Хранить вечно - Шахмагонов Федор Федорович - Страница 8
- Предыдущая
- 8/130
- Следующая
…На свидания к Наташе Курбатов обычно являлся затемно. На этот раз темноты ждать было некогда. Он спустился от Лубянки крутыми переулками к Воронцову полю.
Мороз к концу дня отпустил. Переменился ветер, и воздух наполнился влагой. Падала с крыш капель. На глазах темнел от дыма и копоти ночной белый снег. Радостно метались по мостовой воробьи.
Курбатов шел медленно, в глубокой задумчивости…
Дверь открыла Эсмеральда. Удивилась, но тут же пришла в восторг.
— Когда же? Когда? — зашептала она ему в прихожей.
— Что — когда? — спросил он сдержанно.
— Не скрывайтесь, Курбатов! У вас на лице написано, что вы в заговоре… Когда?
— Сегодня! — ответил шепотом Курбатов.
— Наконец-то! Наконец-то! Я в вас верю, Курбатов!
Она подтолкнула Курбатова в комнату. Из глубины полузатемненной занавесями комнаты поднялась Наташа.
— Гость-то какой у нас сегодня! Нежданный, но загаданный! — возгласила Эсмеральда с порога.
У Наташи на плечах шубка, голова прикрыта платком. В комнате нетоплено. Эсмеральда куталась в меховую безрукавку.
— Рассказывайте! — приказала она.
— Я пришел к вам за помощью…
— Связь? Сигнал?
Наташа поморщилась. Что-то все-таки вынесла Эсмеральда из ее туманных рассказов о Курбатове.
— Не нужно столько восторженности, Эсмеральда Станиславовна! Все гораздо будничнее и проще…
Эсмеральда чуть склонила голову перед Курбатовым.
— Откуда такое философское спокойствие?
Эсмеральда подошла к столу, взяла листок бумаги и карандаш.
— Я слушаю вас! Адрес?
— Записывать нельзя. Придется запомнить!
Курбатов назвал адрес. Объяснил, кого надо спросить. Назвал место встречи: Сокольники, начало третьей аллеи.
Эсмеральда вышла в другую комнату. Оделась, против обыкновения, довольно скромно и отбыла.
Курбатов запер за ней дверь и остановился на пороге комнаты.
Зимний день вдруг вспыхнул холодным солнцем. Наташа откинула тяжелые занавеси.
— Эсмеральда любит темноту! — сказала Наташа. — А я люблю свет…
Курбатов не ответил.
— Что ты задумал? — спросила озабоченно Наташа. — Куда поехала Эсмеральда? Что ты от нас скрываешь?
Курбатов махнул рукой.
— Пустое… Теперь все встало на место… Пусть тебя не тревожит! Я много наговорил тебе пустых и ненужных слов! Я свободен от них! Я ото всего свободен, я пришел, Наташа, сегодня, чтобы сказать тебе… Я люблю тебя, Наташа! — произнес он почти шепотом. — Люблю…
Он поднял голову. Она стояла все в той же позе, опустив руки. Краска медленно заливала ее лицо и шею.
— Это правда, Наташа, я люблю тебя, я…
Но он не закончил фразы, быстро шагнул к ней, взял ее холодные руки и прижал к своему лицу.
Ему хотелось встать на колени, но он боялся показаться смешным. И когда склонился к руке, почувствовал быстрый, короткий поцелуй на лбу. Он поднес к губам обе ее руки.
Они долго сидели, прижавшись друг к другу, на диване. Она смотрела ему в глаза и спрашивала:
— Это правда? Правда?
А потом вдруг спросила:
— А что же дальше? Ты обрек себя на что-то невозможное!
Курбатов весело улыбался.
— То было, Наташа, страшным кошмаром! Не вспоминай! Я люблю тебя, и этим все сказано! Я на днях уеду на фронт. Идет война, я человек военный…
— На днях? Я думала, что мы успеем съездить к моим родным.
— Поедем! Обязательно поедем.
Эсмеральда остановила извозчика, не доезжая до дома, где скрывался Шевров. Постучала, как положено, в дверь. Шевров открыл и, ничего не спрашивая, впустил ее сначала в сени, потом проводил в кухоньку.
Эсмеральда передала ему просьбу Курбатова. Он спокойно ее выслушал, пристально всматриваясь в лицо.
— Значит, никак не желает идти обратно на квартиру? — спросил он.
— Никак! Говорит: опасно! Шевров крякнул.
— А чего же ему опасаться?
