Голос ночной птицы - Маккаммон Роберт Рик - Страница 4
- Предыдущая
- 4/177
- Следующая
Он сунул руку в сундук и вынул — с огромной осторожностью и восхищением — камзол. Не какой-нибудь обыкновенный. Тот камзол был темно-коричневого цвета густого французского шоколада, с тончайшей подкладкой черного шелка. Украшали этот камзол — и поблескивали сейчас при свече, когда Вудворд держал его в руках, — тонкие полоски, сплетенные из золотых нитей. Два маленьких скромных кармана украшало по краям такое же золотое плетение, а пять пуговиц камзола исполнены были из чистой слоновой кости — довольно уже пожелтелой после стольких лет ношения, но все же настоящей слоновой кости. Замечательный предмет одежды, реликт прошлой жизни. Вудворду случалось иногда перебиваться сухарями, грустно созерцать пустую кладовую и еще более пустой кошелек, но никогда — хотя этот камзол принес бы приличную сумму на рынке Чарльз-Тауна — Вудворд даже не рассматривал возможность его продать. В конце концов, это было связующее звено с его прежней жизнью джентльмена со средствами, и много раз он засыпал, обернув этим камзолом грудь, будто тот мог навеять сны о счастливых лондонских годах.
Донесся раскат грома. Мэтью заметил, что угол подтекает, и вода струится по кое-как ошкуренным бревнам, собираясь лужицей на полу. Еще он заметил, что по комнате шныряют несколько крыс, и оценил их как не уступающих по размерам своим городским собратьям, если не превосходящих их. Он решил попросить у Шоукомба дополнительную свечу, и если он вообще заснет, то лишь сидя и с фонарем под рукой.
Пока Мэтью надевал пару темно-синих бриджей и черный сюртук, Вудворд натянул чулки, серые бриджи — несколько туго сидящие в талии, а потом — белую блузу. Затем он сунул ноги в сапоги, очищенные от грязи, насколько это было возможно, и только после этого надел и застегнул свой высоко ценимый камзол. Далее последовал парик, расправленный и установленный должным образом под контролем ручного зеркальца. Вудворд провел рукой по подбородку — нет ли щетины: ему удалось побриться с использованием таза дождевой воды, которую Шоукомб принес для умывания. Последним предметом одежды был бежевый сюртук — довольно мятый, зато закаленный в путешествиях. Мэтью прошелся расческой по непокорному ежику волос, и они были готовы к приему у хозяина заведения.
— З-заходите, рассаживайтесь! — заорал Шоукомб, когда Вудворд в сопровождении Мэтью вошел в общий зал. Дым очага стал еще более густым и едким, если это только было возможно. В зале горело несколько свечей, и Мод вместе с девушкой возились у котла, булькающего на крюке над красными углями. Шоукомб стоял на ногах, держа в руке деревянную кружку с ромом, и показывал вошедшим на стол. Судя по качанию тела, жидкость свое действие оказывала. Трактирщик заморгал и издал низкий присвист, к концу ставший существенно громче.
— В Бога и короля мать, это у вас золото? — Вудворд не успел отпрянуть, и грязная лапа Шоукомба, высунувшись вперед, пощупала поблескивающий камзол. — Вот это матерьяльчик, блин! Мод, ты глянь! Он золото носит на себе, ты видала такое?
Старуха, чье лицо под длинными седыми волосами в отблесках огня напоминало потрескавшуюся глину, глянула через плечо и издала звук, который можно было счесть и изуродованной речью, и просто сопением. Потом снова вернулась к своей работе — помешивать в котле и издавать звуки, которые звучали то как приказы девушке, то как неодобрение ей же.
— Ну, блин, как птички! — сказал Шоукомб, ухмыляясь во весь рот. Мэтью сравнил бы этот рот со свежим порезом от стекла. — Золотая птица и черная птица, во зрелище! — Он шумно отодвинул стул от ближайшего стола. — Давайте садитесь, пусть крылышки да перышки отдохнут!
Вудворд, достоинство которого было оскорблено подобным поведением, сам отодвинул для себя стул и опустился на него со всем изяществом, которое мог собрать. Мэтью остался стоять и, глядя прямо в глаза Шоукомбу, произнес:
— Ночной горшок.
— А?
Кривая ухмылка так и застыла на физиономии Шоукомба.
— Ночной горшок, — твердо повторил молодой человек. — В нашу комнату не поставили ночной горшок.
