Мистериум - Маккормак Эрик - Страница 26
- Предыдущая
- 26/44
- Следующая
Александр беззвучно замер на вершине лестницы. По всей гостиной валялась одежда: вот блестит зеленый дождевик, вот носки с заштопанными пятками, серые брюки, изгвазданные сапоги; а вот тонкое голубое платье (его любимое), ее чулки, ее смятое белое белье.
Низкий голос теперь стонал в унисон с женой Александра. Александр прокрался к открытой двери спальни и в зеркале комода увидел отражение бледной плоти двух сплетенных тел — длинные светлые волосы одного, черные космы и черную бороду другого.
Александр Айкен отступил вниз по лестнице — опустошенный человек, легкий, как перышко. Он продрейфовал через мокрую улицу, через Парк. Забрался в машину, хлопнул дверцей, уронил голову на руль и зарыдал.
Вскоре он взял себя в руки; какое счастье, что никто не видел, как он шел по Парку, какое счастье, что стекла запотели. Он на щелочку приоткрыл окно и стал глядеть сквозь сосны. Прошло полчаса, и дверь Аптеки отворилась. Бородатый человек в дождевике сощурился, оглядывая улицу справа и слева, затем вышел, закрыл дверь и торопливо зашагал на запад, к отряду пленников, трудившихся на дороге. Александр смотрел, пока бородач не скрылся из виду.
Мисс Балфур все видела из библиотечного окна: как Александр сидел в машине; как пленник вышел из Аптеки. Она, понимая, что, очевидно, произошло, в тот день не пошла к Александру. Она все ждала и ждала — много месяцев, пока Александр Айкен ей не доверился. То было после иных, более публичных катастроф, потрясших город: после гибели мужчин Каррика на мосту через реку Морд и утопления пленников в Шахте.
В то утро, когда на Шахте взвыла сирена, мисс Балфур первой заметила дымный восклицательный знак над Утесом и среди первых отправилась вслед за пожарной бригадой. Весь путь она проделала на переднем сиденье «мерседеса» Александра Айкена — она чувствовала, что лишняя здесь. Александр вел машину, доктор Рэнкин и Якоб Грубах сидели сзади. Она видела, как у Александра трясутся руки.
— Интересно, что случилось, — сказала она. Трое мужчин промолчали. Она посмотрела на Александра, затем обернулась к остальным. Те прятали глаза. Айкен вел довольно быстро, но чуточку притормозил у запруды Святого Жиля. Уровень воды упал футов на двадцать, не меньше, и на воздух вылез громадный мясистый круг подводной растительности.
Через несколько секунд они подъехали к Шахте; городовой Хогг поздоровался так, что стало ясно: ничем не помочь.
Какой кошмарный несчастный случай, — сказал он. У бригадира шахтеров имелось особое мнение.
— Никакой не случай, — бормотнул он мисс Балфур. — Уж тут кое-кто знает.
Она не обратила на него внимания — она следила за Александром. Тот прошел мимо городового Хогга и заглянул в шахту. Мисс Балфур слышала, как он спросил одного солдата:
— Все мертвы?
Солдат сказал, что, по его мнению, все.
— Ни один не выжил? — спросил Александр. — Абсолютно ни один?
Нет, никто не выжил, ответил солдат. Тут мисс Балфур увидела, как доктор Рэнкин подошел, взял Александра за локоть и увел на обочину гравийной дороги. Там Александр сел и уронил голову па руки — мисс Балфур уже видела его в такой позе. Плечи его содрогались, и она решила, что он, очевидно, рыдает; но когда подошла утешить, он посмотрел на нее, и глаза его были вполне сухи.
Война закончилась, и его жена родила сына Роберта. Спустя месяц она умерла. Мисс Балфур делала все, что в силах женщины, дабы утешить Александра. Она все больше времени проводила в его комнатах над Аптекой, помогала ему растить ребенка. В чертах Александра она уже различала первые грубые наброски болезни. Это она, когда сын его дорос до весны пятого года, сказала:
— Пора тебе отвести Роберта на укрощение.
— Не могу, — отвечал Александр. И мисс Балфур повела мальчика сама.
