Сердечные струны - Пейсли Ребекка - Страница 5

• Предыдущая
• 5/76
• Следующая

— Это я-то сумасшедший? Все, что я делал, это въезжал в город! Это вы носились тут по всему околотку, гоняясь за изнеженным попугаем и исправляя выбор слов других людей.

Теодосия отошла в тень под высокий дуб.

Мужчина наблюдал за ней сквозь прищуренные веки — мягкие округлости ее бедер покачивались, темно-синяя ткань дорожного костюма облегала тонкую талию и шуршала вокруг того, что, как он предполагал, было длинными, стройными ногами; он не мог разглядеть грудь — ее чертова птица прижималась к ней, а поскольку он был слишком зол, чтобы обратить внимание на нее прежде, то не мог вспомнить, была ли она маленькой или большой и пышной, как ему нравилось.

Нравилось? Эта женщина ему совсем не нравилась. Даже если у нее была большая полная грудь, он не собирался симпатизировать ей.

И все же, размышлял он, необязательно было испытывать симпатию, чтобы оценить ее внешность. В самом деле, по его мнению, большие полные груди были единственной стоящей принадлежностью женщин.

— Ваша вспыльчивость представляет интерес, сэр, — неожиданно заявила Теодосия, стоя посреди островков ярко-синих колокольчиков и лиловых полевых гвоздичек. — О, я прекрасно понимаю, что падение на кучу перепревающего органического удобрения было далеко не из приятных происшествий, но вы моментально пришли в ярость, причем настолько бурную, что я подумала, нет ли необходимости в некоторой форме цикурирования.

Он настолько напряженно наблюдал за ней, что едва ли слышал ее слова. Но спустя секунду осознал, что она сказала, — его глаза расширились так, что стало больно векам.

— Боже милостивый, это что же, в обычае у северных женщин угрожать мужчинам кастрированием?

Она слегка склонила голову.

— Что вы такое говорите, сэр? Я абсолютно ничего не сказала о кастрации.

— Вы сказали:..

— Цикурирование. Цикурировать — значит успокаивать, смягчать. Ваша ярость заставила меня задуматься, не могу ли я каким-то образом уговорить вас выйти из вашего взъерошенного состояния.

Он нахмурился, больше не в силах постичь как и о чем она говорит, так и почему он до сих пор ее слушает.

— Леди, у меня такое чувство, что вы в своем роде гений, но, будь я проклят, если вы к тому же не помешанная.

Он подошел к своей лошади.

— Мы с моим зятем Аптоном досконально изучали чувство гнева несколько лет назад, — рассуждала Теодосия, наблюдая, как его мускулистое тело взлетало в седло. — В процессе мы заинтересовались психологией, и это было в высшей степени увлекательно. Наши исследования привели нас к выводу, что многие люди, обладающие вспыльчивым нравом, испытали различные и длительные формы напряжения и печали в годы детства. Но, конечно, существуют также и люди, обладающие чертами жестокости вследствие того, что были крайне избалованными детьми. Какое из двух в вашем случае, сэр?

Удивление, словно невидимый кулак, с силой ударило его.

Напряжение и печаль.

Как эта женщина догадалась?

Он надвинул шляпу. Не сказав ей больше ни слова, пустил жеребца в легкий галоп по направлению к городу.

Прибыв на железнодорожную станцию, Роман Монтана спешился, привязал лошадь к столбу и полез в седельную сумку за табличкой, где было написано имя женщины, которую доктор Уоллэби прислал его встретить. Он посмотрел на имя.

Теодосия Уорт.

— Теодосия, — пробормотал он. — Чудное имя. Интересно, такая же ли она странная, как и ее имя? Возможно.

Но никто не мог быть более странным, чем женщина, которую он только что оставил за городом.

Благодарение Богу за это.

— Красивая лошадь, — сказал низкий голос позади него. — Проворный и в то же время крепкий. Необычное сочетание. Он быстр?

Привыкший к подобному любопытству, Роман повернулся и стал ждать следующих слов мужчины. Он хорошо знал, что это будут за слова. Почти каждый, кто видел его жеребца Секрета, изъявлял желание купить его.

Мужчина еще раз осмотрел лошадь.

— У меня ранчо примерно в семидесяти пяти шлях отсюда. Не хочешь его продать? Я заплачу хорошие деньги.

