассистент оператора, или кем он там у вас числится.
— Ах, Герцог!
Низенького, себе на уме, веселого, похожего на воробья кокни все звали Герцогом, верно, потому, что титул этот никак не сочетался с его заурядной внешностью.
— Разве этот поросенок что-нибудь увидит! Он и глаз-то от тарелки не отрывает. Совсем другое дело Тадеуш, тот ничего не упустит.
— Я выясню. Проверю также камбуз, кладовую и холодильник. Вряд ли мы найдем там что-то подозрительное. Думаю, у Антонио был собственный запас консервированных деликатесов, но все-таки проверю. Следует уведомить капитана.
— Капитана Имри?
— О случившемся нужно известить капитана судна, — терпеливо объяснял я.
— Факт смерти полагается зарегистрировать в вахтенном журнале. Необходимо составить свидетельство о смерти. Обычно это делает капитан, но если на борту есть врач, то капитан передает ему такие полномочия. Кроме того, капитан должен распорядиться о подготовке к погребению. В море, по морскому обычаю. Думаю, похороны состоятся завтра утром.
— Да, пожалуйста, — вздрогнул Джерран. — Окажите любезность. Конечно, конечно, по морскому обычаю. Пойду к Джону, сообщу ему об этом ужасном происшествии.
Под Джоном Отто, очевидно, подразумевал Джона Каммингса Гуэна, казначея и экономиста компании, старшего компаньона фирмы, которого большинство считали ревизором и во многих отношениях фактическим хозяином киностудии.
— А потом лягу спать. Да, да, спать. Звучит кощунственно, понимаю: бедный Антонио умер, а я хочу спать. Но я ужасно расстроен, действительно расстроен.
— Могу принести вам в каюту успокоительного.
— Нет, нет. Со мной все в порядке. — Он машинально сунул бутылку «Хайна» в один из бездонных карманов просторного пиджака и нетвердой походкой вышел из столовой. Похоже, Отто предпочитал традиционные средства от бессонницы.
Открыв дверь, я выглянул наружу. Волнение действительно усилилось.
Температура воздуха понизилась, почти параллельно поверхности моря неслись редкие хлопья снега. Волны походили на водяные горы. Судно проваливалось в ложбины между волнами, гребни которых оказывались вровень с мостиком, ударяясь о них с гулом, похожим на пушечный выстрел, затем выпрямлялось и валилось на бок. Мне показалось, что ветер поворачивал к норд-осту; что это предвещало, я не знал. Скорее всего, ничего хорошего в этих широтах. С некоторым усилием я закрыл наружную дверь, мысленно благодаря Всевышнего за то, что в ходовой рубке находился Смит.
Почему же я не сказал Отто всю правду? По-видимому, он не внушал мне особого доверия, тем более что много выпил.
Антонио был отравлен не стрихнином. В этом я был твердо уверен, как и в том, что не ботулизм явился причиной его смерти. Действительно, эксоток-син — яд смертельный, но, к счастью, Отто не знал, что действует он не раньше, чем через четыре часа. Известны случаи, когда инкубационный период составлял целых двое суток. Возможно, Антонио днем поел консервированных трюфелей или чего-то другого, привезенного им из Италии. Но в таком случае симптомы проявились бы за ужином; однако, кроме странного зеленоватого оттенка лица, ничего особенного я в нем не заметил. Вероятно, это была какая-то разновидность системного яда, но я не слишком большой специалист по этой части. Трудно было также предположить чью-то злую волю.
Открылась дверь, и в салон ввалились два человека с растрепанными волосами, закрывавшими их лица. Увидев меня, они переглянулись и хотели было уйти, но я позвал их жестом. Подойдя к моему столу, оба сели. Когда вошедшие откинули со лба волосы, я узнал в них маленькую Мэри, помощника режиссера, и Аллена, который был у всех на подхвате. Очень серьезный юноша, незадолго до того оставивший университет. Он был умен, но недальновиден, — он считал, что крутить кино — это самое замечательное на свете ремесло.
— Простите за вторжение, доктор Марлоу, — весьма учтиво произнес Аллен.
— Мы просто не знали, где бы нам приткнуться. Везде занято.
— Вот вам и место. Я ухожу. Отведайте великолепного виски из запасов мистера Джеррана. Похоже, вам это ничуть не повредит.
— Спасибо, доктор Марлоу. Мы не пьем, — ответила маленькая Мэри своим звучным голосом. У нее были распущенные по плечам длинные платиновые волосы, которых годами не касалась рука парикмахера. Должно быть, по ней-то и сох Антонио. Несмотря на серьезное выражение лица, огромные очки в роговой оправе, отсутствие макияжа, деловой и независимый вид, в девушке сквозила какая-то незащищенность.
— В гостинице не оказалось номера? — спросил я.
— Видите ли, — проговорила Мэри, — в салоне не очень-то поговоришь по душам. Кроме того, эта троица...
— А что, «Три апостола» стараются вовсю, — кротко отозвался я. — Но гостиная-то была пуста?
— Вовсе нет, — осуждающим тоном сказал Аллен, но глаза его смеялись. Там сидел мужчина. В одной пижаме. Мистер Гилберт.
— В руках у него была связка ключей. — Мэри поджала губы. Помолчав, продолжала:
— Он пытался открыть дверцы шкафа, где мистер Джерран хранит свой запас спиртного.
— Действительно, это похоже на Лонни, — согласился я. — Что поделать, если мир кажется Лонни таким печальным и неустроенным. А почему бы не воспользоваться вашей каютой? — спросил я у Мэри Дарлинг, — Что вы! Ни в коем случае!
— Ну разумеется, — отозвался я, пытаясь понять причину.
Попрощавшись, я прошел через буфетную и очутился на камбузе. Камбуз был тесен, но опрятен. Не камбуз, а симфония из нержавеющей стали и белого кафеля. Я рассчитывал, что в столь поздний час здесь никого нет. Но ошибся.
В поварском колпаке на коротко остриженных седеющих волосах над кастрюлями склонился старший кок Хэггерти. Оглянувшись, он с удивлением посмотрел на меня.
— Добрый вечер, доктор Марлоу, — улыбнулся кок. — Хотите проверить, все ли в порядке?
— Да, с вашего разрешения.
— Я вас не понимаю, сэр, — сухо ответил Хэггерти. Улыбки как не бывало.
Четверть века службы на военно-морском флоте оставляют свой отпечаток.
- Предыдущая
- 7/58
- Следующая
