Выбери любимый жанр

Чекисты Рассказывают... - Коллектив авторов - Страница 43


Изменить размер шрифта:

43

Партизаны стали собираться в дорогу. Оставаться на дневку вблизи такого оживленного большака было опасно.

Фашист по-прежнему упорно молчал. Допрос решили отложить. Андреев развязал фашисту руки, хмуро пробасил:

— А ну, Ганс Фрицевич, возьми-ка эти мешочки.

Он указал рукой на отощавший ранец, на свой вещевой мешок и сумку с толом.

— Чего это ты придумал, Леха?

— Да вот, Лаврентьич, хочу заставить фашиста поработать. Не даром же он, гад, ел наше сало и хлеб!

— Посмотрим, что у тебя получится.

Но фашист и не думал подниматься. Он продолжал сидеть, тупо уставившись в землю и бормоча что-то под нос.

— А ну, вставай! — толкнул его в спину Андреев.

— Цум тойфель, доннер ветер!.. Русише швайне! — вдруг гаркнул немец и хищно оскалил крупные зубы.

— Виктор, чего это он рычит? — спросил Андреев, всматриваясь в побагровевшее лицо фашиста.

Правдин засмеялся.

— Чего ты смеешься?.. Переведи!

— Он говорит, что ты, Леха, не кто иной, как русская свинья, которую он с удовольствием посылает ко всем чертям. Понял?

— Да ну? Врешь!

— За дословность перевода не ручаюсь, но за смысл — головой. Можешь мне верить, Леха.

— Лаврентьич, я думаю, что мертвый фашист всегда безопаснее живого. Может, оставим его здесь?

Я, Паша, с тобой согласен. Но мне хотелось бы перетащить его через линию фронта. Ведь «язык» совсем свежий, понимаешь? А тут такое интенсивное движение. Возможно, что недалеко их крупный гарнизон или какая- нибудь база. Немало ценного он может знать.

Это верно. Ну, черт с ним!

Маркин поскреб затылок, еще раз выругал пленного и отошел. Правдин хлопнул Андреева по плечу.

— Леха, а что тебе стоит? Я бы на твоем месте так и поступил.

— Как это еще?

— Сало из его ранца и ты ел? Ел. Да и. сигареты его курил. Ну вот, дорогой, теперь и тащи его ранец.

— Да брось ты, Виктор! Ребята, я серьезно, что мне теперь с фашистским паразитом делать? — спросил Андреев и беспомощно развел руками.

Что делать? — спросил Галушкин, строго посмотрев на немца.

Перед его глазами еще стояла худая спина и грудь Митюка, исхлестанные прутом.

— Да. Видишь, не желает, и всё, гад! — ответил Андреев.

— Я думаю, что делать тут, Алексей, ничего особенного не надо. Только заставить его немного мыслить.

— А как же его заставишь?

— Погоди-ка.

Подойдя к немцу сзади, Галушкип крикнул:

— Ахтунг! Штей ауф!

Немец вдрогнул и подскочил как ужаленный. Приложив руку к пилотке, он замер. Минуту царило молчание. Потом лес огласился дружным хохотом. Даже Николай приподнял голову и с интересом смотрел на пленного. Оккупант стоял, широко расставив ноги. Но это не помогло: широкие брюки медленно сползали. Оказывается, Андреев срезал у пленного на брюках все пуговицы, чтобы тот не убежал, а собираясь в дорогу, забыл вернуть ему брючный ремень.

Пока партизаны смеялись, фашист подобрал штаны, огляделся и вдруг кинулся бежать. Да так резво, что через секунду его широкая спина замелькала между деревьями. Он бросался то влево, то вправо, как заяц.

— Стой! Хальт!

Но фашист не останавливался. Галушкин вскинул автомат…

— Жаль, не получился «язык». Правдин и Щербаков останутся и подорвут по два телеграфных столба. Остальные за мной!

Галушкин вытер пилоткой пот с побледневшего лица и быстро пошел на восток.

Со всех сторон слышался шум, гам, визг, чириканье. В густой листве суетились птицы. Лесное озеро, похожее на

огромное блюдо, застыло, четко отражая небо и густой лес.

Галушкин вслушивался в гул артиллерийской стрельбы, которая то накатывалась громовыми раскатами, то вдруг затихала. Звуки далекого боя они слышали уже третий день. Теперь, судя по звукам, до линии фронта оставалось пять-шесть километров.

В отряде, наверное, уже не раз запрашивали Большую землю: где, мол, Галушкин? Не вышел еще? А может быть, их уже нет? Ведь в отряде осталось больше больных и раненых, чем здоровых!

— Лаврентьич, ты чего не спишь? — перервал его раздумья Маркин. — Давай храпи, а то заставлю вместо себя дежурить.