— Ночной. — Шоукомб глотнул как следует из кружки, и струйка рома потекла по подбородку. Ухмылка исчезла. Зрачки превратились в черные булавочные головки. — Горшок. Ночной, значит, мать его, горшок, на фиг. А на хрена, по-вашему, лес тут? Если кто ж-желает посрать или поссать, идет прямо в лес, на фиг. И ж-жопу листьями вытирает. А теперь садитесь, а то ужин щас будет.
Мэтью остался стоять, только сердце у него забилось сильнее. Ощущалось повисшее между ним и хозяином напряжение, едкое, как сосновый дым. Жилы у Шоукомба на шее надулись, налились кровью. На лице читался откровенный и грубый вызов. Он подзадоривал Мэтью нанести удар, и как только удар будет нанесен, ответ, втрое более сильный, не задержится. Минута тянулась. Шоукомб ждал, каков будет следующий ход Мэтью.
— Ну-ну, — спокойно произнес Вудворд и потянул Мэтью за рукав. — Садись.
— Я считаю, что мы вполне заслуживаем горшка, — настаивал Мэтью, не уступая в игре в гляделки. — Или уж хотя бы ведра.
— Молодой хозяин! — Голос Шоукомба сочился деланной симпатией. — Следовало бы вам понять, где вы находитесь. Тут никак не королевский дворец, да и страна тут не цивилизованная. Может, у вас там, в Чарльз-Тауне, присаживаются на всякие горшки, а у нас тут по-простому, за сараем. Уж как есть, так есть. И вообще, разве вы хотите, чтобы потом девушка за вами горшки мыла? — Он поднял брови. — Это ж не по-джентльменски!
Мэтью не ответил. Вудворд потянул его за рукав, считая, что стычка не стоит продолжения.
— Мы сумеем обойтись, мистер Шоукомб, — сказал Вудворд, когда Мэтью неохотно уступил и сел. — Что можем мы ожидать на ужин сегодня вечером?
Бах!
Раздался хлопок, как пистолетный выстрел, и оба гостя подскочили на стульях. Они посмотрели в сторону очага, откуда донесся звук, и увидели старуху, держащую в руке здоровенный деревянный молоток.
— Ветчины захотела! — выдохнула она хрипло и гордо подняла вторую руку, два пальца которой зажали длинный хвост огромной бурой крысы, дергающейся в предсмертных судорогах.
— Да выброси ты эту заразу! — сказал Шоукомб. Вудворд и Мэтью ждали, что она бросит крысу в котел, но старуха побрела к окну, отперла ставень и швырнула подыхающего грызуна в дождливую темь.
Открылась дверь, и на пороге появилась мокрая крыса другой породы, волоча за собой синий флаг ругательств. Абнер промок, с одежды и белой бороды капало, на сапоги налипли комья грязи.
— Конец этому проклятому миру, вот что! — объявил он, захлопнув и заперев дверь на щеколду. — Смоет нас всех прямо!
— Ты лошадей покормил, попоил?
Шоукомб до того велел Абнеру отвести лошадей и фургон путешественников под навес сарая и заняться заодно еще теми тремя, с просевшими спинами.
— Ну, вроде.
— Устроил на ночь? Если опять бросил тех кляч стоять под дождем, я тебе шкуру с задницы спущу!
— Да в сарае они, мать их так, а если не веришь, так соси ты у жеребца!
— Закрой пасть, пока я тебе ее не зашил! Пойди джентльменам рому принеси!
— Ни хрена никуда не пойду! — заверещал старик. — Промок так, что прямо хоть плавай в шмотках!
— Полагаю, я предпочел бы эль, — сказал Вудворд, вспоминая, как уже попробовал ром Шоукомба и чуть язык не сжег. — Или чай, если у вас есть.
— И мне то же самое, — произнес Мэтью.
— Слышал, что джентльмены сказали? — заорал Шоукомб на своего злополучного дядю. — Тащи сюда эль! Лучший, что есть в доме! Шевелись, я сказал!
Он с угрозой сделал два шага к старику, поднимая кружку, будто собираясь короновать ею Абнера, и при этом заплескал вонючей жидкостью своих гостей. Мэтью мрачно глянул на Вудворда, но тот лишь покачал головой, наблюдая недостойный комизм положения. Промокший дух Абнера сник перед гневом его племянника, и старик понесся в кладовую, однако успел оставить в кильватере злобное полувсхлипывающее проклятие.
— Тут кое-кто забыл, кто в этом доме хозяин! — Шоукомб выдернул стул и сел к ним за стол без приглашения. — Надо мне посочувствовать, джентльмены! Куда ни гляну, всюду вижу полоумного!
- Предыдущая
- 4/177
- Следующая
