Цветок камалейника - Громыко Ольга Николаевна - Страница 23

• Предыдущая
• 23/80
• Следующая

Если внезапно вскочить, двинуть ему под дых и сцепленными кулаками добавить по пегой башке… Джай нога об ногу содрал разношенные сапоги и вытянулся поверх одеяла, мысленно смакуя упущенную возможность.

— Эй, — возмутилась несостоявшаяся жертва, — у нас в горах прынят уступать гост’ свой пастэл’, еда и жэншына!

— Ну и катись в свои горы! — огрызнулся парень, отворачиваясь к стене. Полежал, фыркнул и, не удержавшись от соблазна поделиться представившейся ему картинкой, добавил: — Впрочем… женщину можешь забирать!

ЭрТар заразительно расхохотался. Вопреки расхожему мнению, по-настоящему разозлить или обидеть горцев было сложно — если и прирежут сгоряча, то потом искренне оплачут.

— Ладна, я на пол лэч’, — примирительно предложил он. — У тэба запасной кошма ест’?

— Возьми в рундуке, — предпочел откупиться малым Джай. Заикнись горец еще и о подушке, обережник голыми руками оторвал бы ему косу вместе с головой. Но тот, похоже, сообразил, что дальше искушать судьбу не стоит, и заткнулся.

Обережник закрыл глаза, однако от радужных кругов перед ними это не избавило. Иггр с горцем, пусть ночует. Оно даже спокойнее: не надо гадать — а вдруг дхэры уже изловили «сороку» и ощипывают по перышку, расспрашивая о «соучастнике»? Конечно, откровенничать перед ним не стоит, но мстить еще глупее. Оба хороши: никто Джая силком в святилище не тянул, стрелять не заставлял… а утром…

Парень споткнулся и ухнул в черный колодец сна, предоставив будущему полную свободу действий.

— Похоже, твоя игрушка сбежала, Архайн? — Сомнения в тоне дхэра не было ни на песчинку, зато издевки — на целый могильный курган.

Йер с досадой выронил обломок ошейника и выпрямился.

— Да, господин.

Лгать бессмысленно, рассыпаться в извинениях глупо. К тому же в вызванной знамением сумятице из святилища могли без труда и спешки выбраться не только убийцы и полудохлый раб, но и все обитавшие в туннелях улитки.

Да и не было змеехвостому дела до чужих цацек — сейчас он играл с самим Архайном.

— Надеюсь, ты помнишь, как стал Приближенным?

Еще бы. Ведь его предшественника в этот день не стало, причем самым незабываемым образом.

Иггров Глашатай не требовал ответа. Просто стоял на пороге, пряча кисти в противоположных рукавах и как будто даже сочувственно осматривая опустевшую клеть вместе с вошедшим минутой раньше йером. Но Архайн не обольщался: он был лучшим Взывающим К Темному и только благодаря этому — до сих пор живым. Еще одна оплошность, и его без колебаний заменят лучшим из худших.

Капюшон приподнялся, тускло блеснула не то гадючья чешуя, не то тараканий панцирь.

— Что ты намерен делать?

Йер замешкался с ответом. Щенячье рвение больше пристало юнцам, у которых нет четкого плана, только желание выслужиться. Или трусам — теми движет страх перед наказанием, а он еще худший помощник. У Архайна планов было несколько и, на его взгляд, одинаково дельных. Но зачем торопить события?

— Что вы прикажете, господин.

— Ищи Тварь. Случайные свидетели обряда — ничтожества, им все равно никто не поверит. Пусть ими займутся другие йеры.

— Да, господин. — Иного Архайн и не ожидал, но начальство должно чувствовать себя мудрым и грозным. И тем, кто отказывает ему в этом невинном удовольствии, не позавидуешь. — Я уже готовлюсь к «манку».

— Хорошо. — Тень от капюшона вернулась на законное место, Глашатай развернулся и дегтярной каплей просочился сквозь полотно двери. Ни слова о гибели друга (или подруги? Дхэры крайне скупо отмеряли людям знания, о себе не рассказывая ничего вообще), ни следа скорби. Архайн и раньше-то не замечал между дхэрами особой приязни, вместе они жили только ради безопасности. Такое ощущение, что Глашатай даже рад потере — но не желает стать следующим.

