Разоблаченный любовник - Уорд Дж. Р. - Страница 36
- Предыдущая
- 36/104
- Следующая
Он закрыл глаза и выгнул спину. О, да. Так хорошо.
Но потом он проснулся.
Осознав, что творит, он взбесился. Разозлившись на себя и на то, что делал, он грубо сжимал ладонь, пока не чертыхнулся и не кончил. Он даже не мог назвать это оргазмом. Скорее это было похоже на громкое ругательство, вырвавшееся у члена.
С тошнотворным страхом, он собрался с духом и посмотрел на руку.
И упал на кровать от облегчения. По крайней мере, хоть что-то вернулось в норму.
Скинув брюки и вытершись боксерами, он направился в ванную и включил душ. Находясь под струей воды, он мог думать лишь о Мариссе. Он скучал по ней с жалящей жаждой, тянущей болью, напомнившей ему, как он год назад бросил курить.
Пластырь от этой хвори еще не изобрели.
Когда он вышел из ванной с полотенцем вокруг бедер, его новый сотовый телефон звонил. Он покопался в подушках и, наконец, нашел штуковину.
— Да, Ви? — прохрипел мужчина. Блин, его голос всегда хрипел по утрам, и сегодняшнее не было исключением… Он звучал, словно двигатель автомобиля на холостом ходу.
Окей, ну это было в его пользу.
— Марисса переехала к нам.
— Что? — Он рухнул на матрас. — Что ты несешь?
— Хэйверс выгнал ее.
— Из-за меня?
— Ага.
— Этот ублюдок…
— Она в особняке, так что не волнуйся о ее безопасности. Но она чертовски напугана.
— Ага. — Бутч откинулся на кровати. Осознал, что мышцы на его бедрах задергались от нужды попасть к ней.
— Как я сказал, она в порядке. Хочешь, чтобы я привел ее к тебе вечером?
Бутч рукой прикрыл глаза. Мысль, что кто-то хоть как-нибудь причинит ей боль, делала его абсолютно ненормальным. До грани жестокости.
— Бутч? Алло?
Марисса устроилась на кровати с балдахином, натянув простыни до шеи, жалея, что была раздетой. Но проблема в том, что ей нечего было надеть.
Боже, пускай никто ее здесь не побеспокоит, но эта нагота казалась… неправильной. Позорной, хотя никто и не узнает.
Она оглянулась вокруг. Предоставленная ей красивая комната, отделанная в ярко-синем льне, была украшена шторами, покрывалами, креслом и висящей на стене пасторальной картиной, на которой были изображены леди и ее стоящий на коленях поклонник.
Не совсем то, на что ей хотелось сейчас смотреть. Двое французских любовников стесняли ее, поражая ее не визуально, но аудиально, хаотичным стаккато того, чего у них с Бутчем не было. И никогда не будет.
Чтобы решить проблему, она выключила свет и закрыла глаза. Визуальный вариант затычек для ушей творил чудеса.
Пресвятая Дева, что за бардак. Она могла только гадать, насколько все ухудшится. Фритц и два других доджена отправились к ее брату… к Хэйверсу… и она почти ожидала, что они вернутся ни с чем. Может, Хэйверс за это время уже решил избавиться от ее вещей. Так же, как он избавился от нее.
Находясь в темноте, она перебирала всю свою жизнь, пытаясь выяснить, что все еще оставалось полезным, а что не годилось для дальнейшего использования. Она нашла лишь тягостный беспорядок, мешанину из грустных воспоминаний, которые не указывали ей дороги. У нее совершенно не было идей насчет того, чем она хотела заниматься, или куда ей направиться.
И это не было удивительным. Она провела три столетия в ожидании и надежде, что мужчина обратит на нее внимание. Три века она пыталась вписаться в глимеру. Три века отчаянно пыталась быть чьей-то сестрой, чьей-то дочерью и чьей-то супругой. Все эти надежды были законами физики, царившими в ее жизни, более всеобъемлющими и значимыми, нежели закон тяготения.
И кем в результате этого она стала? Осиротевшей, незамужней, брошенной.
Отлично, вот первое правило до конца ее дней: не оглядываться вокруг в поисках смысла. Она могла понятия не иметь, кто такая, но лучше быть потерянной и ищущей, чем засунутой в общественную корзину кем-то посторонним.
Когда телефон рядом с ней зазвонил, Марисса вздрогнула. Она взяла трубку после пяти звонков лишь потому, что он отказывался выключаться.
— Алло?
— Мадам? — Доджен. — У вас звонок от нашего господина Бутча. Вы примете?
О, прекрасно. Значит он в курсе.
— Мадам?
