Если вы не в этом мире, или Из грязи в князи - Славачевская Юлия - Страница 19
- Предыдущая
- 19/75
- Следующая
— Все! Мое терпение закончилось! — бросился ко мне аристократ, растеряв весь аристократический лоск по пути. — Ты сделаешь так, как я сказал, или закончишь свои дни безымянной могилкой на погосте!
Я прилично обиделась на мужской шовинизм и неспособность к пониманию. Встала, почесала нос и строго высказалась:
— Значит, так! Будешь на меня бочку катить, я тебя бульдозером в блин раскатаю!
Не подействовало. Граф прискакал и навис надо мной гневной Немезидой, стараясь обкапать слюной, брызжущей из перекошенного рта. Отодвинулась. Он за мной. Да еще и руки протянул. Шлепнула веером по конечностям и грозно предупредила:
— Еще раз протянешь ко мне свои немытые лапы, я тебя прокляну болезнью гексакосиойгексек онтагексапараскаведекатриафобии![10]
Граф попятился.
— Ик! Гекса… гекса… триафобии? Надеюсь, это не очень заразно? — взволнованно спросил он. — Взял в себя в руки: — Учти, ведьма! У меня лучшие лекари в провинции!
— Ну какая же я ведьма, — мурлыкнула. — Всего лишь юродивая… то бишь сумасшедшая… А таких любит Вышний! И людям рядом с ними приходит удача! — Особенно напирала на последнее… Не улыбалось мне однажды почувствовать запах паленой шерсти из своих волос. Ну, не считая плойки для волос на углях…
— Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела! — прорычал граф. В сердцах высказался: — Связался на свою голову с придурочной! — Алфонсус отодвинулся и принялся меня изучать. Поработав натуралистом, снова хлопнул по столу, но уже ладонью, и тихо сказал: — У тебя нет выхода. Вернее — есть. Два: замуж и меня, как Вышнего в храме, слушаться, или отдыхать на кладбище. Какой выбираешь?
Да уж! Выбор, надо сказать, весьма небогатый… Его и выбором-то по-хорошему не назовешь. Вот что тут теперь скажешь?
— Замуж, — приняла трагическое решение.
— И?
— И буду слушаться, — скрестила пальцы за спиной.
— Вот и чудно! — возрадовался шантажист. — Ты свободна, завтра выезжаем!
— Чтоб ты слюной подавился, капиталист проклятый! — оставила я последнее слово за собой и выскочила за дверь, как следует хлопнув ею напоследок. Ну, это я просто хотела выскочить… на самом деле степенно проплыла, цепляясь юбкой за всю мебель по дороге и снося напольные вазы.
Когда доползла до комнаты и смогла помыться и переодеться, меланхолично отказалась от ужина: кусок в горло не лез. Совсем.
Всю ночь пробегала я из угла в угол, подолгу простаивая у окна и глядя на полную луну. Сегодня была моя последняя ночь под этой крышей, и завтра я должна была шагнуть в новую жизнь. Новая жизнь… Хотела ли я ее? Наверное, нет. Все, чего я хотела — попасть домой, обнять родителей, вернуться в любимый институт. Согласна была даже, чтобы меня дразнили «морковкой» и мало-мальски симпатичные мальчишки по-прежнему не обращали на меня внимания…
Все-все отдала бы, чтобы сбежать отсюда! Но, к сожалению, не знала — как. Я даже боялась кому-то сказать о своей проблеме! В этом мире стоило только заикнуться, что я из другого — и гореть бы мне на костре как ведьме!
Не зря знахарка, провожая меня в дорогу, предупредила:
— Не обращай внимания, ежели юродивой звать будут. Это хорошо — безопасно. Юродивых любят и ценят, а необычных, особливо приезжих, — на костер волокут…
Мне такого рода обогрев показался слишком экстремальным, и я со всей серьезностью и вниманием приняла совет бабушки. И не прогадала… Меня признали разговаривающей с богом и не трогали. Иногда даже подкармливали вкусненьким и давали денюжку…
Могла ли я что-то изменить? Нет. Не думаю. Кто я против высокого аристократа, которому даже за доказанное убийство простолюдинки просто-напросто ничего не будет, разве что относительно небольшой штраф?! Против человека, у которого власть и деньги? Да никто…
Деньги! Проклятые деньги, дающие свободу и независимость! Деньги и титул… Соглашаясь с правилами навязанной игры, я, собственно, чудесным взмахом волшебной палочки обретала и то, и другое, но насколько же все это шатко и эфемерно! Игра вслепую по чужим правилам, где чет и нечет по хлопку меняются местами. Где жернова неведомой силы перемелют любого. И между ними я… Непрочная конструкция, основанная на лжи, грозила развалиться в любую минуту, как карточный домик, от дуновения легчайшего сквозняка.