Архайн поднял с кресла мантию Взывающего и набросил ее поверх одежды. Поправил длинную, змейкой, серьгу Приближенного. Первые пару лет после ее получения — окровавленной и еще теплой, вдетой по-живому — он стригся коротко, чтобы знак сразу бросался в глаза, но потом отпустил волосы до плеч, дабы иметь возможность в конце разговора с каким-нибудь наглецом эдак небрежно откинуть прядь за ухо, повергнув того в прах или нечто еще мельче.

Но сейчас Архайн собирался в храм, где на него и так никто глаз поднять не смел, даже остальные Приближенные. Йер мельком глянул в зеркало, поморщился — усталость серым налетом легла на гладко выбритое лицо, возраст которого выдавали только глаза. Смерть от старости Приближенным не грозила — однако мало кто проживал столько, чтобы в этом убедиться. Из семи нынешних — один Архайн.

О подземелье простые Взывающие и тем паче Внимающие не знали, поэтому пришлось идти поверху. Йер Илланд уже ждал возле ирницы — молодой, худощавый, со светло-рыжими волосами и бледным, слегка фанатичным лицом. Безупречно одетый и вооруженный, безумно гордый, что Приближенный выбрал именно его. Болван. Знал бы ты… Но для предстоящего задания он самое то: старательный, умелый, безжалостный и в то же время — заменимый.

— Брат мой. — Приближенный «дружески» опустил руку на плечо Взывающего, с удовольствием отметив, что оно слегка вздрогнуло. Старшим йерам полагалось обращаться друг к другу на «ты», но Архайн как никто другой заставлял собеседников сожалеть о невозможности отгородиться безликим «вы». — Тебе предстоит нелегкая задача…

Рыжий слушал, затаив дыхание. Убить двух спящих легко. Куда сложнее объяснить, зачем тебе, то есть Иггру, это так позарез необходимо. Но выдумки и красноречия Архайну было не занимать — хотя сам он на такой бред нипочем бы не купился. Лаконичное «надо» ценилось им куда выше.

— …и если ты проявишь должное старание, Глашатаи Его щедро вознаградят тебя, — закончил Приближенный.

Илланд не проронил ни слова, но в блекло-голубых глазах блеснул честолюбивый огонек. Э-э-э, да ты никак уже губу, то бишь ухо, на серьгу-змейку раскатал?! Хо-хо…

Архайн сладко улыбнулся и убрал руку.

— Отправляйся прямо сейчас, брат мой. Темный Иггр желает лично поговорить с этими людьми, не стоит заставлять его ждать.

— Я отошлю их к нему еще до конца верхолуния[21]! — ретиво вскинулся рыжий.

— Прекрасно. Да будет зов твой услышан, — промурлыкал дхэров кот, благочестиво скрещивая руки на груди и склоняя голову.

Илланд ответил тем же, резко развернулся и вышел из храма. У дверей к нему присоединились трое обережников из боевых. Архайн их и раньше недолюбливал, а последние двадцать лет и вовсе презирал. Разжирели, обленились без настоящего дела… торчат только истуканами на храмовых праздниках, якобы мощь Царствия олицетворяют. Городские их нынче без труда за пояс заткнут, вон даже дхэра сподобились убить. Архайн поймал себя на мысли, что тайно злорадствует по этому поводу. Интересно, как им это удалось? Глашатаи, разумеется, не признаются, а тех двоих Приближенных, что сопровождали Иггрову Невесту, больше никто не видел. Архайн тоже первым делом прирезал бы дураков, но — как раз ему бы это и поручили. А тут сами не побрезговали хвостики запачкать… ясно, почему. И убийц велели прикончить на месте, не вступая в переговоры. А для надежности…

Так что рыжего и его свиту Архайн тоже видел в последний раз.

Йер поддался сентиментальному порыву и щепотью помахал закрывшейся за ними двери.

Что ж, сосредоточимся на Тваребожьем выродке. После такого долгого перерыва это даже занятно.

И вдвойне интересно — кто будет первым?

Даже жаль, что игрушки имеют обыкновение быстро ломаться…

Когда ЭрТар наконец завернулся в одеяло (без зазрения совести прихватив из указанного рундука доху на подстилку и меховую шапку под голову) и с блаженным вздохом закрыл глаза, ему казалось, что разбудить его раньше завтрашнего полудня не смогут и храмовые гонги — даже если в них ударят одновременно, над обоими его ушами.

• Предыдущая
• 23/80
• Следующая