Выбери любимый жанр

Десять городов - Арджилли Марчелло - Страница 3


Изменить размер шрифта:

3
Я от горя чуть жива:
нахожу не те дрова.

Родители еще больше рассердились. Она смеется над ними? При чем тут дрова? Неужели она собирается остаться недоучкой и пойти в дровосеки? И они разразились новой тирадой — на этот раз с рифмой «учка — точка»: недоучка, штучка, злючка, колючка, взбучка…

С подругами она тоже все время говорила невпопад. Например, одна из девочек вежливо приглашала ее на переменке:

— Катерина, в воскресенье
жду тебя на день рожденья.

А Катерина с благодарностью отвечала:

— Ах, какая мне награда!..

И хотела прибавить: «Очень рада», а вместо этого выходило:

— …Очень надо! Очень надо!

Встретив подругу в новом платье, Катерина спешила сказать, что не видела такого элегантного наряда ни на одной франтихе, но, как обычно, путалась в словах и говорила:

— Ты элегантней всех слоних:
такого платья нет у них.

Со временем все начали сторониться ее, и бедняжку это очень огорчало. В конце концов иссякло и терпение родителей. Однажды она слышала, как мама жаловалась на судьбу:

— Ох, судьба моя печальная!
Катерина — ненормальная…

Катерина в слезах выбежала на улицу. Слово «ненормальная» мучительно звучало у нее в ушах. Она была нормальная, она это хорошо знала, ее сердце было полно любви к родителям, к подругам, ко всем людям на свете. Почему же никто не понимал ее?

На улице ее остановила какая-то женщина:

Что с тобой, хорошая моя?
Отчего ты плачешь в три ручья?

И Катерина прерывающимся от рыданий голосом ответила:

Я могу вам сказать, почему я печальная:
все кругом говорят, будто я гениальная.
Я сижу над уроками — не разгибаюсь.
Виновата ли я, что всегда расшибаюсь?

Она хотела сказать «всегда ошибаюсь», но женщина этого не знала и, подумав, что девочка бредит, отвела ее к врачу.

Врач осмотрел «больную» и велел ей сказать «резеда». Катерина тут же сказала, правда на свой лад:

— Лебеда!

Доктор, конечно, подумал, что она смеется над ним, но у нее и в мыслях ничего подобного не было. Напротив, она надеялась, что этому замечательному доктору удастся наконец-то вылечить ее от необычного дефекта речи, и смело начала:

Рассказать давно хочу
про болезнь мою рвачу,
но, к несчастью, не бывала
до сих пор у коновала…

Врач пришел в ярость: это было слишком — назвать рвачом и коновалом такую знаменитость, как он! И где? В Поэтонии, славящейся своими вежливыми жителями! Нет, он этого так не оставит! И доктор вызвал полицейского, с тем чтобы тот препроводил Катерину к родителям и посоветовал поместить ее в Дом поэтического перевоспитания.

По дороге, упираясь изо всех сил, Катерина попыталась растолковать полицейскому, что, собственно, произошло:

— Верьте, я сама не рада…
Я ошиблась… Вот засада!..
Можно было вас не звать:
я хотела расстрелять…

Полицейский содрогнулся. Откуда ему было знать, что под «засадой» Катерина подразумевала «досаду», а произнося страшное слово «расстрелять», имела в виду мирное «рассказать»? Уверенный, что имеет дело с особо опасной преступницей, он защелкнул на ней наручники и вместо дома доставил ее в тюрьму.

Дверь камеры захлопнулась за ней, и Катерина долго-предолго плакала. Мало того, что бедняжку никто не понимал, никто не любил, так теперь ее еще и заперли в этих холодных стенах! Катериной овладело великое отчаяние, под бременем которого сердце ее сжалось в маленький комочек. Как только ей разрешили отправить родителям письмо, она написала:

«Я пишу из заточения.
Ах, какое наслаждение:
вашу дочь судить хотят!
Нужен лучший автомат».

Если верить записке, она жаждала крови, и, разумеется, никакого автомата мама с папой ей не прислали (в результате она осталась без адвоката). В то же время у родителей появилась надежда, что тюрьма исправит Катерину: если бы в тюрьме было очень плохо, разве она написала бы, что сидеть там — наслаждение?

Судья, знаменитый поэт с прекрасными голубыми глазами, спросил подсудимую:

Обвиняемая виновна?
Да или нет?
Пусть правдивым будет ответ.

Катерина прижала руку к сердцу и торжественно поклялась:

Не виновата ни капли я,
верьте мне, господин свинья!

Все в зале суда так и ахнули. Прокурор вскочил на ноги: —

Не допущу такого позора.
Требую смертного приговора!

Какого позора? Что она сделала? Ответила на вопрос господина судьи, только и всего. И, веря в торжество справедливости, она закричала:

— Я не совершила преступления,
но готова попросить отмщения!

Она хотела сказать «прощения», но у прокурора не было причины не верить собственным ушам, и он пришел в еще большую ярость:

— Хорошо известно многим:
никогда я не был строгим,
но сейчас, как никогда,
буду строгим, господа.
Я преступницы подобной,
невоспитанной и злобной,
разрази меня гроза,
не видал вовек в глаза.
Пусть найдут, что я жестокий,
умоляю суд высокий
внять призыву моему,
посадить ее в тюрьму.
Не на годик, не на десять —
посолидней срок отвесить,
в общем — что там говорить!
к ста годам приговорить.

Бедняжка Катерина похолодела от ужаса. Сто лет тюремного заключения! За что! Если допустить, что она нарочно грубила людям, даже и тогда подобный приговор — неслыханная жестокость. И она закричала об этом:

Чем я вам не угодила?
Даже если я убила,
за решетку тем не менее
за такое преступление
не должны людей бросать
Справедливей — забодать…

Но что она говорила? Она не сомневалась, что справедливее было бы не забодать ее, а оправдать:

— Нет, зачем же забодать!
Я не то хочу сказать.
Верьте слову моему:
я мечтаю сесть в тюрьму.
3
Перейти на страницу:
Мир литературы