Хранить вечно - Шахмагонов Федор Федорович - Страница 15

• Предыдущая
• 15/130
• Следующая

Потолкались на станции. Говорили о том, что едет из Москвы какой-то важный комиссар, на дорогах порядки наводит, требует к себе местные власти, беспощадно карает саботажников и ленивых, организует облавы на белогвардейцев и на «всякий буржуазный элемент». И вдруг Курбатов услышал фамилию комиссара: Дубровин…

Чуть позже промчался мимо полустанка второй бронепоезд, с прицепленным к нему классным вагоном, было уже темно, чуть посвечивали окна этого вагона.

Проехал. В нескольких шагах от Курбатова.

К утру вдруг все переменилось. На станции появилась охрана. Подошел «максимка». Ни боя, ни суеты… Курбатов купил билеты. Они вошли в вагон. Теснилась толпа на станции. Спекулянты и мешочники уже не решались штурмовать состав.

Но и Курбатов был неспокоен. Пока при посадке проверили только билеты. В вагоне просторно. Могут проверить и документы. Ставцев рукой махнул: что так погибать, что этак. Но Курбатов никак не мог избавиться от беспокойства. И вдруг… Чуть ли не чудо. В вагон вскочил и протиснулся в уголок Проворов. Скользнул равнодушным взглядом по лицу Курбатова и отвернулся.

Поезд пошел живее, наметилась в движении какая-то осмысленность.

В лесу остановились. По вагонам бежал помощник машиниста — кончилось топливо. Надо пилить и рубить дрова. Пилы и топоры получать у кондукторов.

Ставцеву и Курбатову кондуктор сунул в руки двуручную пилу и, торопя их, приказал:

— Дубок и березку… От сосны шару нет!

Пильщики углубились в лес. Курбатов облюбовал дубок, расчистил у комля снег.

— Приступим, Николай Николаевич!

Ставцев скептически поглядывал по сторонам.

— А вы, Владислав Павлович, когда-нибудь валили лес?

— Видел, как валят…

— То-то и оно, что видели! А шинели на нас солдатские. Ну скажите, какой солдат не валил леса, какой не пилил? А вы что за пильщик? Не очень-то удачен здесь наш маскарад! Первый, кто к нам подойдет, сначала посмеется, а затем догадается, что никакие мы с вами не солдаты! Барина видно, как он за ручку пилы держится!

Курбатов воткнул пилу в снег.

— Что же делать? Пилу дали — надо пилить…

— Что делать, я и не знаю, но надо торопиться… Надо сходить к тем, кому топоры дали. Поласковее обойдитесь! Найдется кто-нибудь… Вы помоложе меня, слазайте по снегу. И поглядывать надо за ухваткой!

Курбатов пошел к своему вагону. Проворов здесь, Проворов поможет. Вот и случай словом с ним перемолвиться. Но до вагона не дошел. Навстречу к нему двинулся Проворов. Подмигнул Курбатову:

— Я с вас глаз не спускал… А подойти нельзя, все случая не было. Все хорошо, хорошо все идет. Не вешайте головы, Курбатов! Товарищ Курбатов!

К Ставцеву Проворов подошел с хитроватой широкой улыбкой на лице:

— Подсобить? В артель принимаете?

Остановился под дубом. Глянул на макушку. Взял пилу, провел пальцем по зубьям.

— И это у них называется струментом! Хм! Топор неточеный — что конь легченый, а пила тупая — это жена немая…

Ставцев подмигнул Курбатову через голову Проворова: вот, дескать, как я ловко придумал.

Проворов неторопливо отошел в сторонку, выбрал осинку, срубил для шеста. Вернулся. Сделал надсечку у комля. Шест упер в ствол дуба.

— Теперича начинайте! С богом! — И перекрестился. Пошла пила, засмурыгала, сбиваясь с надпила. Проворов подошел к Ставцеву и отстранил его плечом:

— Ты, дед, посторонись… У нас руки помоложе.

Курбатов разогрелся, шинель сбросил.

И вот затуманился великан, дрогнула его крона, по всему телу дрожь, как толчок, прошла.

— Напирай на шест! — приказал Проворов и прибавил крепкое слово.

Ставцев налег на шест. Еще несколько движений пилы, и великан скрипнул. Пошел, пошел, осыпая снежную пыль, и упал, раскинув волны снега.

Проворов отер со лба пот и мечтательно проговорил:

— Сейчас бы чарочку! С початием!

Выжидательно оглянулся на Ставцева.

