Паутина удачи - Демченко Оксана Б. - Страница 25

– Вот он и есть Корней Семенович, – сообщил начпоезда, указывая на деда. – Приболел, язва у него. Однако и теперь, как видите, паровоз в полной готовности и исправен, все штатно. Вы уж, очень прошу, еще раз при нем зачтите, хотя бы суть, коротко. Пусть порадуется.

Фельдкурьер – рослый, благообразный мужчина с военной выправкой и модной короткой щеткой бородки на скулах – охотно кивнул. Щелкнул язычком глянцевой папки, великолепно ловким жестом извлек бумагу и стал читать звучным голосом, низким и торжественным:

– «…рассмотрев же совокупность сего письма, полученного нами весьма своевременно, и итогов работы по авральному ремонту путей на дуговой связке Краснохолмье – Шабричи, смогли прийти к следующим ниже выводам. А именно: признать работу ремпоезда налаженной чрезвычайно успешно, инженерные расчеты – исполненными без всяких погрешностей. Сроки же оных работ оценить как исключительно скорые, сие при малом расходе материала, его грамотном подвозе и надлежащей проверке качества. Сверх того, ровность пути и профиль его замечательно хороши.

Учтя указание машиниста Суровкина на состояние здоровья господина Донова и нашу сугубую потребность в инженерных кадрах на южной нитке пути, развиваемой теперь повышенными темпами, предложить указанному инженеру место начальника ремонтного подразделения дороги…»

Курьер убрал листок в папку. Снова звучно щелкнул ее корочками, улыбнулся по-свойски, без казенной холодности и вопросительно глянул на начпоезда:

– Довольно ли? А то витиеватый слог, там на полночи чтения.

– На полночи мы иное дело найдем, – бодро пообещал Михаил Семенович, пробираясь к своему машинисту мимо стола. Сел рядом с Корнеем на лавку: – Как твоя язва? Помешает праздновать? Стол-то уже накрыт, я бы тебе дела сразу передал. До весны далеко, а в зиму всем не до нас… не до вас. Пока поработаешь замначпоезда.

Корней потрясенно закашлялся, мотая головой и с присвистом вдыхая воздух. Если бы не поперхнулся, все в комнате разобрали бы, а не один Саня: дед шептал, что, кроме Ренки, некому эдакую беду перевести в благо. И спасибо ей говорил, смахивая с глаз слезинки. Но удача не подвела – не расслышали опасных для Береники слов. Слезы же сочли нормальной реакцией старика, растроганного успехом своих хлопот. Лена быстро принесла парадную куртку машиниста и накинула отцу на плечи. Михаил Семенович бережно поддержал под левый локоть, помог встать. Фельдкурьер приобнял за правое плечо – и Корнея увели на праздник.

Поздним осенним утром, под нахмуренным, серым небом, готовым в один день превратить затянувшуюся золотую осень в серое предзимье, паровая дрезина дала длинный гудок, прощаясь с «Букашкой», и увезла смущенного эдакой невозможной спешкой Михаила Семеновича в столицу для ознакомления с обязанностями и оформления перевода на юг. На новом месте ему предполагалось передать в подчинение три ремпоезда и дополнительное новое оборудование для укладки путей. Там, на юге, как успел пояснить курьер, совсем подобревший после соленых груздей и клюквенной наливки, особенно важно поставить начальником человека совершенно порядочного и лишенного склонности к воровству.

Слегка пьяный от наливки и еще более от своей невозможной, шальной удачи с переиначенным доносом, дед Корней стоял на рельсе и махал вслед. Многие стояли. Саня забрался на верхние мостки паровоза. Король обнимал Ленку за плечи и громко, развлекая народ, обещал ей слушаться во всем деда, который теперь явный глава семьи и большой начальник. Кочегар Саша обиженно мял кепку и невнятно ругался. Где еще найдется такой славный начпоезда, как Семеныч? И как можно было с ним отправлять Михея, без него ведь совсем тоскливо станет…

– Нельзя было не отправлять, – твердо заверил Корней на правах нового начальника, хотя всего лишь повторял слова Короля, сказанные ночью самому Михею. – Люди на юге попадаются недобрые, а ну возьмутся нашего Семеныча изводить? Тут ему никто лучше Михея не посодействует. Опять же надежное тому досталось место и хлебное: распорядителем при большом начальнике.