Галушкин посмотрел на уставшее заросшее лицо друга. Как изменился за время похода этот жизнерадостный и веселый парень. Борис видел, как слипались у Маркина глаза, как неудержимо клонилась на грудь голова.

— Товарищ дневальный, не кажется ли тебе, что надо побриться?.. Пашка, ты же на бандита с большой дороги похож.

Маркин потрогал подбородок, сделал удивленное лицо.

— Смотри-ка, действительно зарос. Странно. Я же брился перед выходом из отряда.

— Возможно. А ты знаешь, сколько дней мы в походе?

Маркин подумал минутку, почесал затылок.

— Я, Боря, не влюбленный, дневника не веду. Но, думаю, что уже больше двух недель.

— Сегодня, Пашенька, восемнадцатый день, как мы блукаем по лесам.

— Да-а, выходит, уже время и побриться, — Маркин подергал себя за бороду.

Галушкин кивнул.

— Вот так-то, Паша! Ну, смотри тут.

— Хорошо, Боря, спи.

Галушкин натянул на голову плащ-палатку, а Маркин взял автомат, пошел в лес, чтобы со стороны наблюдать за лагерем. Ему казалось, что так будет надежнее: если враг кинется к ребятам, он ему очередь в спину.

Солнце наконец перевалилось через лес, стало пригревать, потянул ветерок, сморщил поверхность озера, закачал верхушку огромной сосны, под которой присел Маркин. Старые ветви заскрипели, а Маркину сквозь назойливую дрему казалось, что кто-то живой кряхтит, стонет и подкрадывается к их стану. Он вскакивал, вскидывал автомат, оглядывался по сторонам, но вокруг было спокойно. Несколько раз обошел вокруг лагеря, потом снова сел под сосну. Когда становилось невмоготу бороться со сном, он шел к озеру, плескал в лицо холодной водой…

Кончился и восемнадцатый день. Они сидели вокруг костра и не торопясь готовились к ночному походу. Навес из еловых ветвей над костром охлаждал дым, и он расползался по земле, словно легкий туман. Проводник шелушил сосновые шишки, собирал в шапку мелкие маслянистые орешки. Партизаны чистили оружие, чинили одежду, Галушкин на ощупь старательно скреб бритвой подбородок. В путь не торопились, ждали пока совсем стемнеет.

— Ну, ребята, надо трогаться, — сказал командир, глядя на часы.

Все молча встали и пошли за ним.

С проводником простились на узкой лесной тропе. Эта тропа, по его мнению, вела к линии фронта. Крепко пожимая руки партизанам, проводник сказал:

— Прощевайте, ребятки, остерегайтесь. Сдается мне, што до фронта совсем рукой подать. Жарко будет… Столько ден хорошо было, а тут… да не дай бог!

Ничего, папаша, прорвемся, — успокоил его Галушкин. — Спасибо тебе. Передай привет товарищам.

Все исполню, как просишь. Счастливого вам пути. Будете возвращаться к себе в отряд, не забудьте к нам заглянуть.

Ребята подняли носилки, а проводник снял шапку и так стоял, пока партизан не поглотил переполненный птичьими голосами лес.

XIX

Где-то совсем недалеко была линия фронта. Но где она точно? Этого никто из них не знал. Иногда над ними слышался гул пролетающих самолетов. Тогда совсем рядом торопливо бухали зенитки, а в небе сверкали вспышки разрывов. Глухо ухали авиабомбы. Под ногами мелко дрожала земля, и эта дрожь передавалась партизанам. Над лесом взметнулись ракеты. Ребята внимательно смотрели на россыпь разноцветных огоньков, стараясь определить, какую команду и кому подает та или иная ракета. Может быть, враг уже заметил их и ждет, удобного момента, чтобы схватить?

Тревожно прошла ночь. К утру стало спокойнее. Предрассветная тишина пугала и радовала партизан. Галушкин нервничал. Он все еще посматривал то на светящийся циферблат часов, то на нервно дрожавшую фосфорическую стрелку компаса. Где долгожданная линия фронта? Где враг и где свои? Удастся ли им найти удобный для перехода участок?

— Фрицы! — вдруг испуганно крикнул Головенков.

Он упал и дал очередь. Все бросились на землю. Неожиданный грохот автомата оглушил их. Наступившая затем пауза показалась страшной. Теперь им самим захотелось поскорее увидеть немцев, услышать гром выстрелов, лишь бы не стояла эта странная, словно душившая их тишина. Партизаны затаили дыхание. Но лес молчал, и каждая последующая секунда безмолвия казалась бесконечной.

43
Перейти на страницу:
Мир литературы