— О…да, приму.
— Превосходно. Я свяжу вас напрямую. Оставайтесь на линии.
Последовал щелчок, а за ним — предательски хриплый голос:
— Марисса? Ты в порядке?
Не совсем, подумала она, но это его не касалось.
— Да, спасибо. Бэт и Роф были очень добры ко мне.
— Слушай, я хочу увидеться с тобой.
— Хочешь? Значит, я могу предположить, что твои проблемы магически испарились? Должно быть ты счастлив, снова став нормальным. Мои поздравления.
Он выругался.
— Я беспокоюсь о тебе.
— Мило с твоей стороны, но…
— Марисса…
— … мы же не хотим подвергать меня опасности, ведь правда?
— Послушай, я просто…
— Так что тебе лучше держаться подальше. Чтобы не поранить меня…
— Чтоб тебя! Черт подери всю эту ситуацию!
Она закрыла глаза. Злясь на весь мир и на него, на брата и на себя. А так как Бутч тоже злился, весь разговор был словно ручная граната с выдернутой чекой.
Она произнесла низким голосом:
— Я ценю твою заботу, но я в порядке.
— Дерьмо…
— Да, уверена, это прекрасно описывают всю ситуацию. Прощай, Бутч.
Положив трубку, Марисса поняла, что дрожит всем телом.
Тот час же телефон зазвонил снова, и она взглянула на прикроватную тумбочку. Быстро наклонившись и схватив шнур, она потянула и выдернула его из стены.
Проникнув под простыни, она свернулась на боку. Зная, что все равно не сможет уснуть, она закрыла глаза.
Тихо злясь, Марисса пришла к заключению. Пускай все шло… хм, дерьмово, используя красноречивый слог Бутча… по крайней мере, она могла сказать, что лучше злиться, чем испытать приступ паники.
Двадцать минут спустя, с низко натянутой кепкой, в солнечных очках, Бутч подошел к темно зеленой Хонде Аккорд 2003 года. Он оглянулся направо и налево. На улице было пусто. В зданиях совсем не было окон. Ни одной проезжающей по Девятой Улице машины.
Наклонившись, он подобрал булыжник с земли и пробил дыру в стекле с водительской стороны. Когда взвыла сигнализация, Бутч отошел от седана и растворился в тени. Никто не прибежал. И шум иссяк.
Бутч не угонял автомобилей с тех пор, как был малолеткой, шестнадцатилетним преступником в Южном Бостоне, но он и сейчас был в отличной форме. Спокойно приблизившись, он открыл дверь и сел. Следующие действия были быстрыми и умелыми, доказывая, что криминальность, как и его южно-бостонский акцент, было сложно растерять: он сорвал приборную панель. Нашел провода. Соединил два нужных вместе и… вруум.
Бутч выбил остатки разбитого стекла локтем и неспешно устроился в машине. Когда его колени почти уперлись в грудь, он потянулся, нажал на рычажок и отодвинул сиденье как можно дальше. Положив руку на окно, и, как будто, вдохнув свежего весеннего воздуха, он откинулся назад, как обычно.
Когда он подъехал к знаку остановки в конце улицы и достиг запрещающего знака, то полностью остановился: следовать правилам дорожного движения в украденной тачке и без удостоверения личности было жизненно необходимо.
Повернув налево, он поехал вниз по Девятой, сочувствуя бедняге, которого только что обокрал. Лишиться колес было не очень-то весело, и, достигнув первого стоп-сигнала, он открыл бардачок. Машина была зарегистрирована на Салли Форрестер. 1247 Барнстейбл Стрит.
Он поклялся вернуть ей Хонду как можно скорее, и оставить пару тысяч баксов, чтобы возместить беспокойство и разбитое стекло.
Говоря о разбитых вещах… он наклонил зеркало заднего вида в свою сторону. О, Господи, он ужасно выглядел. Ему нужно побриться, к тому же на лице до сих пор оставались следы от избиения. Выругавшись, Бутч передвинул зеркало, чтобы не смотреть на дорожную карту своей безобразности.
К несчастью, он все еще имел прекрасное представление о своих действиях.
Выезжая из города на Аккорде Салли Форрестер, с лицом, словно побывавшим подвесной грушей, на него накатил приступ самоанализа, который он не оценил. Он всегда переступал эту грань между хорошим и плохим, всегда с охотой нарушал правила ради своих целей. Черт, он выбивал признания из подозреваемых. Закрывал глаза на нарушения, если это позволяло вытянуть информацию по делу. Употреблял наркотики даже после вступления в полицию — ну, пока не завязал с кокаином.
- Предыдущая
- 36/104
- Следующая