– Согнется здоровяк над бумажками, – хихикнул женский голос от края насыпи. – Исчахнет.

– У него Васька растет, освоит грамоту сполна и поможет отцу, – отозвался Корней, после чего обернулся к пестрому собранию: – Ну чего встали? Я теперь туточки главный. И я пока не сказывал, что нынче не работаем, а праздник устраиваем.

– А мы догадливые, – буркнул кто-то из мужиков, улыбаясь.

– Тогда вон к Королю стройтесь, он вам даст указания, – велел Корней, глядя на зятя сверху вниз, начальственно, но без прежней желчной обиды. – Он ведь у нас ремонтной бригадой правит.

И покатилась жизнь по тем же путям северной ветки железной дороги не хуже прежнего. Выпал снег, ударили морозы, что сделало движение на магистрали более редким. Ремонты стали спокойными, неспешными. И оттого, что трудно работать в зиму, и потому, что время есть, «окна» в расписании велики. Довольно часто удается полностью вывести из общей схемы движения участок пути на весь срок его восстановления, сохраняя движение по второй нитке общей насыпи. Для Корнея работа замначпоезда была тяжела, но ему помогала запасливость склонного мыслить на перспективу Михаила Семеновича, заготовившего планы на сезон. Еще бывший начпоезда передал Королю свои записи и расчеты по прежним ремонтам – типовым, как он сказал. Разбирая их, дед Корней наконец-то научился без ехидства и обиды общаться с Королем и сполна оценил его цепкий ум. Поверил, что зять вовсе не мечтает загрести себе все почести, а его насмешливая манера – не в обиду и без затаенной злобы. И лихость его не так сильно похожа на воровскую, как казалось прежде.

«Букаш» пыхтел, выдыхал пар то в снежно-серое небо, плотно укутанное тучами, то в голубое сияние морозного дня, сверкал начищенной медью отделки под белым холодным солнцем и тащил поезд на север, до самого конца длинного участка. Затем, после перецепки и загрузки материалами на большой станции, назад, на юг, этим ускоряя для своих пассажиров приход весны.

Когда синева неба обрела легкость и глубину, а солнышко разогрелось и наловчилось взбегать все выше на небосвод, пришло первое тепло. Растопило сугробы, помогло наполнить любимую Ленину чашечку, используемую в качестве вазы, свежими подснежниками. Король усердно набирал самые красивые – белые мелкие, крупные пушистые синие с золотистыми бархатными тычинками, нежные и трогательные бледно-розовые. Лесная зелень густела и наполняла воздух совсем уже летним уверенным шумом. Пришло время сменить подснежники на ландыши. Вечером они особенно густо и сладко пахли, наполняя тихой радостью уюта всю комнату.

– «…Пансион у нас замечательный, хоть и строгий. За ворота выпускают только в выходные, и то днем, на оговоренное время и не поодиночке… – Лена упрямо читала письмо от дочери сама, желая получать столь важные слова напрямую, вместе с настроением, водившим руку и оставившим след, пусть малый, в почерке и стиле. – …Моя подружка Тома – чудо, она с виду хрупкая и по здоровью слабенькая, но человек в душе толковый, неломучий…»

– Какой человек? – восхитился странному слову Саня, охотно откладывая учебник и украдкой поглаживая великолепное вечное перо, присланное сестрой.

– Вроде ивы, – отозвалась Лена, для верности подчеркнув ногтем место на листке, чтобы не потерять его. И продолжила чтение: – «…гнется, но не теряет веры в хорошее и не боится бед. С ней легко. Устала я за зиму с обучением, так и скажите Сане: не меньше, чем он. Нагоняла группу, зато с осени смогу посещать занятия уже вместе с Томой. Мы теперь до смешного богатые, дядя Миша шлет нам деньги, и мы их смело тратим. Я сверх того пристрастилась к одной весьма занятной игре, которую мне папа не запрещал и даже наставница наша против нее не возражает. И, как выяснилось, игра к тому же выгодная…»

– Ну почему я не запретил ей все игры, а не только карточные? – притворно ужаснулся Король, заглядывая через плечо жены в текст и норовя поскорее его пробежать глазами до конца.