Если ложь откроется, спасет ли меня будущий король-муж? Или недрогнувшей рукой отправит на плаху, сберегая чистоту рода? Будет ли гипотетический ребенок признан законным? О чем я?! Какой ребенок? Я ни за что не сделаю крошечный комочек, частицу самое себя, заложником страшной судьбы. Неужели мне придется плясать под графскую дудку и работать ручной крысой? Ужасно. Я не хочу такого. Как, как же мне этого избежать?
Тысячи вопросов теснились в моей голове, но пока я не видела ответа ни на один из них. Одно лишь знала точно: никогда, ни при каких обстоятельствах, не расскажу никому, кто я и откуда. Если откроется правда насчет принцессы, то, возможно, я смогу как-то оправдаться тем, что меня заставили силой, под угрозой смерти, приказали, а вот если открою рот про иной мир — то гореть мне синим пламенем. И это после того, как надо мной поработают королевские или храмовые палачи…
И кто сможет уснуть от подобных переживаний?
Серое промозглое утро встретило меня белым инеем на траве, осенней туманной прохладой, как в известной песне, — звуками просыпающегося замка и все теми же нерешенными вопросами.
— Ваше высочество! — пропела Лара, входя в комнату. — О, вы уже встали…
— Да, — повернулась я к ней, отрывая невидящий взор от окна.
— Что с вами? — забегала вокруг курицей-наседкой горничная. — Плохо себя чувствуете? Заболели?
— Волнуюсь я. Невестам положено нервничать перед свадьбой. Обычное дело. — И ведь ничуть не соврала. Только не добавила, что за свою жизнь, а не за благополучное супружество или мифическую честь.
— Дак это ж счастье! — всплеснула руками Лара. — Давайте я вам на личико компрессик сделаю, а то у вас глазки воспаленные…
— Давай, — махнула я рукой.
Горничная подсуетилась и уложила меня в кровать с теплым мокрым полотенцем на лице, спасая мою неземную красоту. Отмокала я долго. Лара три раза меняла компрессы, каждый раз шлепая новый с другим запахом. Через какое-то время мне это надоело, и я поинтересовалась:
— Ларочка, как ты думаешь, я уже насквозь пропиталась отваром?
— Не знаю, — честно ответила горничная, снимая с моего лица полотенце и открывая обзор.
— Может, тогда меня сразу в бочку законопатить? — спросила я, потягиваясь. — А что? — польза двойная: сразу и снаружи компресс, и вовнутрь неизбежно попадет…
— Ваше высочество, — Лара опустила глазки и нервно затеребила передник, — у нас не так много времени, после завтрака мы уезжаем.
— Мы? — вытаращилась на нее. — Ты тоже едешь?
— Конечно, ваше высочество, — присела в низком книксене служанка. — Я ваша личная горничная, пока вы не соизволите мне дать расчет и найти кого-то другого…
— Вот и славненько, — обрадовалась я. Хоть одно человеческое знакомое лицо будет рядом, кроме хари горячо любимого (чтоб его куры заклевали!) «дядюшки». — Нет-нет, я очень довольна! И какой у нас распорядок дня?
Лара еще немного поприседала, тихо радуясь, что я у нее такая добрая и богом обцелованная (последнее приравнивалось к слабоумию и вслух не говорилось, но явно ощущалось в подтексте).
— Сейчас вы покушаете, оденетесь, и мы уедем в столицу, — пустилась в объяснения горничная, ловко сервируя завтрак. — Большего я не знаю…
— Понятно. — Я с отвращением откусила кусок свежайшей булочки. Аппетит, видимо, ушел в самоволку и возвращаться не торопился.
— Что ж вы не кушаете, ваше высочество, — расстроилась дева. — Дорога дальняя, а трактирная еда…
О, да! Трактирная еда — это что-то с чем-то! Хотя… зависит от повара и как хорошо заказ постояльцем оплачивается. Магдалена, например, очень вкусно готовила!
После того как я размазала по тарелке масло и джем, покрошив сверху хлеб, и с трудом запихнула в себя… от силы, может быть, пару кусочков, горничная притащила дорожную одежду и начала меня облачать. Могу сказать: дамы того времени все же полными идиотками не были! Или мужики себе в дороге задачу упрощали?
- Предыдущая
- 19/75
- Следующая