— Он сегодня какой-то особенный! — пояснила она. — То все в тумане бродил, а сегодня не стихами, а прозой говорил.
— И он часто стихами разговаривает?
— Да. В стиле восемнадцатого века. Все державинскими одами, а современность требует другого языка.
— Позвольте поинтересоваться, какого такого языка? Французского, что ли?
— Вы не в курсе! Это и понятно!
Эсмеральда критически окинула взором кухоньку с поблекши ми и обшарпанными обоями.
— Мы любим катастрофы! Все гибнет! Человек меняет кожу! Никаких законов, — все на слом… Мы верим только в чудо! Все остальное — ползучая проза. Мы будем воевать десятилетиями. Пойдет мужичок гулять с топором и с огнем по земле! Пожарами Россия умоется!
— Умылась уже! — ответил Шевров и сторожко отодвинулся от Эсмеральды. — А сегодня, что же, он рассказал, что делать надо?
Эсмеральда вздохнула:
— Все-то вы в секреты играете? А секреты все у него на лице читаются! Что мне передать?
— Ничего не передавать! Нет у нас никаких секретов, вы, наверное, спутали что-то, гражданочка! Я Курбатова и знать не знаю, мне было просто любопытно с вами побеседовать!
Эсмеральда подмигнула Шеврову, встала и пошла к двери. Он ее молча проводил до крыльца. Вышел. Постоял, дождавшись, пока она уйдет, размялся и вошел обратно в дом.
Шевров решил, что к Курбатову приходили, но не арестовали. Что же произошло с Курбатовым? Он же дал адрес Курбатова чекистам… Стало быть, и Курбатов, как и он, Шевров, стал объектом их внимания? Началась какая-то игра!
В Сокольники Артемьев выехал со своими людьми заблаговременно. Надо было надежно укрыться, выбрать позицию, чтобы в случае опасности прийти на помощь Курбатову.
Вызвездило. Высокие сосны затемнили аллею, в нескольких шагах стволы тонули в темноте.
Курбатов пришел минут на десять раньше. Он стряхнул рукавицей со скамейки снег и сел.
Около десяти часов Артемьев и чекисты приметили фигуру, она мелькала от сосны к сосне, прикрываясь в тени кустарников. Шевров! Он шел, волоча ноги по снегу, оттого не скрипел у него под ногами снег, делал остановки, прислушивался. Опять скользил от сосны к сосне. Неподалеку от скамейки остановился и прижался к стволу. Он стоял буквально в четырех шагах от Артемьева. Глаза Артемьева привыкли к темноте, и он мог различить каждый жест Шеврова. Все как будто бы складывалось удачно. Теперь Шевров не уйдет! И к Курбатову, по всей видимости, выйдет: зачем бы ему тогда сюда являться?
Курбатов посмотрел на часы: пять минут одиннадцатого.
Внезапно его прохватил озноб, хотя и не очень морозно. Курбатов встал, прошелся вдоль скамейки, повернулся. Тревога не проходила, она сделалась нестерпимой, он вдруг почувствовал себя как бы под прицелом. Стремительно упал в снег, на скамейку. Падая, услышал звук выстрела. Раздался еще один глухой выстрел, как будто бы стреляли в упор.
Курбатов увидел бегущего человека. Стрелять по мелькнувшей фигуре не решился. Побежал вслед, но его ослепила яркая вспышка и повалила с ног взрывная волна. Взорвалась ручная граната. Он вскочил и, слегка прихрамывая, шагнул в кусты. Наткнулся на лежащую фигуру. Наклонился: Артемьев!
По лесу раздавались крик и топот бегущих, гремели выстрелы, затем еще раз громыхнула граната, и все стихло.
Курбатов наклонился над Артемьевым. Тот шевельнулся, пытаясь приподняться. Курбатов подложил ему под плечи руки. Рука ощутила что-то липкое. Кровь!
Артемьев застонал и попросил:
— Тихо, браток! — Уставился ему в лицо: — Курбатов? Ранен?
— Нет! Не ранен!
— Живой! — И тяжело поник. Курбатов опустил его на снег.
В тот час ни Дзержинского, ни Дубровина не случилось на месте. Начальник отдела отдал команду: «Взять всех!»
Тункина захватили в доме в Богородицком, арестовали Наташу Вохрину и Эсмеральду. Доставили на Лубянку и Курбатова. Следователь сразу же приступил к допросу, не смущаясь, что в кабинете собрались все арестованные.
- Предыдущая
- 8/130
- Следующая