В Парке соорудили Укротительный Загон, и горожане, державшие щенков колли, привели своих питомцев туда. Чудесные умные собаки — жители Каррика любили заводить их дома. Мисс Балфур (единственная женщина здесь) и мальчик Роберт вместе с изрядной толпой мужчин и мальчишек наблюдали, как в загон вскарабкался Свейнстон, долговязый человек с белыми волосами и ресницами альбиноса. Кожа его была бела, несмотря на промозглую жизнь среди холмов под открытым небом; поговаривали, что, когда у него идет кровь, она тоже белая.
Загон уже не пустовал: в нем помещался матерый баран с черными многомудрыми рогами, темными глазами и толстым черным пенисом. Запах щенков озлил барана. Свейнстон его оседлал, стиснув длинными ляжками. Помощник Свейнстона принес в загон щенка, прикрутил его поводок к бараньим рогам и скакнул обратно через ограду.
Какой-то рефлекс в щенячьем мозгу распознал в этом шерстяном чудище смысл собачьего бытия, и огрызок хвоста в восторге встопорщился. Щенок потрусил загонять барана.
И тут Свейнстон разжал хватку. Баран прыгнул на щенка и подбросил в воздух, поддев скрученными рогами падающее тельце. Щенок пытался уползти, уворачивался, прыгал и скулил. Не тут-то было: собаку привязали к ее кошмару.
Вся процедура заняла какую-то минуту. Поводок запутался в бараньих рогах, и щенок, чьи лапы лишились почвы, влетел в ограду загона.
Теперь вперед выступил Свейнстон. Он оборол и обездвижил барана, а помощник тем временем выпутал из рогов щенка и вручил хозяину: вручил собаку, которая до конца дней своих будет сторониться всего, что напоминает овцу или пахнет овцой. Этот щенок станет пресмыкаться перед ягнятами.
Затем Свейнстону вручили на обработку второго Щенка, потом еще и еще.
И вот что поразило мисс Балфур: как барану удавалось отключиться от толпы и прочей несущественной ерунды и сосредоточиться на противнике. Щенята превосходят барана по уму и щедрости натуры, но это не важно, ни капли не важно. Они слабы. Все без исключения запуганы и разбиты; их спасало только вмешательство высшей силы. Мисс Балфур взяла Роберта на укрощения лишь однажды, а в последующие годы отправляла одного. Она знала, что отцы Каррика в первый раз неизменно водят туда мальчишек. Традиция эта бытовала уже много поколений. Мужчины хотят, думала она, чтобы мальчики, наблюдая укрощение, чему-то научились. Но когда бы она ни спрашивала мужчин, чему же мальчику следует научиться, — дабы научить этому Роберта, — те лишь неловко и озадаченно переглядывались: может, несуразен был вопрос, а может, то, что задавала его женщина Каррика.
И теперь, годы спустя, кое-что снова вспомнилось мисс Балфур. Как это несообразно, раздумывала библиотекарша, что она так мало помнит; будто чуть ли не весь век свой провела с завязанными глазами. По молодости верила, что однажды оглянется на свою жизнь и увидит в ней смысл. Но сейчас, постарев, оглядывается и отнюдь не уверена, что жизнь вообще имеет смысл.
Ныдаюсь, те нейдошь в свией жлзны смесл, Миксвалл, — сказала мисс Балфур.
Слушая ее воспоминания, я глядел, как временами слезы затуманивают ее глаза, особенно когда она говорила о годах после смерти жены Александра и своих попытках занять место этой женщины. Даже когда она спала в постели Александра, сказала она, он часто видел покойную жену во снах. Мисс Балфур это понимала, ибо, очнувшись от этих снов, он взирал на нее с отвращением.
Мне хотелось сжать ее плечо, сказать, как я ей сочувствую. Я бы так и поступил, однако меня осадил источаемый ею запах вкупе с родимым пятном, что подпрыгивало У нее на шее. И к тому же она, очевидно, примирилась с судьбой.
— Нат, Мексвелл. Оте бэлу но сыждоне, — сказала она. Ночави ну слечеетсо, ясли ну сеждене. — Она очень устала, но у меня еще оставались вопросы.
— Кто был этот бригадир, про которого вы говорили, — тот, что работал на Шахте в день взрыва?
Ее родимое пятно подпрыгнуло, будто я его напугал.
А! О ве на зныле, Миксвалл? Нуидовительны, чте вя тыкай ресторанной. Брагидорим бал Ыдом Свайнстен.
- Предыдущая
- 26/44
- Следующая