Роман улыбнулся. Ранчеро ошибался, если надеялся использовать Секрета в качестве племенного жеребца, ибо конь был результатом некоего необычного и озорного скрещивания, которое Роман предпринял десять лет назад. Он не рассказывал ни одной живой душе о своей юношеской проделке и о подробностях ее неожиданного и в то же время совершенно необычного результата, и не собирался этого делать.

Его будущее зависело от сохранения этой тайны.

— Извини, — сказал Роман. — Не продается.

— Чертовски жаль. Ну, что же, удачи тебе.

— Спасибо. — Роман еще раз отряхнул свою испачканную одежду и вошел в здание станции. Держа табличку над головой, прошел через шумную толпу. Многие люди спешили уйти с дороги. Он понимал, почему они сторонились его: определенно — от него не исходил аромат сандалового мыла или розовой воды. От него несло…

Как там сказала эта сумасшедшая?

Перепревающее удобрение. Встряхнув головой, сделал еще один круг по огромному залу. К тому времени, когда закончил свой третий обход, увидел ее.

Этого свихнувшегося гения. Она стояла у боковой двери станции, маньяк в перьях восседал у нее на плече, подергивая ленточку шляпки.

Роман начал отворачиваться от нее, но прежде чем повернуться к ней спиной, увидел, что она двинулась к нему.

В тот же миг сообразил, что видит самые красивые глаза, которые ему доводилось встречать, — огромные, цвета превосходного виски и такие же пьянящие.

Отведя взгляд, он разглядел длинные пряди блестящих золотых волос, ниспадавших на грудь, действительно большую и полную.

Сейчас ему явно было не до этого.

Он развернулся на каблуках и зашагал прочь.

— Роман Монтана?

Услышав свое имя, мужчина резко остановился. О Боже, она знала, кто он.

Это могло означать только одно: страх закрался в него, и он почувствовал себя так, будто проглотил ядовитую змею.

— Роман Монтана? — повторила Теодосия ему в затылок. — Я не узнала вас во время нашего разговора за городом. — Она слегка похлопала его по спине; кончики пальцев коснулись его длинных волос.

Девушка сразу же убрала руку, взволнованная странным чувством, которое пробудило ощущение его волос: согретые солнцем, того же цвета, что и два блестящих пистолета на бедрах, они густыми волнами рассыпались по его широким плечам и спине.

Она никогда не видела таких волос у мужчины и ощутила почти неудержимое побуждение дотронуться до них еще раз.

Сбитая с толку странной реакцией на это, отступила на шаг и заставила себя сосредоточиться на сиюминутной ситуации.

— Я Теодосия Уорт, женщина, которую вы должны сопровождать до Темплтона, — сказала она, продолжая разговаривать с его спиной. — У вас табличка с моим именем, и вы опоздали ровно на один час двадцать две минуты и сорок девять секунд.

Он сжал кулаки вокруг рукоятки таблички. Эта ненормальная сосчитала даже секунды!

Роман так и не ответил и не повернулся к ней лицом, и Теодосия предположила, что совершила ошибку.

— Ради Бога, сэр, так вы Роман Монтана или нет?

Иоанн Креститель пронзительно вскрикнул:

— Крайне важно, чтобы я зачала ребенка, — заявил он. — Ради Бога, сэр, так вы Роман Монтана пли нет?

Незнакомцу больше всего на свете хотелось, чтобы его звали как угодно, только не Роман Монтана.

Набраться. Нализаться. Накачаться.

Напиться.

Роман не придумал ничего другого, что помогло бы ему выдержать трехдневное путешествие до Темплтона с Теодосией Уорт.

— Плевать мне, — пробормотал он бармену, — пусть она летит до Темплтона хоть на спине своего попугая.

— Как скажешь, — ответил бармен, вновь наполняя стакан своего посетителя.

Обхватив стакан рукой, Роман посмотрел в зеркало на стене за баром: в нем отражалось облако сизо-голубого дыма со слабыми лучами солнца, пробивающимися сквозь него. Под этой дымкой сидело за столами с полдюжины мужчин, игравших в карты и время от времени ухитрявшихся ущипнуть пышнотелых барменш; другие стояли у бара, потягивая свою выпивку в одиночестве. Роман знал, что большинство из них — такие же бродяги, как и он, скитающиеся то там, то тут, зарабатывая деньги, когда нуждались в них, проводя свои дни как вздумается, — так ребенок складывает кубики: один за другим, без какого-либо определенного плана в голове.

• Предыдущая
• 5/76
• Следующая