— И я давно такой сладости во рту не держал! — ответил горестно Ставцев.

Проворов непритворно вздохнул, положил на ствол пилу. Как бы между прочим спросил:

— Далече, братки, пробиваетесь?

— За Волгу! — коротко ответил Ставцев.

Проворов покачал головой.

— Э-вв-а! За Волгой только Россия, по-нашему, начинается… А мне за Урал…

— Не приходилось бывать… — осторожно ответил Ставцев.

— В деревню я… Отец отписывал, хозяйство в упадок пришло. Нас у него было шестеро помощников, остался я один, и то не знаю, как добраться…

— Штык в землю, чего же теперь добираться?

— Не скоро еще штык в землю! С остановками уже два года пробиваюсь. То здесь, то там, а под ружье нет-нет да и заметут…

— Помещика выгнали?

— Помещика? — удивился Проворов. — Какие у нас могут быть помещики? Мы государевы люди. К нам ни одного помещика не заманишь. Их в ссылку к нам пригоняли. Ссыльные больше из дворян.

— С документами как? — поинтересовался Ставцев. Проворов поплевал на ладонь, взялся за ручку пилы.

— Две руки, две ноги, два глаза… А у тебя, браток?

Ставцев рукой махнул.

— То-то и оно, — понимающе протянул Проворов. — Ну ежели что, в мою деревеньку завсегда… У нас тихо. От дома до дома верст с десяток. Живем в лесу, ни одна душа не сыщет.

— А где деревенька?

— Да верст двести на пароходе…

Ставцев присвистнул:

— Хорошенькое приглашение!

— По реке все… На баржу сядешь, тихо этак плывет, вокруг лес дремучий. Душа богу молится…

Деревья валили дотемна. Пилили, кололи дрова, паровоз развел пары только к рассвету.

Двинулись по вагонам. Курбатов шепотом выговаривал Ставцеву:

— Николай Николаевич! Не мне вас учить… Надо вам молчать. Никак у вас не получается с солдатской речью. Ну какой же это солдат скажет: «Хорошенькое приглашение!»

— Он сам на птичьих правах.

— Хитер русский солдат, Николай Николаевич!

— Русского солдата, смею вас уверить, подпоручик, я знаю лучше!

С Проворовым сразу стало легче. Он без нажима, тихонько взял на себя хозяйственные заботы. На станции кипятка раздобудет. У него и кружка нашлась в вещевом мешке. И на базар сбегает, не испугается наглого ворья. Курбатов дал ему для расчетов золотой кружочек. Проворов разменял его на ходовые денежки.

Ставцев поинтересовался, в каких частях служил Проворов в германскую. Тот и части назвал, и об офицерах рассказал.

Вошли в прифронтовую полосу. Тут все усложнилось. И охрана усиленная, и проверка документов. Имя Дубровина не сходило с уст напуганных обывателей. «Комиссар из Москвы» — так его называли. Он твердой рукой наводил порядки.

Ставцев вознамерился заняться делом, расспрашивал о Дубровине встречных, вмешивался в разговоры о нем. Проворов, переглядываясь с Курбатовым, только головой покачивал, с трудом в иные минуты пряча усмешку. И однажды нашелся словоохотливый старичок.

— Как же, как же, — поспешил он ответить на вопрос Ставцева о Дубровине. — Известен… Пермский дворянин… С молодых лет увлекся цареубийством. На каторге сидел, по ссылкам его гоняли. А потом, по слухам, в Швейцарии отсиживался. Близкий Ленину человек… На Севере, прославился, теперь на Урал прислали порядки наводить.

И непонятно было: осуждает старичок или восхищается.

— В нашем городке, — продолжал он, — на сутки остановился. Председателя городской власти, самого здесь главного большевика, без суда и следствия к утру расстреляли.

— За что же большевика? — спросил Проворов.

— Бойкий был большевичек… Подарки очень любил. За подарки любому купцу документы выправлял. Взятки, точнее выражаясь…

Старичок помолчал, пошамкал губами.

— Анархистов тоже не жалует и разные там банды. Разоружает. Будет к весне литься кровушка. Он не пропустит сюда адмирала.

Ехали долго.

Перед последней остановкой надо было бы сойти, пешком идти в обход города. Ставцев заупрямился. Отказывались ему служить ноги в пешем пути. И натолкнулись…

С двух сторон в вагон протиснулись люди в кожаных куртках. Раздались требовательные голоса:

• Предыдущая
• 15/130
• Следующая